Мой метод: начальное обучение - Мария Монтессори

Как мы далеки от утонченного чувства, проявляющегося в страдании при виде зла и в радости при виде чужого блага. Мы можем долго общаться с грешником, уважать его, пожимать ему руку, пока не раскроется его преступление. Тогда мы восклицаем: «Кто бы мог подумать! Мы-то считали его порядочным человеком».

Наверняка грешник как-то проявляет свою порочность, свое бессердечие, это должно заставлять нас сразу видеть, кто перед нами. Да, мы вряд ли станем утонченными эстетами, как древнегреческие художники, или сверхчувствительными, как святые. Но если мы понимаем, что нельзя пройти мимо красоты искусства, что для цивилизованного человека недопустимо путать ужасных монстров с идеалом красоты, грохот трамвая с тихой музыкой, сочинения Беллини и Вагнера, то должны тем более стыдиться подобной бесчувственности в области морали. Мы не отличаем грешника от праведника, и ничто нас не предупреждает об опасности. Как случилось, что судебные ошибки и жалобы невинных не достигают наших ушей, хотя суд был публичным, а невинный год за годом мучался в тюрьме? Может ли добро быть так спрятано, что мы путаем его с богатством? Как случилось, что богачи (в Евангелии о них сказано: «Горе вам, богатые, ибо вы уже получили свое утешение») позволяют себе поучать бедных, не обращая внимания на мораль, на собственный моральный облик, словно уверены, что все богатые — праведники, а бедняки — грешники.

Если наш ум настолько погружен во мрак, трудно представить, какая искаженная картина возникает перед нашими глазами. При путанице моральных принципов невозможно составить ясные представления о других жизненных сферах. Когда-нибудь прозорливая молодежь узнает, что на полях сражений европейской войны праздновали Рождество, и поймет причину войны. Давид в такой непонятной ситуации воскликнул: «Где мой Бог?» Потерять Бога — несомненное горе. Но праздновать эту потерю — значит не понимать, что происходит. Сколько времени душа мертва? Когда мы начали создавать из мертвечины? Что за сумасшествие — посреди чудовищной резни поставить дерево во славу Рождества Христова!

Мы не чувствуем вони от зла, как святая Тереза, не видим белого голубя, спрятанного под грязными перьями. Мы отличаемся от подобной святости не так, как грубый крестьянин от изысканного художника, но как труп от живого человека. Мы уже умерли, не заметив того.

Секрет нашей жизни во внутренней чувствительности, а не в правилах гигиены. Есть нечто более хрупкое, чем тело, чем физическое существование. Мрак нас губит. Вот секрет человека. Если он утратил свет, который вел его к лучшей жизни, он падает в пропасть, хуже зверя. Только любящий все свои силы отдает жизни. Как слабы легкие новорожденного и как легко бесчеловечной матери лишить младенца воздуха! Но как ничтожно это преступление перед убийством души, которое совершить еще легче. Смерть души, как и смерть тела, связана с потерей чувствительности. Напрасно испытывать мертвеца раскаленным железом — он не отзовется.

Живой активно реагирует на раздражители, конечно, не такие ужасные, как раскаленное железо. Тот, кто живет и чувствует, может совершенствоваться. Это и есть жизнь.

Пусть душа будет чувствительной. Но как она сможет тогда продолжать жить во зле? Если, закрыв окна нашего дома, кто-то стал бы собирать нечистоты и вонь становилась бы все сильнее, разве не протестовали бы мы, не старались ликвидировать причину страданий? В доме ребенок, и мы протестуем еще сильнее, собственными руками наводим чистоту, заботясь о здоровье малыша. Но если мать и дитя мертвы, они не почувствуют зловония.

Важное жизненное качество — очищать окружающее пространство и душу от всего нечистого, вредного для здоровья. Важнее не тот, кто проповедует, а тот, кто очищает. Мораль, развивающая чувствительность, в том и заключается, что необходимо действовать, очищая мир, убирая препятствия, освобождая дух от смертельного мрака. Главные человеческие достоинства не в тонком музыкальном вкусе, не в способности совершать открытия, но в спасении и поддержании жизни. И м нет предела, как и прогрессу.

Кризисы сознания, естественное религиозное чувство у детей пока еще мало изучены. В последнее время религиозное движение, в частности в Англии, явило нам поразительные факты детской веры. После смерти пятилетней Нелли, пожелавшей получить причастие перед кончиной, папа Пий X допустил к таинству детей любого возраста. Но это мало повлияло на современных ученых. Единственный научный труд по данной теме, представленный на Первом Международном конгрессе педологов в Брюсселе в августе 1911 года, называется «Некоторые наблюдения за развитием морального и религиозного чувства у детей» (Гидеонеску, доктор философии, Бухарест). Наблюдения велись за ребенком, не получившим никакого религиозного воспитания. Однажды он разрыдался без всякой видимой причины. Матери, подбежавшей с вопросами, малыш ответил: «Я вспомнил, как два месяца назад на улице мучили щенка. Я сейчас почувствовал это». Через год повторилось то же самое. Вечером, глядя на луну и звездное небо, ребенок снова заплакал. «Не ругайте меня, — сказал он родителям, — глядя в небо, я почувствовал, сколько огорчений причинил вам, и я понял, что обидел Бога».

Это интересное исследование показывает нам этапы естественного развития морального сознания. Сначала это очень яркое переживание события двухмесячной давности, сопереживание страданиям несчастного щенка. Спустя долгое время после этого всплеска активности сознания все упорядочивается, ребенок понимает разницу между хорошим и дурным поступком, замечает, что стал причиной страданий родителей, в момент свершения он не замечал ничего. Очистившись, он чувствует Бога. «Я понял, что обидел Бога», — говорит малыш и знает, что обидел не родителей. Ему никогда не говорили о Боге, никто не учил его анализировать свое сознание.

Я ни разу не была свидетелем всего процесса внутреннего развития, мои попытки религиозного воспитания были очень робкими. В Доме ребенка, который содержали сестры-францисканки, религиозное воспитание велось обычным способом и не давало материала для оригинальных исследований. Vice versa, муниципальная власть изгнала религию из государственных школ. Таким образом, мой личный опыт ограничен несколькими частными учениками, чьи семьи нельзя считать религиозными, поэтому на детей в этом плане не оказывали никакого влияния.

Одну из моих учениц, семи лет отроду, отец (видя, как умна девочка, и желая воспитать ее свободно) просветил, кратко пересказав теорию эволюции Дарвина и Ламарка. Ребенок внимательно выслушал все и спросил:

– Значит, человек произошел от обезьяны, обезьяна от другого животного и так далее. Но откуда взялось самое первое живое существо?

– Случайно возникло.

Девочка рассмеялась и позвала маму:

– Послушай, мамочка, какая глупость. Жизнь возникла сама по себе… Невозможно!

– А как же она возникла?

– Это Бог, — убежденно ответила малышка.

С разрешения матери она приготовилась к первому причастию. Однажды, в один из последних дней подготовки, я стала свидетелем любопытного эпизода. Пастор рассказывал о сохранении вина и о том, когда следует обращаться за помощью к священнику. Мне показалось, что все это не нужно детям и отвлекает от главной цели. Но, к моему удивлению, юные лица были сосредоточены и обращены к алтарю. Их привлекали не сами слова, но некое сильное чувство. Чаша с божественной кровью призывала детские души, готовые принять причастие. На церемонии они участвовали в таинстве со всей верой и простотой, словно все связанное с Богом было им совершенно понятно, а все опровержения абсурдны. И это знание будет сопровождать их всю жизнь.

Маленькая сестра моей ученицы однажды воскликнула на уроке: «Как прекрасна анатомия цветка! Как мне нравится арифметика! Но самый замечательный предмет — религия».

У нас в школе была девочка, чьи родители довольно враждебно относились к религии. Несмотря на интерес к школьным занятиям, она всегда чувствовала себя неспокойно. Даже получая прекрасные оценки, ребенок проявлял еще больше беспокойства, иронии, словно страдал от разочарования. Однажды малышка отвела в сторону свою одноклассницу и попросила ее прочитать «Отче наш». Выслушав молитву, девочка, повинуясь внутреннему порыву, направилась к роялю, руки ее дрожали. Душа искала утешения. Ничто не могло дать ей покоя, кроме того единственного, чего пыталась лишить ее любящая семья. Душа ребенка жила, искала свой путь: «Как жаждущий олень стремится к источнику, так моя душа стремится к тебе, Господи!» Она еще не погрузилась во мрак, который так осложняет взрослому человеку постижение тайны, столь доступной ребенку.

Достаточно и таких беглых наблюдений, чтобы понять, что у ребенка есть не только интеллектуальные потребности, но и душа, открытая, чистая, отражающая божественный свет.