Муж и жена - Уилки Коллинз

Когда ум его узрел неожиданный путь к спасению, Джеффри на первых порах был поражен и даже напуган его новизной и неслыханной дерзостью. Явное волнение, проступившее в нем за конторкой в библиотеке, было отзвуком его внутренней сумятицы, не более. Но вот первое впечатление улеглось, мысль окончательно созрела, и он, поуспокоившись, стал видеть на этом пути трудности и осложнения. Но они были простые и понятные и мало его тревожили. Что до моральной стороны — явной подлости и жестокости задуманного, то это его нимало не заботило. Он относился к спасенному им человеку как хорошо выдресированный пес. Благородное животное, спасшее вас из воды, может десять минут спустя вцепиться вам в горло, если его заставят обстоятельства. Прибавьте к безусловному рефлексу животного рассчетливую хитрость человека, вспомните не раз слышанное замечание: «Подумать только, не поленился когда-то поднять эту мелочь, и вот на тебе — пригодилась». И вы поймете, что думал и чувствовал Джеффри, вспоминая о прошлом или заглядывая в будущее. Простодушные вопросы Арнольда вызывали в нем только сильнейшее раздражение — вот и весь набор эмоций, волнующий душу Джеффри Деламейна.

Что до Анны, то и тут совесть его молчала, благодаря все той же каменной нечувствительности и первобытному отсутствию нравственных устоев. «Наконец-то я свободен!» — была его первая мысль. «Теперь у нее и без меня есть опора», — была вторая мысль. Ни жалости, ни упреков себе. Ему и в голову не пришло, что, выбирая между собственной гибелью или заявлением прав на Арнольда — ее единственным спасением, она предпочтет первое. Сам бы он, разумеется, выбрал второе.

Он хотел одного — чтобы все это скорее кончилось. Он как безумный кружил и кружил по зеленой полоске травы — скорей бы уж со всем этим разделаться. Вырваться отсюда, уехать к другой женщине, начать тренировки, — вот все, что ему надо. Они будут страдать? Черт бы их обоих побрал! Это я из-за них страдаю! Они мои злейшие враги! Они оба стоят на моем пути!

Как же от них избавиться? Вот главная трудность. Он принял решение сегодня же все кончить. Но как к этому приступить?

Нельзя затевать ссоры с Арнольдом. Если начать с него, то в виду его отношений с Бланш скандала не миновать. А скандал может повредить ему во мнении миссис Гленарм. Начинать надо с женщины: Анна одинока, у нее нет друзей; ее пол, ее двусмысленное положение удержат ее от скандала. Надо начинать с нее. Развязаться с ней раз и навсегда. Арнольд рано или поздно сам все узнает и пусть выкручивается, как хочет.

Как сообщить ей эту новость до вечера?

Пойти в гостиницу и назвать ее прямо миссис Арнольд Бринкуорт? Ни в коем случае! С него хватит разговоров с ней здесь, в Уиндигейтсе. Самое простое — написать ей письмо и отправить с кем-нибудь в Крейг-Ферни. Но она может тут же явиться сюда, последовать за ним в дом брата, может даже обратиться к отцу. Впрочем, теперь это не имеет значения. Теперь она у него в руках. «Вы замужняя женщина», — вот его главный козырь, с ним он может отрицать все.

В голове его составилось письмо к ней. «Вы, наверное, удивлены, что я так и не приехал. Вините в этом себя. Я знаю, что произошло между ним и Вами в гостинице. Я говорил с юристом. Вы жена Арнольда Бринкуорта. Будьте счастливы и прощайте навсегда». «Пожалуй, недурно, — с удовлетворением думал Джеффри. — Адресую миссис Арнольд Бринкуорт; отдам слуге, пусть отнесет поздно вечером и скажет, что ответа не нужно. А утром пораньше уеду к брату. И дело сделано!»

Но и тут возникало препятствие — последнее, но способное довести до исступления.

Если Анна как-то назвалась в гостинице, то не иначе как миссис Сильвестр. Письмо, адресованное миссис Арнольд Бринкуорт, скорее всего, даже не возьмут в дверях гостиницы. А если возьмут и отнесут ей, она может сказать, что письмо не ей. Человек с более быстрым умом сообразил бы, что имя на конверте ничего не значит, если это письмо ждут. Но ум Джеффри цеплялся за пустяки, и они вырастали в непреодолимое препятствие. Ему втемяшилось, что письмо и внутри и снаружи должно быть безукоризненно. Раз он объявляет ее женой Арнольда Бринкуорта, он должен адресовать его миссис Арнольд Бринкуорт, иначе треклятый шотладский закон может придраться, и он росчерком пера опять загонит себя в ловушку! Чем больше он думал об этом, тем больше удивлялся своей сообразительности и тем сильнее разъярялся.

Из всякого тупика можно выбраться. Наверняка можно выбраться и из этого. Только вот как? Вот уж истинно тупик! Преодолеть столько трудностей и споткнуться на таком пустяке. Это, наверное, от того, что он слишком много думал сегодня, а думать он вообще не привык. Даже голова закружилась — попробуй походи столько вокруг дерева. Он со злости повернулся спиной к каштану и зашагал от него прочь по какой-то тропинке, решив немного отвлечься, чтобы потом с новыми силами наброситься на эту неразрешимую задачу.

Получив волю, его мысли тотчас переключились еще на один злободневный предмет — Фулемский бег. Через неделю надо закончить все приготовления и начать тренировки.

На этот раз придется взять двух тренеров. Один приедет сюда и будет тренировать его в доме брата. Другой, оценив его свежим взглядом, примется за него в Лондоне. Он перебирал в памяти предыдущие выступления грозного противника. Из двоих Джеффри был менее быстрый. На него ставили из-за небывало длинной дистанции, уповая на его нечеловеческую выносливость. Сколько времени можно держаться позади противника? На какой минуте выгоднее догнать его? Когда надо вырваться вперед перед финишем, чтобы обойти противника и первым закончить бег? Все это очень важно. Надо обратиться к своим тайным советчикам. Дело слишком ответственно. Пусть и они раскинут умом. Кому он может довериться? Пожалуй, мистеру А и мистеру Б — оба почти профессионалы и оба — люди надежные. Вот мистер В, как профессионал — лучше не найдешь, зато человек дрянь. На мистере В мысли Джеффри опять застопорились. Ладно, обойдусь советами А и Б. Пусть В катится к чертям. Лучше совсем выбросить его из головы и думать о чем-то другом. О чем же? Миссис Гленарм? Пропади пропадом женщины, все они одна другой стоят. Смех смотреть, бегают — точно гусыни, вперевалку. И что за привычка перед обедом наливаться жидким чайком — единственная их отличительная черта. Во всем остальном они просто жалкие подобия мужчин. Пусть тоже катятся к чертям. Лучше выбросить их из головы и думать о чем-то другом О чем-нибудь очень достойном и важном. Пожалуй, о том, что пора бы набить трубку.

Он вынул кисет и приступил к этому достойному и важному делу, но скоро остановился.

Что за фигура маячит справа от карликовых груш? Какая-то женщина, по платью судя, прислуга, стоит спиной к нему, вот нагнулась, видно, что-то рвет, скорее всего, какую-нибудь зелень к обеду, но что именно — с такого расстояния не разглядишь.

А что это у нее привязано сбоку? Грифельная доска? Кажется да. На кой черт ей грифельная доска? В голове у него шевельнулась какая-то мысль. Ага, вот что! Ему нужно чем-то развлечься. Он сейчас и развлечется. Благо, появилась эта женщина с черной дощечкой, привязанной к поясу.

— Эй! — окликнул он женщину.

Та выпрямилась и медленно двинулась навстречу. Это была Эстер Детридж — ее отмеченное страданием лицо, ее ввалившиеся глаза, ее каменное безучастие.

Желание развлечься у Джеффри заметно поубавилось. Он меньше всего ожидал, что судьба выберет мишенью его плоских и грубых шуток это живое олицетворение скорби.

— Для чего тебе грифельная доска? — спросил он, не зная, что еще сказать.

Женщина поднесла руку к губам, коснулась их пальцем и покачала головой.

— Немая?

Женщина кивнула.

— Кто ты?

Женщина написала что-то на доске и протянула ее ему поверх грушевого деревца. Он прочитал: «Кухарка».

— Ты что, кухарка, родилась немой?

Эстер отрицательно покачала головой.

— Почему ты стала немой?

Женщина написала на доске: «От удара».

— Кто тебя ударил?

Эстер опять замотала головой.

— Не хочешь сказать?

Эстер опять кивнула.

Глаза женщины, пока он расспрашивал ее, глядели на него холодно, тупо, недвижно, как невидящие глаза трупа. Как ни были крепки его нервы, каким невосприимчивым он ни был — в обычное время — к любому мыслимому впечатлению, сейчас он чувствовал: взгляд немой кухарки входит в него как стальное лезвие кинжала. Полосы зашевелились у него на голове, по спине подрало морозом. Ему вдруг захотелось сию же минуту бежать отсюда. Чего проще — сказать ей «пока», повернуться и уйти. Он сказал «пока», но не мог двинуться с места. Опустил руку в карман, чтобы дать ей денег, надеясь, что это будет расценено как приказание уйти. Она уже протянула руку за монеткой, но внезапно вздрогнула, и рука ее замерла в воздухе. Устрашающая перемена произошла в ее застывших, будто скованных смертью чертах — сжатые губы медленно разлепились. Пустые глаза расширились, взгляд их оторвался от его лица, устремился куда-то в сторону, остановился и, напряженно блестя, вперился во что-то за его плечом. Было очевидно, глазам Эстер Детридж предстало некое ужасное видение.