Иствикские ведьмы - Джон Апдайк

Джейн Смарт возмущенно шипела, сидя рядом с Александрой.

— Как вы могли так поступить с нами? — спросила Сьюки.

Это «с нами» удивило Александру, у нее от подобного заявления прихватило живот.

— Так скрытно, — продолжала Сьюки, обычно веселое выражение ее лица стало несколько напряженным. — Мы хотя бы устроили вечеринку, чтобы преподнести подарки невесте.

— Или привезли бы с собой в кастрюльках горячие блюда, — бравировала Александра.

— Ей удалось, — казалось, Джейн говорит сама с собой, но, конечно, чтобы услышали Александра и остальные. — Фактически ей удалось победить.

Дженни защищалась, щеки у ней разгорелись:

— Да не удалось, это получилось само собой, я все время здесь, и естественно…

— Естественно, естество пошло своим отвратительным естественным путем, — болтала Джейн.

— Даррил, что вы в ней нашли? — спросила его Сьюки дружелюбным и твердым голосом репортера.

— Знаете, — застенчиво отвечал он, — обычная вещь. Захотелось остепениться. Почувствовать уверенность в будущем. Взгляните на нее. Она прекрасна.

— Чушь, — медленно прошипела Джейн Смарт.

— Со всем уважением к вам, Даррил. Я люблю нашу малышку Дженни, — сказала Сьюки, — но она же глупышка.

— Ну, хватит, что это за вечеринка получается? — беспомощно вымолвил здоровяк, рядом с ним невеста, облаченная в халат, даже не вздрогнула, укрывшись, как всегда, за хрупким щитом невинности и невежеством мещанки. Не то чтобы ее мозг был менее развит, чем у них, возможности там были те же, но он был похож на клавиатуру арифмометра в сравнении с клавиатурой пишущей машинки. Ван Хорн пытался сохранить чувство собственного достоинства. — Слушайте, вы, суки, — сказал он. — Почему вы считаете, что я вам чем-то обязан? Я принимал вас у себя, кормил и хоть как-то скрашивал вашу паршивую жизнь…

— Кто же сделал ее паршивой? — быстро спросила Джейн Смарт.

— Только не я. Я в городе недавно.

Фидель принес поднос с бокалами шампанского. Александра взяла бокал и выплеснула его содержимое, метя Ван Хорну в лицо, но редкостная влага забрызгала только ширинку и одну штанину. Во всяком случае, не она, а он почувствовал себя жертвой. В ярости Александра запустила бокалом в скульптуру из перекрученных автомобильных бамперов. На этот раз она хорошо прицелилась, но бокал превратился в воздухе в деревенскую ласточку, и она тут же упорхнула. Тамкин, который вылизывал седалище, терзая жадным языком розовое крошечное отверстие в обрамлении длинной белой шерсти, оживился и устроил охоту; с чрезвычайно комичной торжественностью, свойственной котам, широко раскрыв зеленые глаза, он крался по краю спинки закругленного дивана с четырьмя подушками и, дойдя до конца, подпрыгнул в воздухе. Птица спаслась, усевшись на висящее облачко из пенопласта работы Марджори Страйдер.

— Эй, я все это представлял себе совсем иначе, — посетовал Ван Хорн.

— Как же вы себе это представляли, Даррил? — спросила Сьюки.

— Как дружескую вечеринку. Мы думали, вы будете до чертиков довольны. Вы свели нас. Как купидоны. Вы вроде как подружки невесты.

— Я никогдане считала, что они будут довольны, — поправила Дженни. — Я просто не представляла себе, что они будут так грубы.

— А почему бы им не быть довольными? — Ван Хорн просительно вытянул свои странные резиновые руки ладонями кверху, и он, и Дженни выглядели сейчас как живой портрет супружеской четы. — Мы тоже порадуемся за них, когда приедет какой-нибудь простак, и на них будет спрос. В том случае, хочу сказать, если эти ревнивые бабы не сгорят к тому времени в напалме вместе со своим проклятым миром. Какими же вы оказались дьявольски ограниченными. Такими, как все.

Сьюки смягчилась первой. Возможно, ей просто захотелось перекусить.

— Ладно, — сказала она. — Давайте есть торт. Лучше разделаемся с ним.

— Самый лучший. «Бежевый Ориноко».

Александра не могла не рассмеяться. Даррил был таким потешным — и полным надежд, и разочарованным одновременно.

— Не может быть.

— Конечно, может, если ты знаком с нужными людьми. Ребекка знает парней, они ездят в этом безумно ярком фургоне из Провиденса. La creme de la crooks [54], честно. Слетайтесь сюда. Удивительно, что творит прилив!

Так он помнит: как она бросила вызов ледяному приливу в тот день, а он стоял на далеком берегу и кричал: «Вы умеете летать!»

Торт поставили на похожую на стол спину присевшей обнаженной скульптуры, и все расселись в кружок. Марципановые фигурки сняли, разломали и раздали каждому. Александре — как своеобразная награда — достался половой член. Даррил пробормотал:

— Hoc est enim corpus meum [55], — раздавая куски торта; над шампанским он произнес нараспев: — Hic est enim calix sanguinis mei [56].

Дженни сидела напротив Александры, ее розовое лицо сияло; она не сдерживала своей радости, она торжествовала, и Александра почувствовала вдруг сердечный трепет, словно это была она сама в молодости. Все они брали руками кусочки торта и кормили друг друга, скоро от торта остался лишь многоярусный скелет, объеденный шакалами. Потом они взялись за перепачканные руки, повернулись спиной к присевшей статуе — на ее левой ягодице Сьюки помадой и глазурью нарисовала ухмыляющуюся рожицу с неровными зубами — и стали водить хоровод, как в старину: «Emen hatan, Emen hetan», «Har, har, diable, diable, saute ici, saute la, joue ici, joue la» [57].

Джейн, захмелевшая больше других, пыталась спеть вместо этого труднопроизносимые куплеты песни песней времен английского короля Якова I «Тинклтам Танклтам», но от смеха и алкоголя ей совсем изменила память. Ван Хорн жонглировал сначала тремя, потом четырьмя и, наконец, пятью мандаринами, его руки слились в одно мелькающее пятно. Кристофер Гэбриел высунул голову из библиотеки, чтобы узнать причину неуместного веселья. Фидель теперь приносил то и дело маринованные плоды кэпибара. Вечеринка удалась. Но когда Сьюки предложила всем пойти принять ванну, Дженнифер объявила:

— Вода спущена. Ванна покрылась налетом, и мы ожидаем человека из «Наррангасетской компании по очистке бассейнов», чтобы он обработал тик фунгицидом.

Поэтому Александра заявилась домой раньше, чем ее ожидали, и застала няню внизу в объятиях дружка на диване. Она попятилась из комнаты, вновь зашла минут через десять и заплатила смущенной девушке. Та была из семьи Арсено и жила в центре, она сказала, что друг довезет ее до дома. Следующим движением Александры было подняться наверх, войти на цыпочках в комнату Марси и убедиться, что дочь, которой было семнадцать и которая выглядела взрослой женщиной, спит невинным сном. Но и много часов спустя той ночью ей представлялись белые бедра дочки Арсено, обхватившие волосатые ягодицы незнакомого парня, спустившего джинсы ровно настолько, чтобы освободить гениталии, а она была совсем голой, и эта картина сияла в голове Александры, подобно луне, выплывающей из разорванных грозовых туч.

Они встретились, все трое, почти как в прежние времена дома у Джейн Смарт, в сельском домике в районе Коув. Когда-то они с Сэмом владели прелестным особняком в викторианском стиле, где было тринадцать комнат, особые коридоры для слуг, деревянная резьба и хрустальные люстры работы Тиффани. То было в их лучшие дни на улице Вейн, за один квартал до Дубравной улицы, подальше от воды. Теперешнее жилище Джейн представляло собой построенный на разных уровнях сельский дом на стандартном участке в четверть акра, выложенные галькой стены были покрашены в ядовито-голубой цвет. Прежний владелец — инженер-механик, занятый неполную рабочую неделю, уехавший, в конце концов, в поисках работы в Техас, тратил свободное время — а его у него было в избытке — на отделку своего домишки под старину, встраивая сосновые шкафчики с ящиками и полками и прилаживая ложные балки коробчатого сечения и узловатые деревянные панели со следами стамески. Он даже установил электрические выключатели в форме деревянных ручек от насоса, а унитаз в туалете закрепил дубовыми бочарными заклепками. Несколько стен были увешаны старыми плотницкими инструментами: рубанками, лучковыми пилами и стругами, а маленькая прялка была хитроумно вделана в перила на лестничной площадке, где квартира расходилась на разные уровни. Джейн унаследовала этот вычурный приют пуританства без особого протеста, но небрежение ее и детей медленно разрушало все аляповатые ухищрения. Вырезанные ножом выключатели в спешке с треском ломались. Одну заклепку в унитазе сбили, и все они обрушились. Джейн давала уроки фортепьяно в дальнем конце длинной гостиной, смежной с кухней-столовой и ее каморкой, только на шесть ступенек выше. На полу гостиной, не покрытой ковром, были заметны разрушительные следы злой фурии: нога виолончели оставляла ямку, где бы Джейн ни ставила свой стул и пюпитр. А она путешествовала по всей комнате, а не играла в одном определенном месте. Но этим ущерб не ограничивался; повсюду в довольно новом домике, построенном из зеленой сосны и дешевых материалов, по шаблону, как серия танцев, исполненных строительными рабочими, были заметны следы недолговечности, царапины на краске, дыры в штукатурке и выпавшие плитки на кухонном полу. Ужасный доберман-пинчер Рэндольф сжевал подножки у кресел и поцарапал своими когтями деревянные двери. Джейн действительно жила в каком-то непрочном мире, состоящем из музыки и злости.