Смерть и креативный директор - Рина Осинкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это все ерунда, тем более, что у них нет общих знакомых, если не считать Таньку с Виталием. Пускай себе мелет на здоровье.
Однако исходить-то Олесе сейчас нужно как раз из худшего, а именно, что Михеев и есть убийца Ларисы Турчиной, а значит – кинется, а значит – убегать нельзя, а напротив, вести себя с ним следует предельно осторожно.
Пора включать свои креативные мозги, дорогая, и выбираться из ситуации.
– Вы весьма проницательны, Аркадий Михайлович, – произнесла Олеся, слегка улыбнувшись. – Дело все в том, что у нас произошла ротация кадров. Новый начальник не сомневается в выводах предварительного следствия, но, по природе своей, он зануда, и инициировал этот тест. Вас эта проверка не должна была коснуться, я проявила глупую инициативу, прошу меня извинить. Хотя вы имеете право подать на меня жалобу.
– Во-первых – «Аркадий». Никаких Михайловичей, – так же с улыбкой поправил ее Михеев. – Во-вторых, не в проницательности дело, а в простой логике, но этому сейчас не учат, не так ли?
Олеся прищурилась. Унизил гад. Как будто его где-то и кто-то учил этой самой логике. Проговорила с легким смешком:
– Женщинам логика ни к чему, не так ли?
Он взглянул на собеседницу с любопытством. Проговорил:
– Вы обиделись? Извините, я не хотел. В-третьих, ни о каких жалобах вышестоящим речи быть не может. В-четвертых – вы, тем не менее, моя гостья, и мы наконец будем с вами пить чай.
– Вы очень любезны, – холодно сказала Олеся, но тут же себя одернула встревожено: «Вышла из образа!».
Выразив лицом и голосом сожаление, продолжила:
– Я человек подчиненный, мне, что прикажут, то я и исполняю. Критиковать начальство у нас не полагается, хотя, сказать по правде, не стоило шефу придавать такое значение показаниям домработницы. Она ведь и про ножницы нам доложила, которые исчезли вместе с опергруппой – по ее мнению. А шеф тут же решил, что убийца их прикарманил. Потом, правда, одумался. В каком-то смысле мне повезло – было бы совсем нелепо, если бы я вместе с футболкой еще и ножницы всем демонстрировала. Причем, реквизит прихватила бы из своего же маникюрного набора.
И она умолкла, вопросительно глядя на собеседника. Сейчас он скажет: «Она вам еще и про ножницы насочиняла?!» Олеся ответит с усмешкой: «Ей бы детективы писать» и добавит, что насчет чая передумала, потому что засиделась, а у нее еще задание есть на сегодня, и распрощается.
А над полученной информацией размышлять будет в электричке, «Букли и румяна» пусть подождут.
– Какие ножницы, она не уточняла? – спросил Михеев, массируя указательным пальцем переносицу.
Межбровные морщины что ли разглаживает?
– Уточнила. Похожие на маникюрные, но не маникюрные.
Михеев с минуту молчал, бросая на гостью оценивающие взгляды и покусывая нижнюю губу. Наконец проговорил:
– Могу я взглянуть на ваше удостоверение?
– Удостоверение? – переспросила Олеся, растерявшись. – Я… не взяла его. Забыла в другой сумочке.
– Понятно, – произнес Михеев, ничуть не удивившись. – Бывает. Я тоже время от времени что-нибудь забываю. А пойдемте-ка мы с вами к Любаше поднимемся. Допрос с пристрастием устроим. Или обыск учиним, ножницы поищем в ее бардаке, это как получится по ходу дел. И не вздумайте защищать ее, дорогая Олеся Звягина, за все надо платить.
Он пружинисто поднялся с кресла и подал ей руку, чтобы помочь встать.
И кто ее за язык дернул про эти ножницы ляпнуть?
Кстати, никакого бардака позавчера в офисе Любови Сергеевны не наблюдалось, напрасно работодатель так высказался. Злится на экономку, наверно.
– Аркадий Михайлович, мне кажется, вам лучше без посторонних с прислугой разобраться, – натянуто улыбнулась Олеся, вставая. – Тем более что мне пора, в городе кое-какие дела незавершенные остались. А чаем вы меня в другой раз угостите. С вашим поваром мне в любом случае пообщаться придется, тогда и угостите. Только вы уж не рассказывайте ему, что вещдок поддельный.
– С поваром пообщаться? – не понял Михеев. – Забавно.
– Приказ начальства никто не отменял, – с притворным сожалением пожала плечами Олеся, радуясь скорой свободе.
Это она здорово придумала – про повторный визит упомянуть. Если у Михеева и появились подозрения на ее счет, то сейчас, конечно, исчезли. Олеся просто туповатая сотрудница полиции, опасаться которую смешно и нелепо. Вот и пусть катится по своим ментовским делам, куда она там собралась.
– А разве прямо сейчас вы не хотите узнать, где Любашины ножницы? – странно звенящим голосом поинтересовался Михеев, мимо ее лица скользя взглядом по стенам собственной гостиной. – Идемте.
И, крепко ухватив ее за запястье, повлек за собой.
Олеся растерялась и засеменила на полшага следом.
Рохля и размазня! Вырви руку и мотай отсюда, нечего тебе тут делать!
Но ей было неловко устраивать бузу, и, по этой нелепой причине, она послушно двигалась за чиновником сначала по широкому коридору в дальний его конец, потом поднималась по ступеням лестницы.
Ну что ж. К Любаше, так к Любаше. Чем ближе к ней, тем Олесе спокойнее.
Звягина потом извинится перед ней за подставу. И что-нибудь ей подарит. Камешек красивый, аметистовый или турмалин. Или просто плитку шоколада.
– Да что же это такое! – возмутился Михеев, когда они, ступая по мягкому ковру, подошли к офису экономки.
Но смотрел он не на ее дверь, притворенную, а на ту, что в стене напротив: полуоткрытую, массивную, ведущую в зимний сад.
– Безалаберность и пофигизм расцветают, – продолжал он сердиться, и взглянул на Олесю обиженно. – И почему я до сих пор не развесил по дому видеокамеры? Одно открытие за другим, прям не знаю, что мне про Сергевну теперь думать. Существует правило: дверь в зимний сад всегда должна быть на запоре! А что мы в реальности видим?
– А, может быть, Любовь Сергеевна в оранжерее? Цветочки поливает? – предположила Олеся, желая хоть как-то смягчить участь экономки, стремительно влетающей в хозяйскую опалу. – А створку сквозняк отворил…
– В оранжерее?! – хмыкнул Михеев. – А вы подойдите сюда. Поближе, не стесняйтесь.
И, потянув Олесю за рукав, подвел ее к двери рабочего помещения, после чего припал ухом к створке, жестом призывая сделать то же самое.
Прислоняться ухом ей не пришлось – из комнаты донеслось контральто: «Окрасился месяц багрянцем, где волны бушуют у скал…»
– Ну, убедились? – спросил Михеев шепотом.
Олеся кивнула.
«Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал…», – продолжил выводить голос с бесподобным состраданием к красотке из русской народной песни.
– Инда в ухе
