Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью - Густа Фучик

Глава XXI. Форпост антифашистской борьбы в гестаповском гнезде

Осадное положение формально было отменено в июле 1942 г., но нацистские «осадные» военно-полевые суды продолжали действовать.

Меня ежедневно возили во дворец Печека. Гестапо добивалось сведений о советском торговом представительстве в Праге, где я до 1936 г. служила корреспонденткой. Об этом нацисты узнали из картотеки, переданной им чешской полицией. Сведения о советском торгпредстве нужны были руководителю антикоммунистического отделения Лаймеру. Вскоре, однако, его отозвали. Меня еще долгое время продолжали по инерции возить в «четырехсотку», но уже без определенной цели. Там я долго просиживала над листом чистой бумаги, пока Юлек не подсказал мне, что делать. Я стала излагать содержание советских кинокартин, демонстрировавшихся в Чехословакии. Когда по вечерам меня увозили в Панкрац, я прятала свою работу в стол надзирателя «четырехсотки» Залуского. Никто из гестаповцев ни разу не проверял, что я писала, никто из них не интересовался, чем я занимаюсь эти долгие часы.

В «четырехсотке», справа от меня, сидел товарищ Гонзл, механик, чинивший пишущие машинки. Возле него – Вацлав Резек, дальше – Зденек Дворжак, Бервида, Элбл и Высушил. Гестапо так и не узнало, что Юлек хорошо знаком с Высушилом и даже скрывался у него на квартире. Высушила арестовали за нелегальные листовки

«В бой», которые издавал УВОД[46]. Йозефа схватили три дня спустя, после того как гестапо ворвалось в квартиру Елинеков. Вместе с ним забрали и товарищей Суханковых, живших в том же доме. Все, кто распространял листовки «В бой», поддерживали связь с семьей Свободы. После освобождения Чехословакии выяснилось, что Свобода – директор пражского отделения швейцарской акционерной компании «Циба», производившей медикаменты, был агентом СД – фашистской службы безопасности. Перед чрезвычайным народным судом Свобода признался, что выдал нацистам 78 человек, в том числе семью Суханковых и товарища Высушила.

Слева от меня сидел товарищ Арношт Лоренц, далее Ренек Терингл, доктор Мила Недвед и Юлек. Постепенно, по сантиметрам в день, Фучик подвигал свой стул и в конце концов очутился между столом надзирателя Залуского и скамейками заключенных. За ними на стене висело большое зеркало и находились четыре умывальника. Сюда часто приходили коридорные с кружками. При этом они иногда передавали заключенным, что следует говорить на допросе, информировали о сообщениях заграничного радио, о которых узнавали от вновь прибывших арестованных либо от чешских надзирателей. Большей частью это делалось при посредстве Юлека.

В «четырехсотку» ежедневно привозили подследственных по так называемым «тяжелым случаям» – такими в 1942 г. были дела Юлека или Милы Недведа. Их держали поблизости, чтобы гестаповцам не приходилось посылать за ними каждый раз на Панкрац либо спускаться с пятого этажа во внутреннюю тюрьму на первом этаже. Кроме того, в «четырехсотку» каждый день приводили заключенных-коридорных, командируемых для работы во дворце Печека. Они раздавали арестованным обед, чинили пишущие машинки, помогали при уборке. Во время массовых арестов им даже поручали оформлять ордера на арест. Коридорные работали и в буфете для эсэсовцев, в библиотеке, переводили на немецкий язык попавшие в гестапо нелегальные газеты и журналы, а также записи из картотеки чешской полиции. Припоминаю, как Ренек Теригл, Вашек Резек и Арношт Лоренц уничтожили большое количество материалов из чешской полицейской картотеки.

В «четырехсотое» сложился монолитный, на редкость солидарный коллектив, который, даже выполняя возложенные на него нацистами обязанности, умел обратить их на пользу узникам гестапо, во вред фашистам.

Если заключенных караулили надзиратели-чехи Залуский, либо Лаштовичка, или Лайбнер, заключенные могли потихоньку разговаривать между собой или передать поручение товарищу, арестованному по тому же делу, но сидящему в другой камере. Это была бесценная помощь. Благодаря ей подследственные на допросах могли давать сходные показания, избегая мучительных пыток, не поддаваться на провокации гитлеровцев, стремившихся получить сведения о наших товарищах, оставшихся на свободе.

Лаштовичка за свою повседневную помощь заключенным поплатился жизнью. В конце 1943 г. во дворце Печека он стал свидетелем того, как агент гестапо Ярослав Фиала предает товарищей из подпольного Центрального Комитета коммунистической партии. Фиала много лет работал в партии и пользовался доверием товарищей. В годы оккупации он был непосредственно связан с руководящими партийными работниками, которые не подозревали в нем изменника и доносчика. Лаштовичка печатными буквами написал предупреждение и передал его товарищам из «Вчелы – Братрстви» *, с которыми был связан, попросив довести его до сведения членов ЦК партии. Эта записка, к сожалению, попала в руки Фиалы, и он принес ее в гестапо. Фашисты предприняли строжайшее расследование. Установив по почерку, что автором письма являлся Лаштовичка, гестаповцы в декабре 1943 г. арестовали его и вскоре повесили в тюрьме Панкрац.

Нередко в «четырехсотку» засылали провокатора. О его присутствии узники обычно быстро узнавали. Как только такого типа уводили на допрос, в «четырехсотку» являлся гестаповец. Он уже знал, кто из заключенных переговаривался. Этих товарищей тут же жестоко избивали, а затем отправляли в Панкрац, где заставляли трое суток стоять в коридоре лицом к стене. Еды им, разумеется, не давали.

Когда в «четырехсотые» появлялся провокатор, заключенные сидели не шевелясь, молча, словно воды в рот набрали. Среди доносчиков был и Мирек – Клецан. Отведя его на допрос, Залуский обычно прижимал палец к губам и шептал нам: «Внимание, Клецан там докладывает, о чем вы здесь договариваетесь!».

Во время осадного положения среди охранников появился молодой эсэсовец из города Лодзи.

Он относился к заключенным очень сурово. Юлек, Ренек, Резек, Мила Недвед попытались завязать с ним разговор, но эсэсовец грубо оборвал их. Однако товарищи все же добились того, что он постепенно развязал язык и высказал свои сокровенные мечты. Он ждал победы на востоке, после чего надеялся получить на Украине имение, в котором будут работать местные жители. Фашисты стремились внушить своим соотечественникам подобные иллюзии, и многие им верили. Наши товарищи опровергали эти бессмысленные и глупые бредни, рассказывали ему о Советском Союзе, о силе Советской Армии, которая уничтожит германский фашизм. Видимо, воодушевление и убежденность наших друзей подействовали на эсэсовца; во всяком случае, он перестал издеваться над заключенными и даже выучил немецкую революционную песню. Вместе с нашими товарищами он напевал ее в «четырехсотые». Позднее лодзинского эсэсовца отправили на Восточный фронт, где он получил возможность на собственной шкуре убедиться в могуществе Советской Армии.

После отмены осадного положения заключенных в «четырехсотке» караулили только чешские надзиратели. Если дежурили Берка, Пошик или Долейши, заключенным было трудно разговаривать. Случалось, что они дежурили втроем. Тогда один из них вытаскивал из кармана колоду карт и начиналась азартная игра.