Записано на костях. Тайны, оставшиеся после нас - Сью Блэк

через повешение: патологоанатом в этом убедился. Суицид у таких маленьких детей – случай, к счастью, крайне редкий, и его родные не могли найти объяснения этому страшному поступку, поскольку у ребенка не было никаких признаков тревоги или заболевания, которые его беспокоили бы. Он вел себя нормально, казался вполне счастливым, и вся жизнь была у него впереди. Полицейские сказали, что он «из хорошей семьи» и что у них нет никаких подозрений насчет насилия – психологического, физического или сексуального.

Патолог вывел на экран рентгеновские снимки конечностей мальчика, сначала верхних, потом нижних. Он искал следы переломов, свежих или заживших, чтобы проверить, не было ли у него эпизодов насилия в прошлом. И тут я неожиданно для себя самой обронила: «А вот это интересно», заметив четыре отчетливых линии Харриса на нижних концах лучевой и малоберцовой костей. Пространства между ними, указывавшие на то, что рост несколько раз прерывался и возобновлялся, подтверждали, что ребенок пережил какие-то травмирующие события, повторявшиеся с некоторыми интервалами.

Патолог спросил, что это, по-моему, может значить. Тут я помочь не могла и сказала только, что их может объяснять какая-то возобновляющаяся болезнь. В тот момент я и представить не могла, во что выльется это дело, и никогда бы не узнала, если бы тот патолог по прошествии времени не рассказал мне о нем в баре после конференции.

Полицейские переговорили с родными ребенка и семейным врачом и убедились, что у него не было никаких рецидивирующих заболеваний или периодов тревоги. Он лишил себя жизни просто потому, что его родители собрались поехать в отпуск, и, конечно, их расспросили о сопутствующих обстоятельствах. Родители объяснили, что сами владеют отелем на побережье и не могут ездить в отпуск во время школьных каникул, поэтому в последние 5 лет они ездили отдохнуть, пока их сын учился, и тогда за ним присматривал его дед по отцовской линии. Рассказывая это, отец мальчика сорвался и признался, что этот самый дед, его отец, в детстве насиловал его. Он считал, что это давно в прошлом, но теперь начал думать, что история могла повториться, и дед мог изнасиловать своего внука. Полицейские допросили деда; после того, как у него в доме нашли непристойные изображения со сценами сексуального насилия над детьми, он признался в том, что это действительно произошло.

Линии, которые мы заметили на рентгеновских снимках, могли быть реакцией организма мальчика на ежегодный страх и стресс в ожидании приезда деда и того, что ему предстояло пережить в отсутствие родителей. В последний раз он был настолько перепуган, что предпочел удавиться веревкой, лишь бы не испытать этого снова или не поделиться с кем-нибудь своим ужасным секретом.

Печальная история этого мальчика выплыла на свет слишком поздно, когда ему уже нельзя было помочь, да и то исключительно из-за тоненьких белых линий на длинных костях, видимых лишь на рентгене. Участвуй я в расследовании, могла бы я утверждать, что эти линии появились в результате стресса и насилия? Пожалуй, нет. Но их наличие привело к тому, что расследование пошло по определенному руслу и повлекло за собой выявление причины самоубийства, признание, приговор и распад семьи. Временами правда приносит много боли и может оказаться разрушительной.

С возрастом и временем все мы учимся бесстрастно взирать на собственную жизнь и на травматические воспоминания, которые тоже могли оставить линии у нас на костях. Организм постепенно стирает их, устраняя все физические следы пережитого, но психологические шрамы стереть куда труднее.

Я много лет гадала, не появилось ли у меня пары-тройки линий Харриса на лучевых или малоберцовых костях, когда мне было 9 лет. Если и да, они наверняка стерлись в процессе роста и регенерации в подростковом периоде, и все физические доказательства давно пропали. Линии Харриса на моей душе останутся со мной до конца, но я научилась жить с ними и принимать как часть своей личности.

Это случилось в погожий солнечный день, в беззаботную пору летних каникул, когда нельзя и подумать, что вот-вот произойдет нечто, способное навсегда изменить твою жизнь. У меня было счастливое и радостное детство, и я понятия не имела, что в мире есть люди, таящие злые намерения у себя в сердцах. В те времена мои родители управляли отелем на берегу Лох-Кэррон, на западном побережье Шотландии. Помню, я решила обежать отель сзади, миновав вход в общий бар, чтобы скорее попасть на кухню, где в большом холодильнике у задних дверей стоял бидон со свежим молоком, который привезли на поезде вчера вечером. Газированные напитки тогда были редкостью, и молоко – холодное настолько, что порой в нем попадались кристаллики льда, – казалось нам идеальным напитком в жаркие, ленивые летние дни. Я хватала с полки стакан и наполняла его до краев, черпая молоко металлическим половником, висевшим на крышке бидона.

В отеле постоянно бывали поставщики: вот и в тот день нам доставили ящики со свежими фруктами и овощами. Я узнала водителя грузовика, потому что неоднократно видела его раньше, хотя мы с ним никогда не разговаривали. Он держался не особо дружелюбно. Я торопилась выпить молока и просто бежала мимо него по дорожке, но он грубо схватил меня за руку и прижал к стене с такой силой, что я ударилась о нее головой, и камни кладки впились мне в спину. Он сказал, что если я только пикну, у меня будут огромные неприятности с родителями. До сих пор, закрыв глаза, я могу ощутить его железную хватку на своих запястьях. Я помню острую, горячую боль рвущихся тканей и крик, поднимающийся у меня в глотке, словно струя пара, в поисках выхода. До сих пор у меня сохранилась пугающая устойчивость к боли и привычка переносить ее безмолвно.

Закончив, он склонился к моему лицу (я все еще не могу забыть вонь его дыхания) и сказал, что я сама виновата, что я грязная и порочная. Сказал, я должна держать все, что произошло между нами, в секрете, потому что если я расскажу, мне никто не поверит. Это разозлит мою мать, она решит, что я лгунья, и никогда меня не простит.

Я помню теплую липкость крови, струйкой стекавшей у меня по ногам, и мучительное чувство стыда, смешанного со страхом, когда я взбегала по лестнице в ванную на втором этаже. Я заперлась на задвижку и стянула с себя одежду. Мне надо было все выстирать, чтобы никто не узнал. Нельзя, чтобы секрет открылся. Я оттирала пятна крови изо всех сил, чтобы мама их не увидела, но