Польская литература ХХ века. 1890–1990 - Виктор Хорев

Одно из самых популярных стихотворений Херберта – «Трен Фортинбраса» (сб. «Исследование предмета»). В монологе Фортинбраса над телом Гамлета утверждается превосходство жизни, культуры, цивилизации над смертью, разрушением, хаосом:

Ты выбрал самое легкое – эффектный удар,но что геройская смерть по сравнению с вечным бдениемтого, кто сжимает холодный скипетр, сидя на высоком креслес видом на муравейник и циферблатчасов.Прощай же, принц, мне пора обратиться к проекту канализациии к декрету о проститутках и нищих;я должен также обдумать улучшение системы тюрем, —ведь Дания это тюрьма, как ты справедливо заметил;пора заняться делами…

В русле «неоклассики» развивается и творчество Ярослава Марека Рымкевича (р. 1935), дебютировавшего в 1957 г. В своих литературно-критических работах и в поэзии он отстаивает теорию «архетипов», искони присущих искусству и возрождающихся в индивидуальных поэтических проявлениях художников разных эпох. Рымкевич охотно стилизует свои стихотворения в духе произведений польского барокко, английского возрождения и т. д., но его поэзия отнюдь не эпигонская. Стилизации его философичны, им присуще осознание прошлого как настоящего, как постоянно присутствующего в нашем сознании (сб. «Человек с головою ястреба», 1960; «Метафизика», 1963; «Анимула», 1964).

Вторая половина 50-х гг. принесла и другие значительные для польской поэзии дебюты. Они сигнализировали выход на литературную сцену нового поэтического поколения, полностью утвердившего себя в 60-70-е гг. В поэзию входят Тадеуш Новак, Станислав Гроховяк, Ежи Харасимович, Эрнест Брылль, Уршуля Козел, Малгожата Хилляр, Халина Посвятовская, Тадеуш Сливяк, Роман Сливоник, Мариан Гжещак и др.

При всех содержательных и формальных отличиях, часто весьма существенных, от поэзии Ружевича и друг от друга, их творчество развивалось под знаком школы «поэтической моралистики». Поэты стремятся к интеллектуально-философской насыщенности лирики, к аналитическому восприятию мира и метафорическим обобщениям, активным, хотя и ставящим перед читателем ряд трудностей, поискам экспрессивно-лаконичного и нетрафаретного стиля, которые связаны с расширением круга используемых поэтических традиций и с частым отказом от традиционного стихосложения, рифмы, ритмики, строфики. Но главное, пожалуй, в том, что они принесли в поэзию новый жизненный опыт, опыт поколения, сформировавшегося уже в послевоенные годы, испытавшего горечь неудач социалистического строительства в Польше и редкую радость побед, осознающего непреходящую ценность вечных моральных категорий и достижений человеческой культуры.

Поэтом «раскрепощенного воображения» назвала критика Ежи Харасимовича (р. 1933). Светлый мир добрых чувств Харасимовича населяют существа из сказок и народных поверий, растения, птицы, звери, как, например, в стихотворении «В марте под утро» (сб. «Возвращение в страну добра», 1957):

С крыши съезжают с грохотом и в земле исчезают, съежась,опоенные ведьмами бедные польские черти в лаптях.В саду над сугробом заячьи уши торчат, как кончики ножниц.В окне голова кота, как офицерская шапка,прислушивается к тому, что делается в сенях…

Со временем круг ассоциаций поэта расширяется. Наряду со сказочностью, антропоморфизмом животного и растительного мира в его поэзии появляется фольклор городского предместья (сб. «Чудеса», 1956; «Башня меланхолии», 1958; «Миф о святом Ежи», 1960; «Дело к осени», 1962; «Польские рождественские песни», 1966; «Польские мадонны», 1969).

В 1958 г. вышла в свет первая книга стихов Халины Посвятовской (1935–1967) «Языческий гимн». Ее лирика трагична: тяжелая болезнь сердца постоянно угрожала поэтессе ранней смертью («умрет ли мир хоть немножко, когда я умру»). Смерти она противопоставляла любовь, дружбу, радости, доставляемые чтением, искусством, мыслью (сб. «Сегодняшний день», 1963; «Ода к рукам», 1966; посмертный – «Еще одно воспоминание», 1968).

Поэзия Т. Новака (сбн. «Пророки уже уходят», 1956; «Слепые колеса фантазии», 1958; «Псалмы для дома», 1959; «Коляды сводника», 1962; «Зернышко травы», 1964; «На заре», 1966, и др.) вобрала в себя сельский пейзаж, крестьянский быт и образ мышления. Корни его поэзии уходят в фольклор, в деревенские обычаи и обряды, в языческие предания и библейскую мифологию, в молитвы и псалмы, которые были основой культуры и морали польского крестьянина. Современная жизнь у Новака в большой мере определяется отношениями, часто конфликтными, между городом и деревней. Их особенно остро чувствует поэт, сам выходец из деревни, к четырнадцати годам жизни, по его словам, не прочитавший ни одной книги, но переполненный образами народного творчества и Библии. Частый гость его поэзии поэтому герой-двойник – горожанин и крестьянин в одном лице: «Я в ночи перед собою я в цилиндре босиком» («Псалом о ноже в спине», сб. «На заре»). Возвышая духовные ценности крестьянина, Новак скорбит о разрыве с вековыми традициями крестьянской культуры под напором урбанистической цивилизации.

Скорбь по тающему нравственному богатству нации присуща и поэзии Станислава Гроховяка (1934–1976) (сб. «Рыцарская баллада», 1956; «Менуэт с кочергой», 1958; «Раздевание ко сну», 1959; «Крыжовник», 1963; «Канон», 1965; «Не было лета», 1969). Для поэзии Гроховяка, выступающего против поэтического приукрашивания действительности, характерны программный антиэстетизм, обращение к тому, что в жизни на первый взгляд производит уродливое, отталкивающее, безобразное впечатление (или хотя бы просто оставляет равнодушным), редкая инертность и гиперболичность образов, синкретизм поэтики (с особой склонностью к традициям поэзии Норвида, польского барокко).

Вот одна из поэтических деклараций Гроховяка:

Не весь я сгину. Уцелеет это:Любовь к земле, где лопухи и лужиИ мненье, что селедка в пост не хуже,Чем спелые плоды осенних веток…

Первые сборники Гроховяка вызвали оживленную дискуссию в критике. Отвергая эстетическую программу Гроховяка, Ю. Пшибось окрестил ее «турпизмом» (от латинского turpus – безобразный). В ответе Пшибосю и другим критикам Гроховяк, призвав в союзники Ружевича, выступил в защиту поисков новой формулы реалистической поэзии, которая не должна исключать никаких проявлений жизни, в том числе «безобразности» жизни – нищеты, болезней, страданий человека.

Программный антиэстетизм характеризует и поэзию рано умершего Анджея Бурсы (1932–1957, посмертно изданы «Стихи», 1958), с присущими ей прозаизмами, вульгарно-провокационным языком, нарочитым цинизмом, снижаемым авторской иронией. Поэт писал о «стоптанной пустопорожней юности», которую «плюнув ножом в душу, добили кастетом в рожу» («Себе, умершему», 1957, пер. Н. Искренко). Поэзия Бурсы вызвала большой интерес у молодежи, близко воспринявшей его протест против лицемерия окружающего мира, против национальной мифологии, против лжи официальной пропаганды.

Как и Бурса, к «каскадерам польской поэзии», по образному выражению одного из критиков, принадлежит Эдвард Стахура (1937–1979). Имеется в виду стремление поэтов в возможно более полной, абсолютно адекватной и потому рискованной регистрации в стихе любых движений чувств и мысли, бунтарская раскованность содержания и формы, повышенная эмоциональность стиха и трагичность мироощущения. Стахура издал сборники стихов «Много огня» (1963), поэмы «По саду пусть гуляет саранча» (1968), «Приближаюсь к тебе» (1968).

Как самый яркий представитель «лингвистического» направления выступил в 1956 г. со сборником стихов «Круговорот вещей» Мирон Бялошевский (1922–1983). Затем он издал также книги стихов «Прихотливый счет» (1959), «Ошибочные волнения» (1961), «Было и было» (1965), а в 70-е гг. несколько книг прозы. Начав в поэзии с языковых экспериментов, Бялошевский и в дальнейшем не отказался от исследования слова и составляющих его частей. Но его словесные упражнения все более подчинялись задаче запечатлеть будничные проявления жизни, психологические состояния обыкновенных людей варшавских улиц и столичных предместий. А также состояние собственного внутреннего мира:

Надо быть свидетельством эпохи,а себя нет? наверно тожев конце концов ты как-никактоже человек…

В стихотворениях Бялошевского очевидна рассчитанная небрежность языка, ориентация автора на неряшливую, отрывочную разговорную речь, но речь живую, несущую информацию о подлинной жизни простых людей.

Ценный вклад в польскую поэзию внесли в эти годы и представители старшего поколения. Поэзия Я. Ивашкевича (сб. «Завтра жатва», 1963; «Круглый год», 1967; «Ксении и элегии», 1970) при сохранении поэтом верности сложившейся ранее творческой манере вобрала в себя и новые интонации, открытые поэтами младших поколений – Ружевичем, Хербертом. В ней усиливаются мотивы смены времен года, поколений, а стало быть, и неизбежности смерти: