Ненужная мама. Сердце на двоих (СИ) - Лесневская Вероника

Растерянно кружу взглядом по квартире в поисках разбаловавшейся дочки, вопросительно смотрю на затаившуюся в углу Алиску, а она подносит пальчик к губам, намекая, что ничего мне не скажет, и звонко смеется.

- Эх, сестренки, да вы две бандитки, - шутливо отчитываю их, зная, что вторая тоже меня слышит. – Виолетта Гордеевна, - зову строго, а у самой в горле ком.

Помню, с какой обидой я давала младенцам это отчество. Как ненавидела Гордея в тот момент и одновременно любила. Как меня разрывало на части от боли. Долго сомневалась, плакала, захлебывалась от противоречивых эмоций, а теперь не жалею.

Двойняшки по праву носят отчество любящего папочки. И продолжают его фамилию.

- Хорошо, тогда придется оставить тебя здесь одну, - угрожаю несерьезно. – Пока-пока, Виола, - произношу громко и шагаю на месте.

Боковым зрением улавливаю движение в приоткрытом шкафу. Крадусь к нему, с улыбкой открываю дверцу и укоризненно качаю головой, обнаружив Виолу в ворохе вещей.

- Ку-ку, - повторяет она и закрывает глаза ладошками. Вслепую сползает с полки и тянет за собой Алискину одежду, небрежно сваливая все на пол и припечатывая попой нарядное платьице.

- Мой! – возмущенно топает ножкой наша старшенькая и пытается убрать бардак, но лишь сильнее сминает яркие ткани.

Расстроившись, Алиска хватает за край платья, на котором сидит Виола, и дергает что есть мочи. Младшая не сдается – вместо того чтобы отдать сестре ее вещь, наоборот, ложится сверху, распластавшись на ней. Детские крики заполняют комнату.

Две упрямые Одинцовы! Дочки своего отца – ни одна уступить не хочет. Впрочем, у меня тоже характер нелегкий.

- Девочки, тише! – тщетно успокаиваю их. - С такими помощниками мы до утра будем собираться!

- Хм, Рус, это ты зря, - доносится из соседней комнаты голос Гордея. – Отдай, пожалуйста… то, что осталось, - тяжело вздыхает.

- Неть! – спорит сынок. – Мое! Летить!

Боже, кого наш неугомонный кроха-доктор опять собрался лечить?

С трудом разняв девочек, я спешу к своим мужчинам. Сумасшедший дом, а не переезд! Как нам справиться и не разорваться при этом?

- Гор, у вас все нормально? - задаю с порога наиглупейший вопрос.

Среди беспорядка замечаю распотрошенный портфель Одинцова. Какие-то бумаги и рецепты разбросаны по ковру, некоторые порваны, бейждик разобран на несколько частей. Переключаю внимание на Руслана. С его шеи свисает стетоскоп, а в руках – медицинский планнер, в котором он воодушевленно рисует каракули фломастером, перечеркивая важные заметки папы-кардиолога.

- Прости, сейчас я у него все заберу, - резко выпаливаю и порываюсь к непослушному мальчишке. – Руслан Гордеевич! – привычно повышаю голос.

Чувствую тяжелую руку на своей талии, а вторая – накрывает рот. Впечатываюсь спиной в жаркий торс – и плавлюсь, забывая обо всем на свете. Несколько жалящих поцелуев проходятся от виска к щеке, горячее дыхание касается шеи, а затем возле уха раздается хриплый шепот:

- Оставь, уже не спасти, - звучит на удивление спокойно. – Ты чего раскричалась?

Слышу, как Гордей усмехается, и прокручиваюсь в его руках, чтобы развернуться к нему лицом. Запрокидываю голову, расплываясь в улыбке.

- Зря ты нас позвал, мы тебе только мешаем, - смущенно лепечу, приподнимаюсь на носочки и, упершись ладонями в его плечи, нежно целую в губы в знак извинения.

- Все хорошо, Вика, - жарко выдыхает мне в рот. – Даже слишком хорошо, - прижимает к себе так крепко, заставив уткнуться носом в твердую грудь, что я боюсь рассыпаться или задохнуться в его беспощадных объятиях.

- Мне тоже, Гордей, - мурлычу тихо. – Очень хорошо.

- Когда ваши с двойняшками вещи будем перевозить? – задает вопрос, к которому я не готова.

- Если честно, я… - бубню сдавленно, и он обхватывает ладонями мои щеки. Ловит виноватый взгляд, проводит большим пальцем по нижней губе, которую я нервно закусываю.

- Ты еще не сказала Егору Натановичу? – хмуро уточняет и считывает ответ в глубине моих глаз. – Виктория, - зовет строго, - мы же договаривались. Я давно хотел ему все объяснить, но ты не позволила. Заверила, что сама… И?..

- Я скажу, - пылко перебиваю его. – Просто отец совсем один останется. Он так привык, что мы рядом. После развода с матерью он всю любовь на внуков перенес. У брата своя семья, а…

- А у тебя теперь своя, Викуля, - целует меня в лоб и опять обнимает, зарывшись рукой в волосы на затылке. Перебирает локоны, треплет прическу, а я прикрываю глаза от нежности. – Клянусь, я тебя просто украду. Вместе с детьми.

Послушно киваю. Обвиваю руками его широкую талию, прильнув к нему всем телом.

Вокруг шум, беготня, переливчатый смех, а мы стоим в обнимку посреди этого хаоса. Растворяемся в уютном беспорядке. Самые счастливые на свете.

- Внученька-а-а, - слишком громко и неестественно раздается в коридоре.

Отшатываемся друг от друга, переглядывается и одновременно поворачиваем головы в сторону двери. В комнату вбегает Алиска. Минуя нас, мчится к Русу и садится рядом, словно прячась за ним. Сынок напрягается, расправляет плечи и вытягивает шею. Готовится обороняться.

- Где Виола? – бросает Гордей, все еще не понимая, что происходит.

- В спальне была с Алиской, - заторможено сообщаю. – Кто там пришел? Ты кого-то ждешь?

- Нет. Черт знает, - ругается в сердцах.

Вылетает в коридор, а я следую за ним. Шокировано наблюдаю, как незнакомая мне женщина обнимает мою дочку и, пока та отбивается, преувеличенно приторно приговаривает:

- Алисонька, внученька моя.

- Не понял, - ошеломленно хрипит Гордей.

У меня же срывает крышу. Когда дело касается детей, я превращаюсь в фурию.

- Ребенка отдайте, - рявкаю на эту сумасшедшую и, опередив растерявшегося Одинцова, выхватываю из ее рук Виолу. Крепко прижимаю доченьку к себе. – Вы кто такая? – выплевываю с вызовом.

- Бабушка Алиски, - гордо представляется. – А ты нянька?

Осознаю, что сейчас взорвусь – и плохо станет всем, но передо мной вдруг вырастает фигура Гордея. Он задвигает нас с Виолой за спину, прикрывая собой. Наш защитник. С ним сразу же становится легче и спокойнее.

- Тш-ш, папочка рядом, - шепотом успокаиваю плачущую дочку. Надеюсь, Гордей выставит неадекватную гостью за порог.

- Бабуль, мать твою, а ты ничего не перепутала? - грубо рычит. – Явилась спустя столько лет. Даже внучку не узнала. Ты хотя бы помнишь, сколько лет Алисе?

Замираю, лихорадочно сминая пальцами Виолкину кофточку. Начинаю догадываться, кто перед нами, но отчаянно отгоняю эту мысль.

- Конечно. Она же родилась в день смерти моей дочери, - цедит женщина, подтверждая мои худшие опасения.

Сердце сжимается в страхе за малышку, которую я тоже считаю своей и не хочу ни с кем делить. Гордей же не позволит? Не отдаст ее никому?

В воцарившейся тишине раздаются легкие женские шаги, эхом разносятся по пустому подъезду, долетают до нашей квартиры.

- Леночка! – звучит следом приятный голос. - Не могу дозвониться до Гордея.

Легкие сковывает тисками, и я пячусь вглубь коридора, захлебываясь от воспоминаний. На пороге появляется мать Одинцова, с которой мы познакомились в этой же квартире, но при других обстоятельствах. Ее образ с тех пор четко врезался мне в память, как будто совесть, мучившая меня за связь с чужим мужчиной, обрела лицо. Все мои сомнения и переживания вновь поднимают голову.

– А, уже сам открыл, - она осекается на полуслове, обратив все внимание на сына. Мягко улыбается, щедро источая родительскую любовь.

- Дверь была не заперта, - шипит его бывшая теща, как кобра, и буравит меня прищуренным взглядом. Кажется, начинает осознавать, что мы теперь одна семья, и этот факт ее не радует.

- Мам, ты на хрена ее сюда притащила? – бесцеремонно выплевывает Гордей, не скрывая ненависти и гнева. Он на грани, и мне страшно представить, что будет, когда сорвется.

- Ну, как же, - растерянно взмахивает ресницами Одинцова, придерживая подругу за локоть. - Она родная бабушка.