Клоунада - Уолтер Саттертуэйт

— И Рендалл говорит, у Лагранда с Нортон был роман?

— Да, но мы ведь уже об этом знали, верно?

— Только предполагали. Я спрашивал сегодня у Розы, могла ли Нортон как-нибудь незаметно взять пистолет.

Ледок отпил глоток вина.

— И что?

— Могла. За пять дней до его смерти Нортон побывала в его кабинете без свидетелей. И, как сказала Роза, эти пять дней Ричард не брал в руки пистолет. Нортон могла его взять, и никто бы не спохватился.

— Но зачем? Мы снова возвращаемся к тому же вопросу: зачем ей было убивать Ричарда Форсайта?

— Может быть, он ей просто мешал. Может, она хотела убить Сабину фон Штубен.

— И опять же — почему?

— Фон Штубен знала, что Лагранд и Нортон давали деньги немцам. И, возможно, знала о связи Нортон с Лаграндом. Что бы сказали читатели Нортон, узнай они об этом?

— Шантаж. Но вы же знаете, в Англии, как и во Франции, есть свое правое крыло, свое стадо свиней. Можно не сомневаться, что они бы приветствовали связь мадам Нортон с нацистами. А что касается романа, то, насколько я разбираюсь в людях, читающих детективы, скандал только увеличит, а не уменьшит количество почитателей мадам Нортон. И вы еще кое-кого забыли, mon ami.

— Лагранда.

— Вот именно. Он человек влиятельный. Если бы он почувствовал угрозу со стороны мадемуазель фон Штубен или решил, что мадам Нортон в опасности, он быстро решил бы эту проблему. Мадемуазель фон Штубен просто-напросто исчезла бы.

— Я про него не забыл. Я рассматривал другие варианты.

— Есть еще две вещи.

— Что?

— А, — улыбнулся Ледок, — вам не всегда удается угадывать мои мысли.

— Иногда я и свои-то не в силах угадать. Так вы о чем?

— Во-первых, мадам Нортон до трех часов никто в отеле не видел.

— Может быть, ее видел утонувший дежурный. Поэтому он и утонул.

— Возможно. И, во-вторых, промежуток между одной смертью и другой. Если она убила мадемуазель фон Штубен в час дня, чем они с мсье Форсайтом занимались еще два часа? Думаю, им было не до потехи. Вряд ли даже мсье Форсайт стал бы развлекаться с женщиной, только что прикончившей его любовницу.

— Не знаю, Анри. Может быть, он пытался уговорить ее, чтобы она его не убивала.

— Вы сами-то себе верите?

— Нет. — Я допил вино. — Похоже, придется еще раз потолковать с Сибил Нортон.

Ледок плеснул мне еще вина.

— Советую вам быть крайне осторожным, mon ami. Очень может быть, что вы были правы, когда предположили, что мсье Лагранд намеренно разрешает нам действовать, чтобы узнать, что нам удастся раскопать. Если ему станет известно, что мы узнали о его пожертвованиях этим германским свиньям… — Он поднял брови и выразительно передернул плечами.

Я сказал:

— Мне кажется, Лагранд решил, что с нами не стоит возиться. И отозвал своих ищеек. От дома Розы Форсайт хвоста за мной не было. Если бы Лагранд хотел опять выйти на мой след, он туда и послал бы своих людей.

— Возможно, у него созрел другой план.

Ледок оказался прав. У Лагранда были на меня совсем другие виды. Но я узнаю о них только на следующий день.

В этот вечер мы еще кое-что обсудили. Ледок сообщил, что дал мисс Тернер номер телефона нашей квартиры и что она попробует позвонить мне завтра днем, после того как погуляет с детьми Форсайтов.

Ледок спросил, нужен ли он мне завтра, поскольку он собирался в Шартр на маскарад к графу. Я сказал, что и один управлюсь. В этом случае, сказал он, он выедет пораньше, чтобы снять номер в гостинице. Маскарад должен был начаться около девяти вечера, а последний поезд из Шартра в Париж уходил в половине восьмого. После вечеринки он собирался переночевать в Шартре. Ему очень нравится Шартр, признался он. Там на берегу реки есть ресторан, где готовят отличную утку.

Он предложил мне составить ему компанию, но я напомнил, что мне нужно поговорить с Сибил Нортон и сходить на телеграф — узнать, не пришло ли что-нибудь из Лондона и от Гудини.

Перед тем как лечь спать, я попросил его рассказать мне немного о национал-социалистической партии, что он и сделал.

На следующий день я поднялся в восемь утра и за полчаса успел принять душ и одеться. Ледок уже сидел в гостиной в новом сером костюме и читал свежую газету.

— Что-нибудь интересное? — спросил я.

— Non. Кофе, mon ami?

— С удовольствием. Спасибо, Анри.

Он отложил газету и встал.

— Сидите, сидите. Я принесу кофе. Я купил свежих круассанов. И с большим трудом добыл молока. Скажите, что вы с ним делаете? Купаетесь?

Я улыбнулся.

— Спасибо, Анри. Я выпью стакан молока.

Ледок легонько вздрогнул и ушел.

Я взглянул на картину с пастушками. Они все так же играли на флейтах. А овцы все так же спали. И я все так же им позавидовал.

Через несколько минут появился Ледок с подносом — на нем стояли чашка кофе, стакан молока и лежал круассан. Он поставил поднос на стол и сказал:

— Забыл вас вчера спросить. Как вам Гертруда Стайн?

Я встал, взял чашку с кофе и снова сел.

— Получил от нее большое удовольствие.

Ледок опустился на диван.

— Порой она бывает довольно занятной. Куда больше, чем сама думает. Она поведала вам о своей писательской теории? — Он взял свою чашку.

Я отпил глоток кофе. И на этот раз отменный.

— Она сказала, что надо очень аккуратно обращаться со словами.

— Очень глубокая мысль. Жаль, что она не познакомила вас со своей доктриной целиком. Очень увлекательная штука. Писатели, которые создают философию творчества, непременно выстраивают ее так, что их недостатки каким-то чудесным образом превращаются в достоинства.

— Она дала мне свою книжку.

— И потом вы сообщите ей, что вы о ней думаете.

— Именно так она мне и сказала.

Ледок улыбнулся.

— Кто бы сомневался.

Я достал часы и взглянул на время.

— Вам когда уходить? — спросил он.

— Минут через десять. А вам?

— Пока не решил. Думаю, скоро. Чтобы успеть пообедать утятиной. Но я позвоню вам днем из Шартра и сообщу, в какой гостинице остановился.

— Только не звоните из гостиницы. Лучше из табачной лавки. Чтобы не осталось записи о звонках в эту квартиру.

Ледок нахмурился.

— Дороговато будет. Хотя вы правы.

Он внезапно поднял голову.

— Но если вас не будет на маскараде, вы не увидите моего костюма.

Я улыбнулся.

— Увы!

— Один момент. — Он поставил чашку и блюдце, встал и вышел из комнаты.

Через пять минут он вернулся. Снял пиджак и вместо него надел длинный темный плащ с капюшоном. На голове войлочная шляпа, а на лице полумаска телесного цвета с большим крючковатым носом. Он повернулся, чтобы я оценил его профиль, и взял в зубы мундштук огромной курительной трубки из горлянки.

Я рассмеялся.

— Здорово, а? — спросил он.

— Замечательно, Анри. А как насчет бородки? Будете сбривать?

Он выпрямился.

— Конечно, нет. Это поэтическая вольность. Вы точно не передумаете насчет маскарада? Думаю, мы и вам справили бы костюмчик. — Губы под крючковатым носом расплылись в улыбке. — К примеру, доктора Ватсона?

Я улыбнулся.

— Нет уж, благодарю.

— Не знаете, мисс Тернер тоже там будет?

— Да. Послушайте, Анри. Вы берете с собой пистолет? В Шартр?

— Сомневаюсь, чтобы он мне там пригодился. Разве что в ресторане, если они не угодят с уткой.

— Думаете, на железнодорожной станции не будет людей Рейли?

Ледок под маской поджал губы.

— Хорошо. Опять вы правы. Возьму. А как же вы, mon ami? Думаете, их не будет у телеграфа?

— У меня есть «кольт».

— Тогда ладно, — сказал он.

На телеграфе мне «кольт» не понадобился. Там меня не ждали, даже телеграммы. Я доехал на такси до дома Сибил Нортон, поднялся на седьмой этаж и дернул за шнур звонка. Через несколько мгновений дверной глазок потемнел. Дверь открылась.

— Господин Бомон. — Она улыбнулась. — Какой приятный сюрприз.

На ней снова было шелковое платье с пояском, на этот раз серое.

— Можно войти? — спросил я.

— Конечно. — Госпожа Нортон отступила, чтобы меня пропустить. Она двигалась все с той же плавной грацией породистой лошади. — Прошу вас, — сказала она и показала жестом на дверь в гостиную.

Королева Виктория и Георг V висели на прежних местах, а разбросанных повсюду книг как будто прибавилось.

Она подняла руку и легонько коснулась своих рыжевато-светлых волос, словно желая убедиться, что они никуда не делись.

— Хотите чаю?

— Нет, благодарю. Я ненадолго.

Она улыбнулась.

— Господи, как зловеще звучит. Может, все-таки присядете?

Я сел на тот же диван, а она — в то же кресло, что и в прошлый раз, сдвинув колени и изящно склонив ноги вбок. Ноги у нее были все такие же красивые.