Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» - Сергей Степанов

Своим выступлением премьер-министр ставил крест на Думе. Было ясно, что с левым крылом Думы сотрудничество невозможно, а кадеты не пойдут на контакты с правительством, опасаясь потерять своих союзников. Правительство уже имело случай убедиться, что простой роспуск парламента ничего не даст. Новый состав депутатов мог оказаться столь же радикальным. Перед властью было два пути: упразднить Государственную думу как институт или изменить избирательный закон. На монархическом съезде в конце апреля 1907 г. Пуришкевич призвал разогнать крамольное учреждение. Собравшиеся вторили ему криками: «Пора! Долой Думу!» Председатель съезда князь Н.С. Щербатов предложил заменить Думу совещательным Земским собором.

Столыпин не разделял крайних взглядов. Об этом свидетельствует правый либерал П.Б. Струве: «О восстановлении абсолютизма не может быть и речи», – сказал Столыпин пишущему эти строки в одной из тех бесед, которые нам приходилось вести в кратковременную эпоху 2-й Думы»[173]. Столыпин видел выход в изменении избирательного закона. Николай II также считал, что необходимо изменить схему выборов. Разработка нового избирательного закона была поручена С.Е. Крыжановскому. Проект рассматривался на особом заседании Совета министров с привлечением некоторых членов Государственного совета. По словам государственного контролера П.Х. Шванебаха, «Крыжановский явился в заседание, как портной с разными образчиками»[174]. В конце заседания Столыпин спросил его, какой же вариант он считает предпочтительным. Крыжановский цинично ответил, что он за самый «бесстыжий». На аудиенции у царя Столыпин повторил эти слова. Николай II рассмеялся и сказал, что он тоже за «бесстыжий» закон.

Оставалось найти предлог для решительных действий, тем более что Дума сама давала соответствующие поводы. 16 апреля 1907 г. депутат от социал-демократической фракции Аршак Зурабов, выступая на закрытом заседании против законопроекта о новобранцах, сказал, что русская армия «будет великолепно воевать с нами и вас, господа, разгонять и будет всегда терпеть поражение на Востоке». Немедленно после этих слов министры покинули зал заседания и потребовали извинения от депутата, оскорбившего армию. Председатель Думы Федор Головин направился в министерский павильон: «Больше всех жестикулировали и горячились Коковцов и Шванебах, особенно последний, который был красен, как вареный рак, и кричал буквально с пеной у рта. Сравнительно покоен был добродушный и милый старик военный министр Редигер. Шванебах старался убедить его, что он, военный министр, оскорблен словами Зурабова и бездействием председателя Думы»[175]. Столыпин, чьи предки всю жизнь служили в русской армии, отнесся к инциденту очень серьезно. Он пригласил к себе председателя Думы и потребовал заверения со стороны Думы об уважении к доблести русской армии. В письме к царю Столыпин добавил: «Не мог я не высказать Головину, что в каждом иностранном парламенте такого Зурабова разорвали бы на клочки или, по крайней мере, отхлестали бы»[176].

«Зурабовский инцидент» не стал поводом для разгона Думы. Им послужил «Наказ воинских частей петербургского гарнизона в социал-демократическую Фракцию Государственной думы». Этот документ был подготовлен по инициативе военной организации Петербургского комитета РСДРП и имел достаточно невинное содержание. Депутатов призывали: «Заговорите же в Думе о том, как запирает начальство солдат в каменные клетки-казармы, как мучает их непосильной и ненужной работой, как терзает их бессмысленными учениями, как не дает им ни минуты свободного времени, как шпионит за ними и старается непроходимой стеной отгородить от общей жизни»[177]. О подоплеке подготовки этого документа расскажем чуть позже. Сейчас же следует отметить, что «Наказ», копией которого располагало правительство, послужил поводом для решительного разговора с непокорной Думой.

1 июня 1907 г. председатель II Государственной думы Ф.А. Головин получил от Столыпина письмо, в котором тот уведомлял его, что должен сделать не терпящее отлагательства заявление и требует предоставить ему слово в начале заседания. В своем выступлении Столыпин заявил, что полиция раскрыла заговор с целью организации восстания в воинских частях. Он потребовал отстранить от работы в Думе 55 социал-демократов, причем 16 из них лишить депутатской неприкосновенности. Выдвигая ультиматум, Столыпин рассчитывал на его неожиданность.

В половине двенадцатого ночи 2 июня несколько кадетских депутатов приехали к премьер-министру, чтобы попытаться спасти Думу. Столыпин сразу же вышел к ним. Правый кадет Василий Маклаков вспоминал, что премьер-министр дал ясно понять, что время для компромиссов прошло: «Пока мы с вами здесь разговариваем, социал-демократы бегают по фабрикам, подстрекают рабочих». Депутаты пытались объяснить, что разногласия могут быть улажены, но Столыпин перебил их: почему же вы не хотите исполнить наше требование и устранить из Думы социал-демократов? Ведь они ей мешают не меньше, чем мне. Освободите Думу от них, и вы увидите, как хорошо мы будем с вами работать, как все тогда пойдет хорошо». Маклаков возразил: «Ваше требование вы предъявили в такой острой и преувеличенной форме, что его принять Дума не сможет. После этого нам было бы стыдно друг на друга смотреть… Наверное, я самый правый кадет и буду голосовать против вас». Столыпин обвел депутатов глазами. «Ну, тогда делать нечего! – сказал он наконец особенно внушительно, – только запомните, что я вам скажу: это вы сейчас распустили Думу»[178]. После разговора с премьером депутаты поехали в ночное заведение «Аквариум» и там среди подвыпившей публики и раскрашенных дам полусвета устало обсуждали, все ли они сделали для спасения российского парламента.

Вернувшись на заседание Совета министров, Столыпин безнадежно отмахнулся по поводу кадетской депутации: «Ну, с этими господами не столкуешься!» Между тем сами министры испытывали серьезную тревогу. Роспуск I Думы показал – народных волнений бояться нечего. Но их беспокоило, что из Петергофа все еще не было курьера с царским указом. Кое-кто высказывал опасение, что Николай II передумал. Тревога оказалась ложной. Поздней ночью (уже наступило 3 июня) был доставлен пакет из царской резиденции. Вместе с подписанным указом Николай II прислал письмо министрам: «Наконец я имею ваше окончательное решение. Давно бы пора покончить с этой Думой. Не понимаю, как можно было терпеть столько времени и, не получая от вас к моему подписанию указов, я начинал опасаться, что опять произошли колебания. Слава Богу, что этого не случилось»[179].