Иствикские ведьмы - Джон Апдайк

Фидель принял ее куртку, мужскую ветровку на молнии. Александра все больше находила, что мужская одежда удобнее; сначала она стала покупать обувь и перчатки, потом вельветовые и хлопчатобумажные штаны, не такие тесные в талии, как женские, и, наконец, красивые, свободные, эффектные мужские куртки, охотничьи и повседневные. Почему им должно быть удобно, в то время как мы мучаем себя «шпильками» и всеми остальными садистскими ухищрениями рабской моды?

— Buenas noches, senora, — сказал Фидель. — Es muy agradable tenerla nuevamente en esta casa [50].

— Мистер приготовил все к веселой вечеринке, — сказала Ребекка, стоявшая позади него. — О, внизу много перемен.

Джейн и Сьюки уже были в музыкальной гостиной, куда были выставлены несколько стульев с овальными спинками и осыпающейся серебряной отделкой; Крис Гэбриел развалился в углу рядом с лампой, читая «Роллинг Стоун». Остальная часть комнаты была освещена свечами, свечи всех цветов были установлены в оплетенных паутиной канделябрах на стенах, каждый мучимый сквозняком язычок пламени повторялся в крошечном зеркале. Аура свечных огней была едкого дополнительного цвета: зеленый поглощал оранжевое свечение, еще и постоянно отражаясь, как в вязкой борьбе среди несмешивающихся химических веществ. Даррил, одетый в старомодный двубортный смокинг цвета сажи, но с широкими лацканами, подошел и холодно поцеловал ее. Даже его слюна у нее на щеке была холодной. Аура Джейн была слегка мутной от гнева, а у Сьюки — розовой и веселой, как обычно. Они все были одеты в свитера и брюки, что совершенно не соответствовало случаю.

Смокинг придал Даррилу менее пестрый и неуклюжий вид, чем обычно. Он прочистил свою лягушачью глотку и объявил:

— Как насчет концерта? Мне тут пришло в голову несколько идей, и я хочу узнать, как вам, девушки, это понравится. Первый номер под названием, — замер он на полужесте, его острые мелкие зеленоватые зубы блестели, очки, которые он надел в этот вечер, были такими маленькими, что оправа из светлого пластика, казалось, поймала его глаза в ловушку, — «Соловей пел буги на Беркли-сквер».

Множество нот слетело с клавиш, как будто играло сразу много рук, левая рука выдавала низкий неясный ритм, веселый, но темный, как грозовая туча, вырастающая прямо над вершинами деревьев, и потом правая рука подхватывала колеблющиеся прерывистые фразы, так что постепенно возникала мелодия, радуга мелодии. Можно было увидеть ее, туманный английский парк, жемчужное лондонское небо, танец щекой к щеке, и одновременно услышать американский грохот, добротный публичный дом из песчаника, с колокольчиком, который могли придумать только на этом континенте в разукрашенных борделях южного города у реки. Мелодия приближалась к басам, бас пододвигался и проглатывал соловья, следовал невообразимо сложный шквал, в то время как казавшееся бледным лицо Ван Хорна роняло пот на клавиатуру и его напряженное хрюканье засоряло музыку. Александре представилось, что его руки — бледные восковые манипуляторы, взлетающие и опускающиеся пальцы, напрягающиеся сухожилия и мышцы которых срослись с рычажками, войлочными молоточками и струнами рояля, его сильный протяжный голос казался чрезвычайно длинным ногтем. Музыкальные темы отдалялись, радуга опять появлялась в небе, грозовая туча исчезала в спокойном воздухе, мелодия снова возникала в странно высоком минорном ключе, достигнутом наклонным рядом из шести нисходящих, замирающих аккордов, ударяющих по обрушивающейся синкопе.

Тишина, если не считать гула фортепьянной арфы.

— Эксцентрично, — сказала Джейн Смарт сухо.

— Правда, дорогой, — убеждала Сьюки хозяина, выставленного на всеобщее обозрение и щурящегося теперь, когда напряжение спало. — Никогда не слышала ничего подобного.

— Я чуть не плакала, — искренне добавила Александра, она перемешивала в себе такого рода воспоминания и такие намеки на свое будущее; музыка освещает пульсирующим светом своей лампы пещеру нашего существования.

Даррил казался смущенным их похвалой, готовый раствориться в ней без остатка. Он встряхнул лохматой головой, как собака, отряхивающаяся от воды, а потом сделал какое-то неуловимое движение, будто поставил на место свою челюсть теми же двумя пальцами, которыми вытер углы рта.

— Вроде неплохо получилось, — согласился он. — О'кей, а сейчас давайте послушаем вот это, под названием «Как высоко плывет луна».

Это прошло похуже, хотя действовало то же колдовство. Колдовство кражи и превращений, думала Александра, нет искреннего творческого возбуждения, только смелость чудовищных комбинаций. Третьей была представлена нежная мелодия «Yesterday» «Битлз», разбитая запинающимся ритмом самбы; она их всех рассмешила, не было того эффекта, что от первой вещи, и не было, возможно, и такого намерения.

— Итак, — сказал Ван Хорн, поднимаясь с места. — Вот какая у меня идея. Мой друг в Нью-Йорке сказал, что контактирует с администратором студии звукозаписи, и, если я разработаю дюжину таких вещей, возможно, мы сможем достать бабки, чтобы поддержать это учреждение на плаву. Итак, каково ваше мнение?

— По-моему, это необычно, — высказалась Сьюки, ее полная верхняя губа прикрыла нижнюю с выражением серьезности, что, тем не менее, выглядело так, будто она насмешничает.

— Что необычно? — спросил Ван Хорн, его лицо болезненно искривилось. — Тайни Тим был необычным. Либерас был необычным. Ли Харви Освальд был необычным. Чтобы привлечь хоть какое-то внимание в наше время, нужно быть не от мира сего.

— Этому учреждению нужны бабки? — спросила Джейн Смарт резко.

— Ну, мне так сказали, дорогуша.

— Кто? — спросила Сьюки.

— Да кое-кто, — рассеянно сказал он, глядя, прищурившись, сквозь пламя свечей, как будто не мог видеть ничего, кроме их отражений. — Представители банкиров. Будущие партнеры. — Внезапно он раскланялся в шутовской манере фильма ужасов, приседая в своем старом черном смокинге, как хромой, его ноги производили неверные движения, как прикрепленные на шарнирах. — Хватит о делах, — сказал он. — Пошли в гостиную. Давайте напьемся.

Что-то замышлялось. Александра почувствовала какой-то толчок: появился необъятный, гладкий склон депрессии — будто внутри у нее открылась автоматическая дверь, управляемая датчиком, спрятанным в сознании, и уже ничто не могло ее спасти от надвигающейся тьмы — ни сладкий сон, ни таблетки, ни солнечное утро. Ее жизнь была замком из песка, и она знала, что все, увиденное ею сегодня, обернется печалью.

Ужасные, покрытые пылью творения поп-арта в гостиной были печальны, несколько флуоресцентных ламп в светильниках наверху отсутствовали или мигали с жужжанием. В большой длинной комнате нужно было собрать больше людей, чтобы она неожиданно наполнилась весельем, для которого и была создана; комната показалась Александре редко посещаемой церковью, вроде тех, что пионеры Колорадо построили у горных дорог и в которые никто никогда больше не заглядывал. Это скорее упадок, чем отречение, все слишком заняты заменой свечей в своем грузовом пикапе или восстановлением сил после субботней ночи, места для парковки заросли травой, скамьи с подставками все еще хранили в себе сборники церковных гимнов.

— Где Дженни? — спросила она вслух.

— Леди еще убирается в лаборатории, — сказала Ребекка. — Она так трудится, что я беспокоюсь за ее здоровье.

— Как там идут дела? — спросила Сьюки у Даррила. — Когда я смогу покрасить крышу киловаттами? Люди до сих пор останавливают меня на улице и спрашивают об этом, потому что я писала о вас статью.

— Да, — проворчал он, подобно чревовещателю, голос исходил из какого-то колодца рядом с его головой, — и те старые дураки, которым ты продала старый хлам Гэбриела, ругают мою идею, как я слышал. Пошли они на х… Они смеялись над Леонардо. Они смеялись над парнем, изобретшим застежку-молнию, дьявол, как там его звали? Он один из невоспетых гениев изобретательства. Впрочем, я задавался вопросом, не окажутся ли микроорганизмы нужным способом достижения цели? Нужно использовать механизм, который всегда под рукой и самовоспроизводится. Биотехнология: знаете, кто впереди в технологии добычи природного газа? Китайцы, представляете себе?

— А не можем ли мы использовать меньше электричества? — спросила Сьюки, по привычке беря интервью. — И больше прилагать собственных сил? Ведь никому не нужен, например, разделочный электронож.

— Нужен, если он есть у вашего соседа, — сказал Ван Хорн. — А потом вам понадобится еще один, чтобы заменить первый. И еще один. И еще. Фидель! Deseo beber! [51]

Слуга в пижаме цвета хаки, жалкой, бесформенной да еще и с намеком на военную угрозу, принес напитки и блюдо с huevos picantes [52] и пальмовыми ядрами. В отсутствие Дженни, что удивительно, беседа тянулась медленно, они успели привыкнуть к ней, как привыкают к тому, перед кем можно хвастаться, кого можно развлекать, шокировать и наставлять. Им не хватало ее молчания и широко распахнутых глаз. Александра, в надежде, что искусство, любое искусство, сможет остановить непрерывное истечение меланхолии, двигалась между гигантских гамбургеров и керамических мишеней для дротиков, как будто никогда раньше их не видела; она и в самом деле видела не все. На четырехфутовом постаменте из черной крашеной фанеры, под прозрачным колоколом покоилась иронически-реалистическая копия — трехмерный Уэйн Тибо — белый глазированный свадебный торт. Тем не менее, вместо привычных жениха и невесты на самом верху стояли две обнаженные фигуры, женская розовая, белокурая и округлая, и черноволосая мужская более темного оттенка розового, но с мертвенно-белым полуэрегированным пенисом длиной в сантиметр. Александру интересовало, что за материал использовался для этого сооружения: торту не хватало литой бронзы, а также покрытия из обливной керамики. Она решила, что это акриловый гипс. Никто, кроме Ребекки, несущей тарелку маленьких крабов, фаршированных пастой хихи, не мог ее видеть, и Александра подняла колокол и дотронулась до глазированного края. Нежный кусочек его отломился под ее пальцем. Она взяла палец в рот. Сладко. Он был действительно покрыт глазурью, настоящий торт, и свежий.