Ненужная мама. Сердце на двоих (СИ) - Лесневская Вероника

Скрип двери и шаркающие шаги, эхом прокатывающиеся по лестничной площадке, заставляют нас отстраниться друг от друга. Задвинув меня за спину, Одинцов важно выглядывает в подъезд, чтобы разогнать всех свидетелей и закрыться.

- Добрый вечер, Гордей, - доносится смутно знакомый женский голос. - Смотрю, к вам мама вернулась? Это хорошо.

Приобняв его сзади за широкую талию, становлюсь на носочки, чтобы посмотреть на незваную гостью. Теряюсь от легкого шока, молча кивнув ей в знак приветствия. Неожиданно перекрестив нас, женщина возвращается в свою квартиру.

- Я ее помню, - удивленно шепчу, уткнувшись подбородком в плечо Гордея. – Это та самая вредная соседка, с которой мы познакомились, когда она тебя отчитывала, - мягко смеюсь, и он оглядывается. Улыбнувшись, поворачивается ко мне лицом и обнимает. Толкает дверь, отсекая нас от внешнего мира.

- Что с ней произошло? – заканчиваю тихо, расплавляясь в теплых мужских руках.

- Не знаю, - хрипло хмыкает. - На первый день рождения Алиски принесла игрушку, и с тех пор ее будто подменили. Никаких нареканий или скандалов, всегда добрая и любезная. Я слышал, у нее внучка родилась, только сын с семьей где-то заграницей. Может, тоскует...

- Она решила, что я мама, - невольно срывается с губ, и я закусываю щеку изнутри.

- Так и есть, Вика, - ласково произносит, зарываясь пальцами в мои волосы, перебирает спутанные пряди, запуская полчища мурашек от затылка к холке. Прическа безнадежно испорчена, макияж съеден вместе с поцелуями, платье смято, но нам обоим плевать. - Наша мама, - четко повторяет Гордей.

Накрывает мои губы своими, не позволяя сделать вдох. Теперь он мой кислород. Продолжаем пить друг друга – и никак не можем утолить жажду. Мы целуемся с первой секунды нашей встречи. Как влюбленные подростки, оторвавшиеся от родителей. Гордей забрал меня из дома отца, целомудренно чмокнул в щеку в машине – и… мы сорвались. Дальше будто пелена.

Я не помню свидания. Мы целовались на парковке у ресторана, забыв об ужине. Целовались в уютном ВИП-зале «Александрии», скрытые от посторонних глаз. Целовались на улице, прогуливаясь по вечернему городу.

Сходили с ума в закрытой кабинке лифта, поднимаясь в квартиру Гордея.

Безумие. Чистая концентрированная страсть.

Любовь? У меня – абсолютно точно. Она не исчезала, не меркла – и не поддалась обиде и ненависти.

Стала сильнее.

- Любимая моя, - пылко выдыхает Гор, и мне хочется ему верить.

Впечатываюсь поясницей в тумбу, откидываюсь назад, к зеркалу, лихорадочно ищу руками точку опоры. В сознании всплывает глухой удар упавшей рамки, перед глазами – улыбающаяся шатенка с черной лентой, а в реальности… фотографии жены Одинцова здесь больше нет. Разорвав поцелуй, озираюсь в поисках самой сильной «соперницы», которая, кажется, никогда не уйдет из нашей жизни.

Романтика испаряется. Мы снова рядом, но не вместе. Между нами – она. Та, которую ему пора отпустить. Но готов ли Гордей? И станет ли делать это… ради меня?

- Убрал в тумбу вместе с кольцами, - сдавленно, виновато поясняет, проследив за моим взглядом. Меняется в лице, мгновенно напрягаясь. Задумчиво фокусируется на выдвижном ящике, который я подпираю спиной. – Не лучшим решением было вернуться сюда… Плохие ассоциации?

- А у тебя? – бросаю в ответ смело.

Безжалостно ковыряю нас обоих, вскрывая давнюю боль. Поодиночке мы не справимся. Только убив прежних друг друга, мы сможем возродиться и двигаться дальше.

- Ты жалеешь, Гордей? О том, что произошло между нами тогда? – дожимаю его прямыми, хлесткими вопросами, отравляющими кровь ядом прошлого и оставляющими горькое послевкусие. Мне тяжело произносить все это вслух, но я больше не могу копить обиду в себе. – Если бы время вернулось вспять и все повторилось, что бы ты сделал? Я бы поступила точно так же. Несмотря на все трудности, я бы все равно позволила бы себе полюбить тебя… А ты?

Краска спадает с его лица, все черты ожесточаются, взгляд каменеет и пустеет. Я словно разблокировала худшие воспоминания, и сейчас Гордей там, в прошлом… Принимает роковое решение, не сводя с меня ледяных глаз.

Вздохнув, он порывисто обхватывает мои горящие щеки холодными руками, наклоняется ко мне – и мы соприкасаемся лбами.

- Я люблю тебя, Вика, - произносит так четко, чуть ли не по слогам, что мое бедное сердце заходится диким скачем в груди. В долгожданном признании я чувствую подвох. – Люблю так сильно, что… - мягко целует меня в приоткрытые губы, поймав лихорадочный вздох, и отстраняется, чтобы сказать мне правду прямо в глаза: - Нет. Не повторил бы. Ни за что, - каждая фраза как пощечина, и я невольно зажмуриваюсь. Но теплая хватка на лице не позволяет мне отвернуться. - Я запретил бы себе вообще тебя касаться. И дело не в ней, - кивает на закрытую тумбочку, где он «похоронил» фотографию жены. - Я до сих пор боюсь дотронуться до тебя, постоянно думая о возможных последствиях. Этот страх не отпускает ни на секунду. Страх за тебя.

Взмахиваю влажными ресницами, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Накрываю его запястья дрожащими ладонями, чувствую, как под пальцами бешено бьется пульс. Сколько мы будем мучить друг друга?

- Я же в порядке, - сипло выдавливаю из себя. - И я здесь, с тобой.

Легкая дрожь проносится по телу, импульс тока пронзает позвоночник, парализует - и ноги подкашиваются.

Я тоже боюсь…

Боюсь, что он снова откажется от меня. Боюсь потерять его тепло. Боюсь остаться без любви.

Я снова становлюсь слабой и уязвимой рядом с ним. Как в ту злополучную ночь. И вот уже я сама поднимаюсь на носочки и, затаив дыхание, тянусь к его губам. Сердца не чувствую – оно сжалось и замерло, прежде чем взорваться и рассыпаться на осколки.

Впервые за весь вечер Гордей отказывается от поцелуя.

- Я не могу, - неожиданно хмурится и делает шаг назад. Убирает от меня руки, прячет за спину, словно его прикосновения могут убить. - Прости.

Жестокий откат бьет по нам обоим. Мне хочется наорать на него, ударить, разреветься, но вместо этого я заторможено киваю и молча опускаю голову, чтобы он не видел моих слез. Слышу, как Гордей уходит на кухню, гремит посудой, яростно хлопает дверцами шкафчиков.

- Проклятая квартира, - грубо выплевываю, окинув помутневшим взглядом помещение. Смахиваю соленые ручейки со щек, но новые капли срываются с ресниц.

Покосившись на входную дверь, вдруг обретаю второе дыхание. Расправляю плечи, вскидываю подбородок и шагаю в противоположном направлении. Злость толкает меня последовать за Гордеем.

- Вика!

На пороге врезаюсь в него, как в бетонную стену, и обмякаю в сильных объятиях. Он все-таки решил вернуться за мной, и мы столкнулись ровно на середине пути, как по правилу десяти шагов – каждый сделал свои пять навстречу. Значит, еще не все потеряно.

- Прости, Вика. Прости за все, - шелестит на макушкой. Тяжелая ладонь ложится на затылок, пальцы зарываются в волосы, рваное дыхание обдает висок, где бешено пульсирует кровь. – Не уходи, пожалуйста. Ты мне очень нужна, - звучит с надрывом, окончательно вгоняя меня в ступор.

От Гордея пахнет алкоголем и… паникой. Нас обоих окутывает животным, первобытным страхом, и в следующую секунду я уже вместе с ним бьюсь в лихорадке. Он не справляется, а я не знаю, как помочь.

- Почему? – тихо спрашиваю, обвивая его руками. Прижимаюсь щекой к груди, слушаю неровное биение сердца, прикрываю глаза, смаргивая слезы, и шумно втягиваю носом родной запах. - Если у нас с тобой опять ничего не получится, а все к этому идет, я должна хотя бы знать, почему? – лепечу приглушенно. Но он слушает. Точно знаю. Не двигается и даже не дышит, пока я говорю. - Что со мной не так?

- Ты меня не слышишь, Вика, - произносит с тоской в охрипшем голосе.

- Так скажи громче и четче, - бросаю с вызовом. – Иначе я уйду, на этот раз навсегда, - угрожаю ему, а у самой душа в лохмотья от собственных слов.

Его руки до предела сжимаются на моих плечах, а потом ослабевают. Подбородка касаются прохладные пальцы, и я запрокидываю голову.