Поединок на границе - Евгений Рябчиков

А у меня как получится? Будет ли понимать меня с полуслова, как Валентина Николаевна понимает Алексея Григорьевича? Я сейчас напишу ей об этом…

Соболевский вздохнул, посмотрел на часы: перевалило за полночь. Дописал письмо, сложил его вчетверо, заклеил конверт, но адреса надписать не успел: раздался сигнал тревоги с границы. Соболевский вбежал в казарму, зычно крикнул:

— В ружье!

Доложил Коломыцеву, тот приказал:

— На лошадей! К месту происшествия!

Соболевский и Кошалковский, рядовой первого года службы, высокий, сутуловатый украинец, бросились к автоматам, затем — во двор, к конюшне.

— Живей, Василь! — крикнул Соболевский и прыгнул на заплясавшую лошадь.

Часовой, торопясь, распахнул ворота, и конники вымахали с заставы, поскакали вдоль границы: впереди — Соболевский, чуть сзади — Кошалковский.

Дождь хлестал в лицо, впитывался в одежду, тонкими струйками тек за шиворот, автомат колотился о грудь, из-под копыт лошади вылетали ошметки грязи, а Соболевский мысленно упрашивал: «Живей, Гнедко, живей! Чтоб не опоздать, чтоб перехватить их!»

Перехватить их… А кто они?

Когда Вячеслав Соболевский вечером беседовал с начальником заставы, они вышли с окраины приграничного города. За спиной остались уличные фонари, неоновая реклама кинотеатра, гудки легковых машин, людская речь.

Они тотчас же свернули с шоссе в поле, зашагали на запад. Их было двое, молодых, сильных. Они шли ходко, след в след, их подошвы растаптывали стебли озими, глаза ощупывали темноту, а пальцы сжимали оружие…

— Здесь кратчайший путь к границе, — сказал один.

— Да, — сказал другой.

Когда Вячеслав Соболевский распевал с ребятами, эти двое вышли к речке. На поляне, поросшей цветами, разделись и, держа над головой оружие и одежду, переплыли на противоположный берег.

— Теперь совсем близко, — сказал один.

— Да, — сказал другой.

Когда Вячеслав Соболевский заступил на дежурство, те двое спустились в овраг, пересекли ручей в камышах, миновали каменную россыпь в лишаях и верблюжьих колючках, посидели у родника, попили, отдохнули перед решающим броском.

— Если окликнут зеленые фуражки, стреляй на звук, — прошептал один.

Другой кивнул.

Когда Вячеслав сочинял письмо в Гомель, они поднялись из оврага на косогор и по пашне, увязая в раскисшей земле, побежали к границе, у проволочного забора упали, залегли, стали делать подкоп, чтобы пролезть.

Сечет дождь, смачно шлепаются ошметки грязи, вздымаются лошадиные бока, а Соболевскому кажется, что это он сам так дышит — тяжко, прерывисто. Живей, Гнедко, живей!

Слева чернели сопредельные холмы, справа — проволочный забор. Лучи следовых фонарей выхватывали из мрака нити колючей проволоки, столбы, контрольно-следовую полосу. И вдруг в снопе света — две фигуры: распластались, вжимаются в землю… Но земля их не скрыла: фигуры белеют на черном фоне.

— Кошалковский, нарушители! Держи под огнем!

На какое-то мгновение ложбина скрыла их, но когда пограничники опять въехали на гребень, Соболевский, напружинившись, прыгнул с лошади. Он угодил на проволочный забор, однако не почувствовал, как железные колючки впились ему в ноги и руки, рванули тело. Держа автомат на изготовку, он ринулся к лазутчикам:

— Встать! Руки вверх!

И столь внезапным было его появление здесь, рядом с ними, что нарушители растерялись, встали на колени, подняли руки. Соболевский ударом сапога отшвырнул от них оружие.

А на подмогу уже спешил с фланга дозор — рядовые Виктор Курьянов и Петр Ткачев. С заставы скакал старший лейтенант Коломыцев с группой солдат.

Когда нарушителям связывали руки, один из них, катая желваки, сказал Соболевскому:

— Откуда ты, проклятый, взялся? Как снег на голову… Жалко, не успел влепить пулю в твою зеленую фуражку!

А второй промолчал, отвернулся.

На заставе Коломыцев обнял Соболевского за плечи:

— Молодчина, Вячеслав! Поздравляю: исполнилась твоя мечта.

Соболевский, возбужденный, радостно закивал:

— Точно, товарищ старший лейтенант. Как по нотам получилось. Теперь и домой не стыдно заявиться.

И тут он обратил внимание на свои сапоги: сплошные лохмотья, колючая Проволока не пощадила хром. Соболевский ахнул, вроде бы шутейно схватился за голову. Но Коломыцев видел, что ему не до шуток.

— Каюк обновке, — сказал Соболевский, смешно шлепая бывшими сапогами по полу. — И разносить не разносил!

— Не горюй, — сказал Коломыцев. — Я дарю тебе свои… Хром что надо!

— Спасибо, товарищ старший лейтенант, только я не возьму. Вам самому нужно.

И сколько ни уговаривал его Коломыцев, Соболевский стоял на своем: благодарствую на добром слове, но этого подарка не приму.

А вскоре на заставу приехал начальник отряда. Он объявил, что участникам задержания присваиваются внеочередные звания, а Соболевский, Кошалковский, Курьянов, Ткачев и Коломыцев награждаются медалью «За отличие в охране государственной границы СССР». Майор крепко пожал каждому руку, Соболевскому заметил:

— Что-то ты, старшина, кислый малость!.. Здоров ли?

Коломыцев прищурился, сказал:

— Товарищ майор, разрешите вас на минутку?

Они вышли в соседнюю комнату. Когда вернулись, начальник отряда с лукавой торжественностью проговорил:

— Кроме того, я награждаю старшину Соболевского деньгами…

Денежная награда была как раз такой, чтобы сшить новые хромовые сапоги. И старшина Соболевский сшил их.

А недавно на заставу из Гомеля пришла весточка:

«Дорогой и уважаемый Алексей Григорьевич, боевые друзья! Перво-наперво сообщаю: с работой я устроился, с учебой тоже. И еще — женился! Потому что и работать, и учиться, и вообще жить легче, ежели с тобой любимый человек. Видите, с «гражданкой» у меня полный порядок. А как у вас, Алексей Григорьевич, как там застава? Я хоть нынче и старшина запаса, но все одно душой с вами. Представляете, иногда даже во сне вижу границу, заставу И про задержание свое вспоминаю. И к случаю даже иногда рассказываю про него. А сапоги хромовые ношу…»

Коломыцев дочитал до этого места и улыбнулся. Подумал: «Счастливой тебе жизни в «гражданке», Вячеслав. Работай, учись, люби. Широко и твердо ходи по родной земле в своих памятных сапогах и пусть им не будет износу!»

Виталий Гордиенко

МАРСИАНИН

Рустам Гумиров вернулся с границы. Дал автомату немного отогреться, потом тщательно вычистил его и поставил в пирамиду. Удовлетворенно потирая озябшие руки, направился в казарму. Проходя мимо доски приказов и объявлений, остановился. Красным карандашом на тетрадном листке было написано:

«Сегодня в двадцать часов состоится партийное собрание. Повестка: прием рядового Юрия Брагина кандидатом в члены Коммунистической партии…»

Он не дочитал до конца, пробежал строчки сначала. Постоял минуту-другую, круто повернулся и почти побежал в курилку. Вынул измятую пачку сигарет, дрожащими пальцами чиркнул спичкой, прикурил. Глубоко вдохнул табачный дым, откинулся на спинку стула, закрыл глаза. И в ту же минуту отчетливо всплыли щемящие сердце воспоминания…

Машина, последний раз подпрыгнув на ухабине, въехала на территорию заставы. Поднятая автомобилем пыль медленно оседала на липких листочках тополя, и они тихонько трепетали, пытаясь стряхнуть ее с себя. Запоздалый соловьишко, услышав гул мотора, притих и больше не начинал своей весенней песни. Всходило большое солнце. День обещал быть хорошим.

— Ни пуха тебе, ни пера! — шутливо говорил шофер Гумирову. — Доложи начальнику… Да вот он и сам.

Гумиров оглянулся и увидел идущего к ним черноволосого старшего лейтенанта, но не шелохнулся, продолжал стоять, опершись о крыло машины.

— Новенький? — спросил офицер.

— Да… Вот приехал к вам служить… — начал было Гумиров, но, встретив в глазах начальника гнев, смешался.

— Отставить, товарищ солдат! — сурово сказал офицер. — Почему перед старшими развязны? Почему не докладываете, как положено по уставу?

— Я хотел… — собрался заговорить Гумиров.

— Не перебивать! Что у вас за вид?

Выглядел Гумиров действительно далеко не по-солдатски: выцветшая фуражка, неизвестно чем перемазанное обмундирование, давно не чищенные сапоги. Но больше всего делало Гумирова неприглядным его лицо, угрюмое, серое, неприветливое.

— Даю вам срок до обеда. Привести себя в полный порядок.

Сказав это, офицер пошел, но на ходу, оглянувшись, добавил:

— Ровно в четырнадцать часов по полной форме доложите о прибытии.

— Ишь ты! Видали мы… — начал было Гумиров, когда начальник скрылся в тополевой аллее. Но шофер сделал такое недовольное лицо, что Гумиров осекся.