Ген ненависти - Джейн Коуи

она ударилась головой, а он ничего не мог сделать. Он пытался вытащить ее, но она была слишком тяжелой. Она полностью исключила Саймона из истории. В то время это казалось правильным поступком.

И только когда они остались одни, и Антония заперлась в ванной, случившееся наконец поразило ее. Во рту у нее вдруг стало очень сухо, язык прилип к нёбу, и она почувствовала легкое головокружение. Она провела запястьями под холодным потоком воды из крана и плеснула себе в лицо. Это помогло. Так же, как и набор таблеток из ее сумочки. Она дала что-то и Джеку, чтобы он заснул, а затем пошла на кухню и налила себе бокал вина.

Из окна спальни она могла видеть пляж. Повсюду были огни и факелы. Толпа все прибывала. Эта сцена казалась жуткой, похожей на сон, чему способствовало опускающееся солнце, окрашивающее все мягкими оттенками розового и оранжевого. Вдалеке море было совершенно спокойно, но здесь Антония чувствовала, как у нее бурлит кишечник, и на мгновение ей показалось, что ее, возможно, стошнит. Она заглушила это чувство еще одним бокалом вина.

По крайней мере, хотя бы раз Би послушалась ее. В этом Антония нашла определенное утешение. Спальня сестры была пуста, вещей Саймона нигде не было, как и следов машины. Би вообще ничего не оставила, даже записки. Как будто ее здесь никогда и не было.

Антонии оставалось только позвонить Оуэну и рассказать ему, что произошло.

Глава тридцать два

Саймон

Сейчас

Саймон вернулся домой только на следующее утро. Он осознал, что отсутствовал дома всю ночь, только тогда, когда проснулся в парке на скамейке, одеревенелый и мокрый от росы. Ему казалось, что голова вот-вот взорвется, а пищеварительная система горела от горла до задницы. Он медленно и с болью в теле сел, на мгновение потерянный и совершенно сбитый с толку, прежде чем воспоминания прошлой ночи нахлынули на него. Джек. Водка. Дом. Джинни. Он поцеловал ее? Он подумал, что мог поцеловать ее. А может быть, и еще что-нибудь. Эта часть воспоминаний была хороша. Даже очень.

– Вот проклятье, – пробурчал он, хотя вокруг не было никого, кто мог бы услышать.

Потребовалось несколько глубоких вдохов, прежде чем он почувствовал себя достаточно устойчивым, чтобы попытаться встать.

Ноги выдержали. Уже неплохо для начала.

Ему нужно вернуться в дом к Антонии, а когда он туда доберется, ему придется встретиться со своей матерью. Хотя… если только он не вернется до того, как она проснется. Он мог бы сразу залезть в постель и притвориться, что провел там несколько часов. Он уговорил себя поверить в то, что это выход и его план сработает, поэтому вскоре оказался перед входной дверью. Он вошел, стараясь вести себя как можно тише, морщась от каждого звука – все они казались громом в его голове.

По крайней мере, он должен был получить результат теста сегодня. Не все было так плохо. Но пока ему не удалось даже дойти до подножия лестницы. Би вышла прямо из кухни. Он забыл, как быстро она могла двигаться, если хотела. Она схватила его за футболку.

– Где ты был?!

– Я… я был на пробежке, – ляпнул он.

– Всю ночь? Не лги мне, Саймон.

Саймон не нашелся что ответит. Теперь, когда он оказался в доме Антонии с его парфюмированным ароматом, его начало немного тошнить.

– Я плохо себя чувствую, – произнес он.

– Это из-за той выпивки, с которой ты в обнимку провел вчерашний вечер. Поднимайся наверх, – приказала Би. – В душ. Охлади голову. А потом нам нужно будет серьезно поговорить о том, что произошло прошлой ночью. Та девушка, с которой ты был, попала в больницу с алкогольным отравлением. Джек, кажется, думает, что ты имел к этому какое-то отношение.

– Но это не так! – возмутился он, но запнулся, увидев выражение ее лица. – Джек принес водку. Это был не я, мама. Клянусь.

– Расскажи мне подробно, что произошло.

Кровать. Теплая девочка. И кое-что, что не касалось его матери.

– Ничего не произошло. Просто… Все пили, и я не хотел быть единственным, кто этого не делает. Я не причинил ей никакого вреда, и если он говорит, что я виноват во всем, то он лжет. Сегодня… Я получу свой результат, – напомнил он ей.

Он надеялся, что от этого мать будет меньше злиться на него, но выражение ее лица говорило о том, что он зря тратит время, поэтому Саймону показалось, что сейчас неподходящий момент говорить ей, что все будет хорошо.

Он развернулся и побежал наверх. Он провел долгое время в душе, стоя, прислонившись головой к плитке, пока вода лилась ему на плечи, а затем дважды почистил зубы. Во рту у него все еще был неприятный привкус, но, по крайней мере, он сделал все что мог.

Ему нужно было проверить свой телефон, посмотреть, появился ли его результат в приложении «М». Он очень на это надеялся.

Но когда он спустился вниз, с кухни послышались голоса, и что-то в их тоне заставило волосы у него на затылке встать дыбом. Он остановился и прислушался, но не смог разобрать ни слова. Потом кто-то вышел из кухни.

Это был незнакомый ему мужчина, вероятно, примерно того же возраста, что и Оуэн, с лицом, похожим на лицо бульдога, жующего осу. Он не лучше Саймона смотрелся в этом доме с его шикарной мебелью и светлыми коврами. Но не это сказало Саймону, что дела обстоят плохо.

Дело было в униформе этого мужчины.

Саймон задрожал. Казалось, он не мог остановиться. В течение последних пяти лет, начиная с каникул на пляже, у него была такая реакция всякий раз, когда он видел полицейского. Как правило, его страх не был оправдан.

Но только не сейчас.

– Саймон Митчелл? Вам придется пойти с нами, – проговорил мужчина.

– Что? Почему?

– Потому что, к сожалению, Малкольм Слоан умер вчера вечером в результате ран, которые вы нанесли ему на ферме Хилсфорд в прошлую субботу.

Саймон почувствовал, как его ноги подкосились. Он опустился на лестницу.

– Он умер?

Он не хотел, чтобы это произошло. И хуже всего было то, что он знал, что это его собственная вина. Никто не заставлял его драться с Малкольмом. Это было его решение. Более того, некоторые мужчины предостерегали от этого, говоря, что в этом мальчике есть что-то отталкивающее, что-то, что им не нравилось. Но он не послушался. Почему он не послушался?

Его затолкали в полицейскую машину и отвезли в участок. Никто