Иствикские ведьмы - Джон Апдайк

— Итак, что мы предпримем? — спросила Джейн, когда наполнились бокалы и прошел первый снегопад сплетен, — ведь сегодня могла быть только одна тема для обсуждения: поразившая и оскорбившая их женитьба Ван Хорна.

— Как она была самоуверенна и непринужденна в своем длинном голубом халате, — сказала Сьюки. — Я ненавижу ее. Подумать только, именно я привела ее тогда поиграть в теннис. Я себе этого не прощу. — Она бросила в рот пригоршню соленых орешков.

— И она неплохо играла, помнишь? — сказала Александра. — Целый месяц у меня на бедре не проходил синяк.

— Это о чем-то говорит, — сказала Сьюки, снимая с нижней губы зеленую скорлупку. — Что она не была беспомощной куколкой, какой казалась. Просто я чувствовала себя виноватой в том, что случилось с Клайдом и Фелисией.

— Ох, прекрати, — настойчиво произнесла Джейн. — Ты не чувствовала себя виноватой, как можно чувствовать себя виноватой? У Клайда помутился рассудок не потому, что ты с ним совокуплялась, и не ты устроила Фелисии весь этот ужас.

— У них было взаимовыгодное соглашение, — сказала, взвешивая слова, Александра. — Сьюки слишком хорошо относилась к Клайду, и это вывело его из душевного равновесия. У меня с Джо та же проблема, если не считать того, что я просто отхожу от него. Тихонько. Чтобы разрядить ситуацию. Люди, — она задумалась. — Люди так несдержанны.

— Неужели ты не испытываешь ненависти? — спросила Сьюки Александру. — Мы-то все понимали, что он должен был стать твоим, если вообще чьим-либо среди нас троих, когда пройдет новизна и все приестся. Разве не так, Джейн?

— Не так, — последовал вполне определенный ответ. — Даррил и я, мы оба музыкальны. И развращены.

— А кто говорит, что Лекса и я не развращены? — запротестовала Сьюки.

— Вам нужно еще поработать над этим, — сказала Джейн. — А вообще ваше положение лучше моего. Вы не скомпрометировали себя так, как я. Для меня не существует никого, кроме Ван Хорна.

— А я думала, что ты встречаешься с Бобом Осгудом, — сказала Александра. — Помнишь, ты сама говорила.

— Я говорила только, что даю его дочери Деборе уроки игры на фортепьяно, — сухо ответила Джейн.

Сьюки засмеялась:

— Ты бы видела, какой у тебя сейчас спесивый вид. Как у Дженни, когда она назвала нас грубыми.

— А разве она им не помыкает? — холодно спросила Александра. — Я поняла, что они поженились, как только она вошла в комнату. И он выглядел совсем другим, каким-то… остепенившимся. Это было печальное зрелище.

— Нас предают, дорогая, — обратилась Сьюки к Джейн. — Но нам ведь ничего не остается, только презирать их и быть самими собой. По моему мнению, сейчас нам будет даже лучше. Я чувствую, что стала гораздо ближе вам обеим. А все эти острые закуски, что готовил Фидель, плохо сказывались на моем желудке.

— И все же что мы можем сделать? — задала Джейн риторический вопрос. Ее черные волосы с пробором посередине упали на глаза, изменив лицо, и она быстрым движением откинула их назад. — Само собой разумеется, мы можем ее hex [58].

Это слово, как падучая звезда, неожиданно прочертившая небо, было встречено молчанием.

— Ты сама можешь колдовать, если так жаждешь, — наконец произнесла Александра. — Мы тебе не нужны.

— Нужны. Нужны все трое. Это должно быть не малое колдовство, когда на неделю высыпает крапивница и болит голова.

Помолчав, Сьюки спросила:

— А что еще у нее будет?

Тонкие губы Джейн плотно сжались, произнося страшное слово, латинское слово, обозначающее «рак».

— Помните, на последнем вечере, она ясно сказала, что ее беспокоит. Когда человек так боится, достаточно крошечного психомеханического толчка, чтобы опасения воплотились в реальности.

— Ой, бедняжка, — невольно воскликнула Александра, сама испытывая похожий страх.

— Никакая она не бедняжка, — ответствовала Джейн. — Она, — на ее худом лице появилось надменное выражение, — миссис Даррил Ван Хорн.

После паузы Сьюки спросила:

— А как это подействует?

— Подействует непосредственно. Александра слепит ее восковую фигурку, а мы воткнем в нее булавки под нашим энергетическим конусом.

— Почему я должна ее лепить? — спросила Александра.

— Очень просто, моя дорогая. Ведь ты скульптор, а не мы. И ты все еще в контакте с высшими силами. Последнее время мои заклинания действуют только под углом до сорока пяти градусов. Я пыталась убить любимую кошку Греты Нефф шесть месяцев назад, когда еще встречалась с Реем, и он как-то обмолвился, что в их доме погибли все грызуны. Это вместо кошки! От стен смердело несколько месяцев, а кошка была до отвращения здорова.

— Джейн, неужели тебе никогда не бывает страшно? — задумчиво произнесла Александра.

— Нет, с тех самых пор, как я приняла себя такой, какая я есть. Довольно хорошая виолончелистка, ужасная мать и беспокойная шлюха.

Обе женщины решительно запротестовали против последнего определения, но Джейн была непреклонна:

— У меня довольно хорошая голова, но, когда мужчина на мне и во мне, меня охватывает возмущение.

— Просто попытайся представить, что это твоя собственная рука, — предложила Сьюки. — Иногда я так и делаю.

— Или думай, что ты трахаешь его, — сказала Александра. — Что он как раз то, чем ты забавляешься сейчас.

— Слишком поздно. Я себе нравлюсь такая, как есть. Если бы я была счастливее, я не работала бы так плодотворно. Теперь послушайте. Вот что я сделала для начала. Когда Даррил раздавал марципановые фигурки, я откусила голову той, что изображала Дженни, но не проглотила, мне удалось ее выплюнуть в носовой платок. Вот.

Она подошла к музыкальному табурету, подняла крышку, вынула скомканный носовой платок и со злорадством развернула его у них перед глазами.

Маленькая гладкая засахаренная головка, обсосанная за несколько секунд во рту у Джейн, была похожа на круглое личико Дженни — размытые голубые глазки с неподвижным взглядом, красивые белокурые волосы гладко лежат на голове, как приклеенные, некоторая безучастность выражения, иногда выражающая непокорность и вызов и вызывающая, да, вызывающая раздражение.

— Хорошо, — сказала Александра. — Но нужно что-нибудь более интимное. Лучше всего кровь. В старых рецептах упоминается sang de menstrues [59]. И, конечно, волосы. Срезанные ногти.

— Пуповина, — вступила в разговор Сьюки, ее развезло от двух бокалов бурбона.

— Экскременты, — торжественно продолжала Александра, — хотя мы не в Африке и не в Китае, здесь их трудно найти.

— Продолжайте. Не уходите! — сказала Джейн и вышла из комнаты.

Сьюки смеялась:

— Мне стоит написать рассказ «Смывной туалет и конец колдовства» для «Джорнал баллетин» в Провиденсе. Они говорили, что я могу писать для них статьи как независимый журналист, если мне захочется вернуться к своей профессии. — Она скинула туфли и, скрестив ноги, села на ядовито-зеленый диван, привалившись к спинке.

В то время даже женщины средних лет носили мини-юбки. Сидя в этой кошачьей позе, Сьюки обнажила почти полностью бедра плюс светящиеся, в веснушках коленки, белые и гладкие, как яйца. На ней было ярко-оранжевое вязаное шерстяное платье, едва ли длиннее свитера, его цвет вместе с ужасным зеленым цветом дивана приковывал внимание своей несовместимостью. Такое сочетание можно встретить на пейзажах Сезанна, оно было бы безобразным, не будь таким странно и смело прекрасным. У Сьюки был захмелевший вид, влажные глаза поблескивали, помада стерлась, сохранившись лишь на контурах губ, потому что она постоянно улыбалась и болтала, Александра находила это очень сексуальным. Она находила сексуальной и не самую красивую особенность внешности Сьюки — ее короткий, толстый, довольно бесформенный нос. Несомненно, бесстрастно размышляла про себя Александра, что со времени женитьбы Ван Хорна ее собственное сердце не на месте, и когда они разделят вместе это несчастье, им мало что останется, кроме отчаяния. Она могла не обращать внимания на своих детей, она видела, что губы их шевелятся, но звуки, вылетавшие изо рта, были непонятны, как будто они говорили на иностранном языке.

— А разве ты не занимаешься недвижимостью? — спросила она Сьюки.

— Да, дорогая. Но это такой ненадежный хлеб. Сотни разведенных женщин бегают по грязи, показывая дома.

— Тебе удалось продать дом Хэллибредам.

— Все так, но у меня даже не убавилось долгов. Теперь я опять влезаю в долги и впадаю в отчаяние. — Сьюки широко улыбнулась, губы выпятились, как две подушки, на которые можно присесть. Она похлопала рядом с собой по дивану. — Чудно. Пойди сюда и присядь около меня. Я чувствую, что ору. Ну и акустика в этом ужасном домишке, не знаю, как она сама себя слышит.