Сборник "Последний лемур" - Александр Колпаков

Вглядевшись, Урм различил в глубине биоэкрана сферическое тело. Оно становилось все крупнее, объемнее, медленно поворачиваясь вокруг продольной оси. Чаши нейтринных и гравитационных телескопов густо усеивали его поверхность. Сфероид ярко светился изнутри. Там, в его недрах, угадывались дороги, сады, пятна растительности, города. То была одна из многих планет-обсерваторий космического человечества. Выбросив наружу тысячемильные стрелы генераторов, она непрерывно сосала Пространство, сгущая рассеянную в нем энергию и превращая ее в зримые потоки тепла и света. А это значит — в жизнь.

«Вот уже более миллиона лет, — рассказывала мысль Эомина, телескопы обсерватории нацелены в таинственные дали Мегамира. Они следят за нарастанием величайшей от начала времен драмы. Дело в том, что откуда-то из глубин Абсолютной Вселенной на Метагалактику стремительно надвигаются новые, еще непознанные материальные структуры. Внутри этих структур существуют свои, иные, нежели всемирное тяготение, законы бытия. Да, там создатель всего — не гравитация. Фундамент же нашего трехмерного, замкнутого на себя пространства-времени неотвратимо — и необратимо — расшатывается. Отрицая самое себя, гравитация уступает место новым, неизвестным силам мироздания. Это они, эти силы, сдвинули к фиолетовому концу все линии в спектрах далеких галактик, наблюдаемым с Земли».

— Понял, — наклонил голову Урм. Его бесстрастное лицо не отразило ничего, кроме сосредоточенной работы разума. — Все закономерно. Материя нашей Метагалактики завершает последний виток миллиардолетней спирали развития. Свой виток бесконечной спирали, — уточнил Урм, подумав.

Что же произойдет? Какова сущность нового, идущего из Мегамира пространства-времени? Имеет ли оно что-нибудь общее, родственное с трехмерным континуумом? И что должно предпринять человечество в подобной ситуации?.. Эти и многие другие вопросы мысленно задавали Урм и Эомин друг другу. И не находили ответа. Ни тот, ни другой не смогли представить себе то, чего никогда не было. Материя Мегамира эволюционировала в каких-то неведомых формах вещества и поля, развиваясь в недоступных пониманию противоречиях.

Урм больше не смотрел на светящуюся полусферу биоэкрана, и тот медленно угас. Зыбкие ячейки микроструктур на его своде, казалось, еще хранили очертания грозного Мегамира, силы, вызванные из небытия мыслью Эомина. «Да, все это неизбежно, думал Урм. — Естественный переход материи из одной формы бытия в другую. Он был постепенным, и мы просто не думали о нем. Но сколько длился этот переход?»

— Двенадцать миллиардов лет, — вслух продолжал он свои размышления. — Огромный временной отрезок. Все же в масштабе А-Вселенной — это краткое мгновение.

— Двенадцать миллиардов лет, — как эхо отозвался Эомин. Количество трансформируется в качество. Новый цикл развития. Но какого? Этого мы не знаем. Никогда не узнаем. Один! Только один виток бесконечной спирали. — Он помрачнел. — Начинается новая ветвь спирали. Но уже без нас. Без нас!..

Фигура на видеопанели пришла в движение. Взгляд председателя потерял свою обычную невозмутимость.

— Хорошо. Я соберу Совет, — медленно произнес Урм. — Мы обязаны принять решение.

— Да, — кивнул Эомин.

Беседа была окончена. Луч дальнодействия задрожал, изображение Урма потускнело, а затем растаяло в дымке. Эомин побрел к выходу. В операторском зале он невольно остановился. Некоторое время стоял неподвижно, безотчетно впитывая вечную красоту Космоса. Прозрачная стена зала, непроницаемая для любых излучений, была совершенно невидимой, и ему представлялось, что он просто парит над дисковидным телом орбитального спутника, где размещалась станция дальнодействия. Небесный купол горел миллионами звезд. Их пронзительно-холодные зрачки были спокойны. Надменные, бесстрастные, величавые светила ни о чем не догадывались. На какое-то мгновение Эомина охватило чувство неизмеримо глубокой утраты. Да, близится естественный конец всей этой извечной красоты. Пусть, это неизбежно, вздохнул он. Весь видимый мир, сверкающий уже миллиарды лет ослепительными огнями, наполненный неустанным движением, — исчезнет. Как бабочка-однодневка на весеннем лугу. Эомин с трудом оторвал взгляд от небесной сферы и направился в секцию пульсаций. Там он усилием воли включил дезинтегратор. Плавно переместились чаши приемников, охватывая Эомина со всех сторон. Вокруг него быстро запульсировали туманные вихри. Медленно распались биоструктуры его тела, возвращаясь в изначальное электронно-протонное состояние.

В виде луча света Эомин пронизал околоземное пространство.

Через несколько минут он вышел из башни интегратора одного из многих, установленных на поверхности земного шара. На этот раз здание интегратора было расположено на дальневосточном побережье, в одном из заливов Охотского моря. Вечно синее небо, лазурный водный простор, пышное цветение природы — на миг утишили боль в душе Эомина. Он жадно вдыхал воздух древней колыбели людей — землян и «гомо галактос». Вот над головой Эомина, словно яркая птица, порхнула на орнитоплане совсем юная девушка — вероятно, школьница из того вон города-цветника, что пеной легких зданий сбегает к морю со склонов когда-то высокого горного хребта. Она тоже ни о чем не догадывается, любуясь морем, солнцем, небом. Как и десятки миллиардов других. «Да, они ничего не должны знать, — подумал Эомин. — Зачем омрачать радость живущих, к чему перечеркивать смысл жизни их предков?..»

Эомин, вернувшись в здание-башню, вызвал центральную станцию связи.

— Где сейчас Динос? — спросил он всепланетного информатора.

— Шестой спутник Юпитера, — лаконично ответил информатор спустя секунду. — Испытывает новую модель антиракеты.

— Вызываю его в 8-й восточный интегратор…

«Антиракета…» Эомин усмехнулся. Вполне в духе Диноса. Всегда что-нибудь испытывает. Все рвется в какие-то недостижимые дали. Совсем недавно именно он, Динос, уговаривал его совершить с ним отчаянное путешествие в Мегамир.

— А зачем в Мегамир? — спросил тогда Эомин.

— Отыщем один из тех миров, о которых я узнал в древнейших записях.

— Объясни подробнее, — попросил Эомин, снисходительно разглядывая Диноса. Казалось, тот был весь начинен взрывчатой энергией. Движения Диноса были резки и порывисты, глаза горели. Он являлся одним из немногих представителей мало сохранившегося и редко встречавшегося подвида «гомо эмоцио».

— Я наткнулся там на любопытные мысли одного первобытного естествоиспытателя. Его имя случайно уцелело на магнитных паутинках — «Эйнштейн». Так вот, послушай: