Нить, сотканная из тьмы - Сара Уотерс

Кажется, я рассмеялась. Да-да, рассмеялась, зажав рукой рот. Селина ждала, и лицо ее было серьезно. Наверное, тогда я впервые подумала, что после темной у нее помутился рассудок. Взглянув на ее мертвенно-бледные щеки и синяк на лбу, я отрезвела.

— Ну будет, это уже слишком, — очень спокойно сказала я.

— Я могу это сделать, — твердо ответила она.

Нет, возразила я, это было бы ужасно неправильно.

— Неправильно лишь по их законам, — сказала Селина.

Да нет же! И потом, разве можно убежать из Миллбанка, где в каждом коридоре решетки с запорами, надзирательницы и караульные?.. Я посмотрела на деревянную дверь и жалюзи на оконце.

— Вам бы понадобились ключи... и еще куча всего невообразимого. И что бы делали, даже если б побег удался? Куда вам идти?

Селина не сводила с меня глаз, по-прежнему казавшихся очень темными.

— Зачем ключи, когда есть помощь духов, — сказала она. — А пришла бы я к вам, Аврора. И мы бы вместе уехали.

Вот так и сказала. Именно так. Теперь я не смеялась. Она полагает, я с ней уеду? — спросила я. Наверное, придется. Неужели она думает, что я брошу... Брошу — что? Или кого?

Мать. Хелен и Стивена, Джорджи и других будущих племянников. Могилу отца. Читательский билет в Британский музей...

— ...Свою жизнь, — закончила я.

Она даст мне жизнь лучше, сказала Селина.

— Мы же без гроша, — парировала я.

— Взяли бы ваши деньги.

— Это деньги матери!

— У вас должны быть свои деньги. Есть вещи, которые можно продать...

Какая дурь! — вскрикнула я. Да нет, хуже — идиотизм, безумие! Как бы мы жили вдвоем, сами по себе? Куда бы мы поехали?

Еще не договорив, я увидела ее глаза и поняла...

— Вы только представьте жизнь там, где всегда солнце! — сказала Селина. — Вообразите яркие города, которые вы так хотели увидеть: Реджо, Парма, Милан, Венеция... Мы бы смогли жить в любом из них. Мы были бы свободны.

За дверью послышался хруст песка под башмаками миссис Притти.

— Мы сошли с ума, Селина, — прошептала я. — Сбежать из Миллбанка! Это невозможно. Вас сразу же схватят.

Она будет под охраной друзей-духов. Нет, в это нельзя поверить! — воскликнула я. Почему? — спросила Селина. Пусть я вспомню о вещах, которые она мне прислала. Почему бы теперь ей не прислать себя?

Нет, это немыслимо, твердила я.

— Будь это возможно, вы бы сбежали еще год назад.

Она выжидала, потому что ей была нужная. Нужна, чтобы отдать себя.

— И если вы меня не возьмете... Что вы станете делать, когда положат конец вашим визитам? Так и будете завидовать сестре? Жить вечной узницей своей темной камеры?

Перед глазами вновь возникла тоскливая картина: я в грязно-буром платье сижу подле состарившейся матери, которая сварливо брюзжит, что я читаю слишком тихо или чересчур быстро.

Но ведь нас разыщут, сказала я. Схватит полиция.

— Когда мы покинем Англию, нас не достанут.

О нашем поступке станет известно. Меня будут узнавать на улицах. Общество нас отринет!

Когда это вы пеклись о месте в подобном обществе? — спросила Селина. Какое вам дело, что о вас подумают? Мы будем жить вдали от всей этой суеты. Отыщем предназначенный нам уголок. И она займется делом, для которого создана...

Селина покачала головой.

— День за днем я проживала свою жизнь и считала, что все о ней знаю. Ничегошеньки-то я не понимала. Думала, вижу свет, а глаза мои были закрыты! Все эти несчастные дамы, что приходили ко мне, касались моей руки и забирали кусочек моей души, были всего лишь тенью. Вашей тенью, Аврора! Я искала вас, а вы искали меня, свою половинку. И если теперь вы позволите нас разлучить, мы, наверное, умрем!

Моя половинка. Я это знала? Селина говорит — да.

— Вы догадались, вы почувствовали. Знаете, я думаю, вы это поняли раньше меня! В тот самый первый раз, когда меня увидели.

Я вспомнила Селину в той светлой камере: лицо подставлено лучику солнца, в руках фиалка... Выходит, я не просто так смотрела на нее?

— Не знаю. — Я прижала руку к губам. — Ничего не знаю.

— Не знаете? Взгляните на свои пальцы. Вы не знаете, ваши ли они? Оглядите себя — это все равно что смотреть на меня! Мы с вами — одно и то же. Мы две половинки, отсеченные от одного куска сияющего вещества. Я бы могла сказать «Я люблю тебя» — это легко, вроде того что ваша сестра скажет мужу. Я бы могла четырежды в год сказать это в тюремном письме. Но моя душа не любит, а переплетена с вашей душой. И наша плоть не любит, а, будучи одним и тем же, стремится впрыгнуть в себя. И если этого не сделает, она зачахнет! Мы сродны. Вы знаете, каково расставаться с жизнью, покидать свое «я» — сбрасывать его, точно платье. Вас перехватили, прежде чем оно было окончательно сброшено, да? Поймали и впихнули в него обратно, а вы не хотели возвращаться...

Разве духи допустили бы это, если б в том не было смысла? Ведь отец взял бы меня к себе, если б не знал, что я должна остаться.

— Он отправил вас назад, и вы достались мне. Вы были небрежны к своей жизни, но теперь она моя... Все еще будете спорить?

Сердце мое жестко билось о грудь там, где прежде висел медальон. Оно ударяло, как боль, бухало, точно молот.

— Вы говорите, что мы сродны. Что мое тело — все равно что ваше и меня сотворили из сияющего вещества. Наверное, вы плохо меня разглядели...

— Я вас разглядела, — тихо сказала Селина. — Неужели вы думаете, что я смотрю на вас их глазами? Полагаете, я не видела вас, когда вы снимаете тесное серое платье, распускаете волосы и лежите в темноте, белая как молоко?.. — Помолчав, она договорила: — Неужели вы думаете, что я уподоблюсь той, кто предпочел вам вашего брата?

Вот тогда я поняла. Все, сказанное сейчас и раньше, правда. Я расплакалась. Я сотрясалась в рыданьях, но Селина не пыталась меня успокоить. Она лишь смотрела и качала головой.

— Вот вы и поняли. Теперь вы знаете, почему невозможно лишь хитрить и осторожничать. Теперь вы знаете, отчего вас тянет ко мне, почему и зачем ваша плоть крадется к моей плоти. Не мешайте ей, Аврора. Пусть крадется, пусть придет ко мне...

Ее речь перешла в тягучий неистовый шепот, от которого в моих жилах запульсировал дремавший опий. Меня будто поволокло к ней. От нее исходил соблазн, который меня сграбастал и сквозь пронизанный ворсинками воздух потащил к ее шевелящимся губам. Я хваталась за гладкую беленую стену, но та ускользала от меня. Казалось, я вытягиваюсь и разбухаю: лицо набрякало над воротником, в перчатках распухали пальцы...

Я посмотрела на свои руки. Она сказала, это ее руки, но они казались огромными и чужими. Я ощущала все их линии и морщины.

Вот они отвердели и стали ломкими.

А теперь размякли и начали таять.

И тогда я поняла, чьи это руки. Вовсе не ее, это его руки, которые мастерили восковые слепки, а по ночам проникали в ее камеру и оставляли следы. Это мои руки, и они же — руки Питера Квика! Мне стало страшно.

— Нет, нельзя! — вскрикнула я. — Я этого не сделаю!

И тотчас все вокруг перестало дрожать и разбухать; я ухватилась за дверь и видела только свою руку в черной шелковой перчатке.

— Аврора... — позвала Селина.

— Не называйте меня так, это неправда! И никогда, никогда не было правдой! — Я ударила кулаком в дверь и крикнула: — Миссис Притти!.. Миссис Притти!

Лицо Селины пошло красными пятнами, как от пощечины. Она замерла, потрясенная и раздавленная. Потом заплакала.

— Мы найдем другой способ, — сказала я, но она покачала головой и прошептала:

— Как вы не понимаете, что иного способа нет!

Из уголка ее глаза скатилась слезинка, помутнев от ворсяной пыли.

Появилась миссис Притти и кивком пригласила меня на выход; я не оборачивалась, потому что знала: стоит обернуться, и слезы Селины, ее лицо в синяках и мое собственное безумное желание швырнут меня обратно в камеру, а тогда все пропало. Дверь заперли, и я уходила, как человек, претерпевающий чудовищную пытку: казалось, мне забили кляпом рот и подгоняют пиками, до костей обдирающими кожу.

Миссис Притти сопроводила меня до башенной лестницы, полагая, что дальше я спущусь одна. Но я не ушла. Спрятавшись в тени лестницы, я уткнулась лицом в прохладную белую стену и замерла; потом надо мной раздались чьи-то шаги. Испугавшись, что идет мисс Ридли, я отпрянула от стены и отерла лицо — не дай бог заметит следы известки и слез. Шаги приближались.

То была не мисс Ридли. Спускалась миссис Джелф.

Увидев меня, она заморгала.

— Фу! — выдохнула надзирательница. — А я-то гадаю, кто там зашебаршил под лестницей...

Я тряхнула головой. Иду от Селины Дауэс, сказала я, и миссис Джелф вздрогнула; вид у нее тоже был неважный.

— С тех пор как ее забрали, в отряде все по-другому. «Звезд» отправили, в их камерах новые заключенные, многих я совсем не знаю. И Эллен Пауэр... тоже нет.

— Правда? — тупо переспросила я. — Хоть это радость. Может, в Фулеме обращение будет помягче.