Сиреневый Кристалл - Александр Мееров

Физики и конструкторы разрабатывали эскизный проект генератора, началась работа по исполнению технического проекта. Часть заказов уже была размещена на предприятиях, изготовлявших электронную аппаратуру. Дело шло, но хотелось, чтобы оно шло еще быстрее.

Чем только мы не занимались в это время! Каждый день приносил открытия. Паутоанский университет напоминал осаждаемую крепость. В Макими съехались ученые из многих стран мира. Но беда была не в этом. Соотношение приехавших ученых и журналистов было примерно 1:10. Вот это было трудновато. Мурзарова, как человека, обладавшего характером далеко не мягким, если не сказать больше, назначили руководителем пресс-группы. Работать стало вольготнее. Журналисты были в панике.

Признаться, донимали нас тогда не только нашествиями извне, но и атаками изнутри. Это были более приятные атаки. При всей нашей занятости кое-каким из них мы не могли противиться. Группа студентов-старшекурсников, прикрепленная к нашей лаборатории, все же уговорила руководство построить «дворец сказочной красоты и величия» наподобие того, что описывала легенда о Рокомо и Лавуме.

И прельщала, и немного пугала мысль попробовать не в пробирках, а в огромном масштабе, на виду у всех и для всего народа продемонстрировать мощь силициевого вещества, умение человека владеть им — словом, и в наше время повторить то, что некогда делали в Век Созидания. Предстояло решиться на проверку наших возможностей. Мы пошли на это, рискуя и радуясь, рассчитывая, что в случае удачи наш эксперимент будет превосходным показом славного прошлого народа Паутоо, превратится в праздник его единства и преемственности. Душой этой затеи были паутоанские девушки-студентки. Это они переплели ветвями, увили гирляндами цветов железный каркас, оставшийся от лаборатории, «съеденной» силициевой плазмой. Из сотен самых различных растений искусно и со вкусом были сплетены башенки, арки, карнизы и балкончики. Листья веерных пальм, словно причудливое кружево, заполнили промежутки между колоннами, создав ажурные стены. Всю постройку венчала стройная башня из бамбука, затканная лианами, перевитая огромными цветами, достигающими полуметра в диаметре.

И начался праздник.

Он был тревожный и радостный.

Не так-то легко было решиться «поджечь» все это сооружение. Доктор Ямш, хотя и уступил настояниям молодежи, не переставал волноваться, опасаясь, как бы плазма не вышла из подчинения, не наделала бед. Тяжело отдуваясь, постоянно прикладываясь к термосу с охлажденным имшеу, он с юношеской легкостью обегал всю стройку, покрикивал, давал указания, предостерегал, ругал всех и вся, но так радостно и добродушно, что все понимали, что и сам он увлечен этой поэтической затеей.

Стало быстро темнеть. Новоявленные зодчие заканчивали последние детали. Площадку вокруг выросшего за несколько часов изумительного сооружения спешно убирали от не пошедших в дело растений, окружили канатом, за которым разместились сотни зрителей: студенты, ученые, преподаватели, гости, корреспонденты. Вспыхнули прожекторы, осветив со всех сторон дворец.

Наконец все было готово. Юсгор, Ару и я с осторожностью, уже вошедшей в привычку, с трех сторон «подожгли» благоухающее строение, вылив под его основание по тигельку силициевой плазмы.

Не прошло и десяти минут, как невидимое пламя охватило всю постройку. Вот уже ярче стали краски у основания колонн и пилонов, вот побледнели кружевные стены. А там, на нижнем карнизе, вспыхивают пунцовые цветы, чтобы навеки окаменеть, превратиться в нетленные и все такие же прекрасные чашечки. Часа два — и изменили окраску самые высокие цветы, украсившие шпиль башни. Все здание стало полупрозрачным, каждая его деталь немного набухла от переполнявших ее живых силициевых соков, все спаялось, слилось в единый ансамбль, а вскоре в свете вольтовых дуг сооружение стало переливать всеми оттенками радуги, но не яркими, а нежными, едва уловимыми, такими, как на гигантской раковине. Перламутровым отблеском заискрились колонны, орнамент, пилястры и сетчатые тонкие стены.

Теперь дорога была каждая минута.

Всю ночь никто не отходил от совершаемого на глазах чуда. Всю ночь курились дымки туароке, до самого утра его укрощающая сила подавляла силициевую плазму, так вольготно было разместившуюся в земных тропических растениях.

Только часам к шести доктор Ямш вздохнул свободно. Успокоились и мы с Юсгором. Беды не случилось. Плазма не вышла из повиновения, а гордый, словно перламутровый, дворец розовел в первых лучах восходящего солнца.

Выходной день начался национальной паутоанской пляской. Вся площадка вокруг дворца запестрела нарядными одеждами танцующих. Появились оркестры, вся территория заполнилась народом. Весть о новом Веке Созидания облетела Макими молниеносно, и к окаменевшей песне из цветов потянулись люди. Они проходили нескончаемой чередой, осматривая возникшее из тысячелетнего забытья чудо. Люди шли весь день, манифестация была нескончаемой. Казалось, весь город перебывал у силициевого сооружения.

А праздник длился и длился. Одних танцоров сменяли другие, на смену уставшим музыкантам приходили новые. Торговцы сластями и холодным питьем, хлопушками и бананами, мороженым и зонтиками заполняли пальмовую рощу вокруг волшебного дворца, увеличивая веселый шум, продолжавшийся до темноты, когда над силициевым дворцом взвились ракеты. Огненные их хвосты устремлялись в южную черноту неба, к звездам, и рассыпались разноцветными огнями. Новые и новые потоки огня взмывали вверх, вели свой хоровод вокруг теперь изнутри освещенного здания.

В десять вечера прозвучал гонг.

Все затихло. Доктор Ямш выступил с короткой, очень теплой речью, и праздник закончился.

После Праздника Созидания начались будни. Но какие это были будни! Романтика открытий, особая приподнятость, чувство такое, что ты в центре событий увлекательных и многообещающих. В это время строились особенно заманчивые планы практического использования силициевой жизни. Помню: наиболее оживленные обсуждения начинались по вечерам, когда даже самые неутомимые уже покидали свои лаборатории и обычно собирались в большом прохладном холле, возле кабинета доктора Ямша. Вскоре уютный холл этот сделался чем-то вроде «силициевого клуба», куда частенько приходили почти все участники нашей группы.

Сколько было споров, смелых предложений, вскоре во многом оправдавшихся, и все же как мы были далеки тогда от истины. Никто не мог представить, сколь своеобразно явление, с которым столкнется вскоре человечество. Наиболее предусмотрительные из нас не шли тогда дальше рассуждений о том, каким способом можно заставить плазму работать на людей, как приспособить для дел чисто практических и обуздать ее.