Новый Мир ( № 7 2013) - Новый Мир Новый Мир

Я не пел бы осанну провинции и не выносил бы окончательный приговор, что провинциальная жизнь не имеет смысла. Малые города притягивают к себе не только основательным жизненным укладом, который иногда не меняется столетиями, и даже изменившись, не наполняется столичной нервозностью. Влияние провинциальности на искусство неоднозначное, но когда ею можно оправдать ограничение своего потенциала, — наверное, это влияние губительно. Тогда провинциальность заползает во все уголки улиц, площадей, кофеен и баров, выглядывает никчемным репертуаром из афиш местного театра, приглушает любые попытки создавать новую поэзию, насмехается над джазовыми упражнениями в оркестровой яме филармонии, ловит кайф от того, что большинство жителей — просто лохи. o:p/

Сначала нужно было отыскать щеколду, которая от мороза плохо движется, потом по крутой лестнице сойти вниз и условленно постучать в дверь. Во дворе дома в металлическом гараже ветеран ремонтировал свой «Запорожец». Зимний вечер, зеленый и желтый от света фонарей и грязного снега, вливался в темную бутылку сумерек. Бутылки в твоей сумке вызванивают предпьянственный хорал радости от будущей беседы и ожидаемого тепла в мастерской. Условный знак срабатывает: в дверной щели бородатое знакомое лицо. Ударяет запах сигаретного дыма, тепла и только что прожеванного лука. Двери открываются, и ты ныряешь в освещенное пространство мастерской скульптора. Пока смотришь, куда бросить куртку, хозяин ловко подхватывает твою торбу, что-то радостно кричат гости, и ты почти всех их знаешь, на столах маленькие лампы и свечи выжигают вокруг себя мрак помещения. В самой дальней комнате — свежевыструганные деревянные заготовки, потом — несколько металлических сооружений из ржавой арматуры, сплошной авангард. Видно, он подошел вплотную после посещения Братиславы, где мы болтались почти неделю и жили на даче у Петера — бывшего директора национального оперного театра Словакии; Петер спивался, распродавал все и принимал на постой кого угодно. На импровизированном столе — макет церквушки, ее формы и пропорции настолько необычны, что, наверное, она так и останется макетом. В комнате все готово: стол, стулья, вскипевший никелированный чайник, порезанное сало и лук, зубки чеснока, самогонка и казенка, две массивные бронзовые пепельницы, наполненные окурками, и неподалеку — несколько пачек самых дешевых, без фильтра, сигарет. Окно выходит во двор, оно расположено на уровне асфальтированной поверхности, и когда мы здесь сидим, постоянно слышно шарканье чьих-то ног. Эта мастерская действительно полуподвальная, в самом центре города, рядом со всеми удобствами, начиная с гастронома.  Я сошелся с Б. в Братиславе, когда мы возили туда выставку в конце декабря 1994 года. Авантюрность этой поездки чувствовалась с самого начала: в грузовой микроавтобус запихали картины, скульптуры и нас. Куда мы ехали, какими путями, можно было только догадываться. Первой преградой оказался не Яворовский перевал, а украинско-словацкая граница, на которой таможенная служба словаков продержала нас несколько часов, заставив заплатить большую пошлину за художественные ценности, которые всем нам досаждали в поездке: картины наваливались со всех сторон, сидеть было неудобно. На словацкой границе прешовские цыгане толкали перед собой поломанные ужгородские машины, в которых сидели дебелые цыганки и потрясали словацкими паспортами, их родина снисходительно принимала своих блудных детей. Когда нам все-таки удалось пересечь границу, отъехав нисколько километров, мы остановились посреди поля возле автозаправки. Сухой словацкий снег развеивал ветер, двое словаков заливали бензин в старую «шкоду». Старик Ш., который никогда не бывал ни в каких заграницах, выйдя отлить и блаженно испуская из себя жидкость, спрашивал: это уже Словакия? Да, отвечал я. Колоссально, удовлетворенно сказал Ш., поливая желтой мочой словацкое поле. Я смотрел на банальный пейзаж, который ничем не отличался от украинского, и ничего колоссального не видел. Как раз на Николая в Братиславе выпал снег, и мы все прозябали на даче Петера, потому что крутая гора, на которой Петер построил свою дачу, не давала нам сойти вниз к ближайшей корчме или лавке. Тогда каждый что-то рисовал, Б. нашел поломанное кресло, отцепил от него сиденье и начал рисовать мой портрет. Через какое-то время наш Петер завалился весь в снегу и хорошем настроении, начал всех сзывать в гостиную и вытаскивать из карманов бутылки боровички, рома и пива. Как он все это донес в такой снег и на таком подъеме, осталось Петеровой тайной. o:p/

В Братиславе — предрождественские базарчики, Микулаши со звоночками на улочках, вкус рома, заснеженный замок Девин, Морава, которая впадает в Дунай, и австрийские ребята, которые кричали нам что-то с другого берега. o:p/

На Новом Мире, в котором попрятались довоенные двух-трехэтажные дома, полуподвальная мастерская Л. ютилась именно в таком доме. Парадный, или же центральный вход в дом был прямо с улицы, а в мастерскую нужно было заходить сбоку. Очень удобно, поскольку с жильцами тех нескольких квартир не приходилось пересекаться. Мастерская была перегорожена, большая часть завалена красками, подрамниками, загрунтованными холстами, баночками со смесями и ацетоном. Дальше — кресло, столик и умывальник. Сверху над умывальником шкафчик со стаканами и посудой. o:p/

В этом помещении сырость выедала известь на стенах, а желтые и ржавые пятна от потоков воды появлялись независимо от сезона. Осенними вечерами тут можно было сидеть только с бутылкой, и хотя толстые стены и потолок давали определенную звукоизоляцию, по вечерам иногда были слышны канализационные мелодии санузлов, которыми пользовались жильцы. Этот особенный запах краски, ацетона, засохших кисточек и сырости разбавляли сигаретным дымом и заваренным в джезве кофе, а к канализационным звукам добавлялись наши голоса и сипение чайника на газовой плите. Иногда приходилось включать плиту, чтобы прогреть холодное помещение. Чаще всего это делали поздней осенью и зимой. Хозяин, приверженец авангарда, слегка запинаясь в разговоре, раскладывает холсты под стенами и показывает искусство . После выставки в местной галерее, — которую едва ли не впервые устроили как перформанс: открытия все ждали на улице, а потом Л. пробил бумажный заслон своим лицом, раскрашенным черной краской, и вся толпа вошла в галерею и принялась рассматривать картины, — после этой выставки он нажил себе врагов. o:p/

Мы собирались у Л. без всякой периодичности — просто когда нужно было сойтись и поболтать, попить, спрятаться, пересидеть, переждать, почитать стихи и посмотреть на картины. Просто потому, что это нам нравилось. o:p/

Напротив трипдачи — вендиспансера, местонахождение которого было известно многим, — санитарки, перебегая улицу, носили эмалированные белые тазики и ведра с надписями красной краской в одноэтажный дом, в котором хранились простыни и полотенца, проштампованные казенными печатями. Медсестры и санитарки в коротких белых халатах, словно ангелы, порхали по улице и светили упругими икрами. Заведение было известно всем, но попадать туда не желал никто. Лучше было переночевать в медвытрезвителе, чем на трипдаче. o:p/

Двери в диспансерный склад были боковые, поэтому, идя в мастерскую Ч., можно было застать нескольких медсестер, которые, перебрасываясь фразами, или закрывали, или открывали замок дверей. Дальше, завернув за угол и подергав щеколду, я слышал, как из глубины мастерской шаркали шаги, потом клацали замки и скрипела входная дверь, сначала показывалась борода, и глаза за стеклышками очков, щурясь от дневного света, близоруко всматривались в твое лицо. На громадном столе — витражная рама, цветные стекла, паяльник. Он рассказывает, что получил очередной заказ: кто-то из местных крутых решил все двери своего нового дома декорировать витражами. Они встретились в одном из ресторанов и договорились, что Ч. сделает для начала десять витражей, а дальше видно будет. Но когда Ч. почти закончил последний витраж, того чувака расстреляли в иномарке вместе с двумя его братанами. За витражами никто к Ч. не обращался, поэтому он сложил их вдоль стен первой комнаты своей мастерской. И когда открывались двери и свет попадал на витражи, подсвеченное стекло отражало цветную гамму. o:p/

o:p   /o:p

Диалоги o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

а) o:p/

o:p   /o:p

— Приводы в милицию были? o:p/

— Нет. o:p/

— А у тебя? — Сержант смотрит на твоего одноклассника. o:p/

— Были. o:p/

— За что? o:p/

— Мелкое хулиганство. o:p/

— Когда? o:p/

— Год назад за драку на Фабричной и полгода — за распитие в парке. o:p/

— Ты на учете в детской комнате? o:p/

— Да. o:p/

— Где работают родители? o:p/

— Мама на ХБК, отца нет. o:p/