Новый Мир ( № 10 2013) - Новый Мир Новый Мир

Пребудет под Землей —

Что мне Рассвет — когда Она

Над Сумерками дней —

Как Солнце — вставшее в Зенит —

Горит в Душе моей?

(760)

Тем и тронула бедняжка —

Тем меня и поразила —

Как безмолвно — как смиренно —

Подаянья попросила —

Будь сама я в этом мире

Голодней всех меньших братий —

Голодней — и бесприютней —

Как могла я отказать ей —

Нищенка — не прочирикав —

За мою-то крошку хлеба —

Подхватила дань — вспорхнула —

И назад вернулась — в небо —

(773)

Никто меня не звал — на Бал —

И я тогда сама

Устроила свой скромный Пир

Из Крох — он был сперва

Довольно скудным — но потом —

Разросшись — стал таким —

Что даже красногрудый Дрозд —

Небесный Пилигрим —

Уже и сам — никем не зван —

Пожаловал сюда —

А — может — Ягодку и вам

Подбросить — господа?

(1176)

Не понимает Человек,

Как он велик — пока

Не выпрямится в полный Рост,

Восстав под Облака —

Обычным стал бы героизм

И подвиг — будним днем,

Не покриви он сам себя

Из Страха — стать Царем —

(1480)

Хмель Музыки — земной залог

Неведомых Отрад —

Взлелеянный в людской Душе

Благоуханный Сад

Нездешних, гибельных блаженств —

Бродячий Дух иль Бес,

Влекущий нас куда-то ввысь —

Но не к Творцу Небес.

(1677)

Вулкан мой весь оброс Травой —

Приятный уголок,

Где можно птиц послушать

И подремать часок —

Какой внизу клокочет Жар,

Как ненадежна Твердь —

Спокойнее о том не знать

И в Небеса смотреть —

(1718)

Для тонущего выплыть

Страшнее, чем тонуть —

Увидеть снова небеса

И воздуху глотнуть.

Он этак трижды, говорят,

Всплывает пред концом —

Пред тем как кануть — и предстать

Перед своим Творцом.

Бог милосерден, говорят,

Не меньше, чем велик —

Но боязно — невесть с чего —

Узреть нам этот Лик.

(1725)

От Счастья я взяла глоток —

И он достался мне

Ценой всей Жизни —

Говорят —

По рыночной цене —

Ведь Жизнь моя на их Весах —

У них аптечный вес —

Всего-то тянет ерунду —

Пол-унции Небес!

(1732)

Кончалась дважды Жизнь моя —

И все же ждет Душа —

Быть может, ей Бессмертье даст

Последний, третий Шанс —

Сияющий, огромный Дар —

Такой, что слепнет Взгляд.

Разлука — всё, чем страшен Рай,

И все, чем славен Ад.

Перевод Григория Кружкова

*

Эмили Дикинсон: «Мое дело — окружность»

Она — загадка и тайна, и мы восхищаемся ею, потому что никогда не разгадаем. Она оставила нам радость — гадать и мучиться — переводить!

Как назвать затворницей ее, бороздящую море? «Берег безопаснее, но я люблю бороздить море; я могу перечислить все свои гибельные крушения... но я люблю опасность, о, как люблю!»

Как назвать ее несчастной? «Кто не нашел небес внизу, тот крылья не  готовь!» Она обрела рай в своей неохватной любви к миру.

Она — живой парадокс: смирение — кланяться всему, и дерзость — доставать до небес; привязанность к этому миру — и постоянный выход за его  физические границы.   

Такими или похожими глазами смотрел на мир Франциск Ассизский, проповедовавший ласточкам и рыбам, называвший солнце — братом, луну — сестрой. Природа — это ее братство, она здесь своя — о, сколько прекраснейшей родни! «Разве листья — не братья снежных хлопьев?» (из письма подруге). Она так же поет птицам в своем саду, как и они ей.

Она — удивительный художник. Масло? Витраж? Мозаика? Полыхающий цвет и неслыханные россыпи драгоценных камней... Мы знаем ее любимый цвет — пурпур, краски ее люминесцентны, труд — фосфоричен. Она пишет мужской рукой. Пишет скупо, в несколько мазков, всегда оставляя пробелы для вечности, не сомневаясь и ударяя прямо в цель.

Punctual — одно из ее любимых слов (пунктуальный снег, пунктуальная песня малиновки, поезд, пунктуальный как звезда). Она сама — меткий стрелок. Этой точности (не имеющей ничего общего с буквализмом) требует и от переводчика, почти физически сопротивляясь любой фальши. Нет у нее проходных, необязательных слов, нет ни одного штампа. Сказать, что снег пришел в срок или своей порой, — значит, ничего не сказать. 

Все те же — грустная Весна

И пунктуальный Снег. 

В этом слове и точность Творца, и сам снег — живой, как человек, и снежный пуантилизм... И потом — это одно из слов ее Лексикона, не подлежащих замене.  

О Лексиконе. Обожает редкие слова — из самых далеких от поэзии областей. Как настоящий исследователь этого (и не только этого) мира, она блестяще владеет терминологией. Невероятно, но в ее сверхкоротких строчках помещаются такие словесные монстры, как бакалавриат, физиогномика, фосфоресценция. Если учесть, что на русском эти слова становятся еще длинней, то пойди-попробуй.

Ее слабые рифмы (по преимуществу консонансы) оказываются самыми сильными. Это как прерывистая линия у гениального рисовальщика, местами  пропадающая, но всегда знающая, где нужно ударить. Или как нежный гул, оставляемый колоколом. Притом рифма у нее всегда мужская. Это важно. Русские переводы часто грешат гладкописью и вялостью.

Эмили пишет об электрическом мокасине судьбы . Ее стих — тот же электрический мокасин. Такой короткий шаг, но искры летят, и след теряется в вечности.  

Паузы. Она спрашивала у Хиггинсона, дышат ли ее стихи. Дышат! Значит, должны дышать и у нас!

Переводить ее саму, ее — всю, а не одно стихотворение в отрыве.

Театр Эмили. Она всегда постановщик, и играет одна за всех — за все мироздание. (Смерть — это бесконечный спор, а спорят Дух и Прах.) Ее интонация. Не сфальшивить, не сбиться на патетику! Экстаз, ее радость, бьющая через край, но патетики нет и в помине. Часто — уравновешивающая  ирония, самоирония.

Как здесь:  

Умри! — прикажет Смерть, а Дух — 

Профан в таких делах .

Она любит тайнопись. Вот пишет: «Мое дело — окружность». Начинаешь гадать, искать. И вдруг в одном из писем: «Мое дело — любить». А в одном стихотворении:

Любовь была до бытия —

И дальше смерти — и

Начало всех творений — всё

Призвание Земли!