Вчера - Олег Зоин

Днем Сенька садился в автобус и катил, допустим, в Пологи или Гуляй — Поле, а чаще в крупное село, так как в райцентрах могли вычислить и сдать милиции. Там он договаривался с заведующим местного клуба или ДэКа, развешивал самодельные афиши, продавал у местного базара или около магазина Сельпо билеты, стопки которых «доставал» Марик. Возвращался в город, организовывал машину, собирал и вез «труппу» на гастроль.

Отгрохав пару часов по–цыгански шумного «концерта», быстро сворачивали лавочку, шли на трассу, ловили машину в сторону Запорожья и как можно быстрее мчались домой, опасаясь преследования местных бдителей социалистической культуры. Бывали случаи, когда за ними гнались работники райотделов культуры, а ведь тогда за левые концерты с неучтенными билетами давали сроки.

Однажды Марик пообещал хорошо встряхнуть творческий коллектив, показав жизнь с изнанки, и у него это получилось. Он куда–то позвонил, получил согласие, и народ в лице Сеньки и Бэры, с Мариком во главе, захватив пару бутылок водки, отправились на улицу Дзержинского, недалеко от тюрьмы, в гости к слепому директору городского (или областного?) общества слепых. Хозяин оказался тучным сорокалетним бедолагой со страшными пустыми глазницами и лицом, густо и безнадёжно растатуированным сотнями маковых зернышек пороха, въевшегося в кожу при близком разрыве снаряда. Мужик потерял на фронте не только два глаза и получил на всю жизнь обезображенное лицо, но и до сих пор переживал последствия сильнейшей контузии. Тем не менее он сумел сохранить силу воли и устроился в послевоенной Европе, возглавив то ли городское, то ли областное общество слепых. Получил неплохую двухкомнатную квартиру в бывшем частном одноэтажном доме (фактически, пол–дома) и жил припеваючи. Конечно, «припеваючи» надо бы взять в кавычки. Бедолага имел неплохую зарплату и военную пенсию, но не имел постоянной бабы. Несмотря на страшный дефицит мужиков, ни одна хивря не хотела жить с ним постоянно. Выручали шлюхи, которых приводили такие надежные друзья, как Марик.

И в этот раз Марик позвонил уже от слепого, и через полчаса, не успели гости дорогие оприходовать первую бутылку, в дверь постучала довольно потрепанная шалава лет за 25, которую Марик представил как великую драматическую актрису всех времен и народов, игравшую в драмколлективе при его скворешнике кооперативной культуры. На радостях хозяин послал помощника за дополнительным питием и закусью, а мы настроились на серьёзное заседание.

Хозяин, сгорая от нетерпения, уволок актрису за руку в спальню и пытался, не откладывая, сыграть с ней любовную мизансцену, но та была настроена на легкий хапок без разврата и поспешила порыться в кошельке хозяина, покуда он путался в подтяжках и штанах. Однако слепой–то слепой, но другие его органы чувств обострены и он усёк непотребство нахалки. Каким–то образом схватив её покрепче, а он был зверски силён, страдалец отобрал у неё ещё не опустошённый бумажник, сам вынул из него сотню и кинул ей, страшно матерясь. Потом он вытолкнул стерву из спальни и приказал убираться, не дожидаясь его дальнейших действий. Дева не растерялась, схватила червонец и, застегивая на ходу бюстгальтер, рванула в прихожую к зеркалу, быстро оделась, поспешно намазюкалась и ненавязчиво слиняла, громко хлопнув дверью.

— Кого ты мне привёл, Марик? — рычал разгневанным львом председатель уважаемого общества. — Опять, как всегда, хитрожопая манда!

Гости дружно грохнули богатырским хохотом. Тут подоспел помощник с бутылками и снедью, щедро оплаченными слепцом. Сам он не долго сокрушался, а стал крепко пить и сыпать милыми фронтовыми шутками типа «Убьем немца, — перекурим!»… Вскоре он стал отказываться от стакана, солидно хрипя «Сатис!». Приятели допили и доели, а затем незаметно удалились, оставив бездыханного хозяина на диване под присмотром его штатного помощника, полуслепого и глухого мужичка, тоже бывшего фронтовика.

В разгар летней жары Марик, Бэра и Сенька поехали с ночевкой на остров Хортицу. Чертовски захотелось романтики. Набрали еды и выпить, получились две тяжеленные сумки. Да ещё скатки из одеял и палатка. Знакомый Марика перевез их на остров, где они разбили лагерь на обрыве над Старым Днепром. Так называется древнее русло Днепра, по которому из–за его узости и множества скал нет судоходства.

Стояла дивная гоголевская ночь. Совершенно круглая луна позволяла читать, но было не до того. Комара почти не наблюдалось, и друзьям было очень хорошо барахтаться в бесконечном глупом трёпе.

Заполночь в зарослях кустарника в нескольких сотнях метров от импровизированного бивуака усилились пьяные крики. Поскольку романтики выпили не более трех бутылок «Спотыкача», то, как трезвых людей, шум обеспокоил их, и они попёрлись, продираясь через неприветливый кустарник, на жизнерадостные молодые голоса. Вскоре показалась большая поляна, посреди которой горел большой костер и под вульгарную заграничную псевдомузыку голяком плясало человек двадцать наглых пацанов и бесстыжих девок.

Друзьям хватило ума и осторожности не выдать себя несвоевременными нравоучениями этим бестиям. Между тем шабаш набирал обороты и деятели культуры замерли, онемев от развратных прыжков перерожденцев. Возможно, им бы надоело наблюдать вакханалию из–за укрытия и они нарвались бы на крупные неприятности. Но судьба (лучше сказать, Судьба!) пощадила их носы и загривки. Кто–то крепко схватил любопытствующих сзади за руки и быстро, не говоря ни слова, выволок на довольно укатанную полевую дорогу. Оказалось, что их профессионально скрутили три милиционера в новенькой форме. От них пахло шашлыком и пивом, так что оказалось ненужным приводить стражам нравственности и порядка какие–либо аргументы о непристойности поведения юных поклонников гнусного джаза и прочих пороков.

Стражи коротко и доходчиво объяснили любопытно–бдительным гражданам, что не надо беспокоиться, всё контролируется органами и будет обеспечено. Они пояснили, что гуляют детишки первых лиц обкома и горкома партии и не надо их беспокоить. А ещё лучше, если вы забудете увиденное, как страшный сон.

Интеллигенты вернулись к своей палатке и выпили по сто грамм за чистоту нравов нашего народа–победителя. Единогласно пришли к выводу, что в полнолуние людей часто преследуют химеры. Марик решил на неделе пригласить в ДК кооперации путного лектора с лекцией о суевериях и мракобесии, как родимых пятнах капитализма в сознании людей. Пусть, прослушав бесплатную лекцию, ветхие старушки, постоянные посетительницы ДК, укрепят свои твёрдокаменные принципы на случай, если им в полнолуние привидится нечто химерическое… Марк пригласит на эту лекцию также и Семёна с Бэрой… Спасибо! Последний тост был «за пятна!», за них, родимых!

… В сентябре мама уговорила безработного Сеньку пойти работать в её ОРС на лесной складик подменить завскладом, ушедшего в отпуск. Он, окончательно одурев от безделья, согласился, поскольку лето закончилось и действительно надоело болтаться без определенного смысла. Недавно Хрущев разрешил городским предприятиям натуральный обмен с колхозами. Мамин ОРСик тоже быстро в этом набил руку. Начальство достало десятка два вагонов леса–кругляка, свалило эти бревна на огороженной территории, так получился лесной складик. Колхозники приезжали за бревнами, так как все пытались или отремонтировать или даже построить себе жилые дома. В обмен они привозили мясо, которое шло в орсовскую столовку для приготовления обедов рабочим судоремзавода. Так вот, завскладом, хитрый мужичок, уходя, за пять минут посвятил Сеньку в тонкости технологии делания денег из ничего. Его можно понять. Если бы Семён перестал мерять бревна так, как делал он, то после отпуска ему бы было делать нечего, а возможно и дошло бы, куда нежелательно, чтобы доходило…

Уже на следующий день новый завскладом обслужил трёх колхозничков, приехавших на роспусках (каркас брички, состоящий из двух колесных пар и длиннющего бруса между ними, чтобы возить бревна). Каждый из них имел с Семёном интересный разговор о том, как прикупить бревнышко «леваком», за наличный расчет. Сенька для приличия минуты две упирался, а затем шёл навстречу просьбам трудящихся вил и грабель. Три официальных бревна он измерял не по средней арифметической суммы диаметров комля и вершины, а только по комлю. Объем, который мужики должны будут сдать в свою контору по накладной, будет завышен примерно на треть. Так из трех бревен рождалось и четвертое, неучтенное, за которое они выкладывали рублей по тридцать. В общем, почти никакого риска.

За день получалось до ста рублей навара, что при месячной зарплате в восемьдесят рэ было очень даже недурно.

По писательским делам Сенька давно знал одну старую машинистку. Тётя Клава была инвалид второй группы, без ног. Очень хорошо печатала. Ей носила на перепечатку свои стихи и романы практически вся запорожская литературная братия. Носил и Семён. Но летом уважаемая матрона умерла. У нее осталось две дочери, девочки лет шестнадцати–восемнадцати, Ирка и, кажется, Ольга. Ирка одно время симпатизировала Семёну и бесплатно перестукивала его стихи, что было до устройства Сеньки завскладом тоже немаловажно.