Познер о «Познере» - Владимир Познер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В. ПОЗНЕР: Вы говорили об этом наверху?
Н. МИХАЛКОВ: Говорил и продолжаю говорить. Меня не слышат. Отзываются: «Ну да, хорошая идея, да-да. Давай как-нибудь вернемся к ней».
В. ПОЗНЕР: Вы сторонник просвещенного консерватизма, и утверждаете: просвещенный консерватизм — это то, на чем может держаться Россия. Я это услышал и сразу слышу другое: суверенная демократия. Что такое ваш «просвещенный консерватизм»?
Н. МИХАЛКОВ: Дерево. Корни, которые глубоко сидят и распространяются, так сказать, в округе. Это ствол, который держит корни. И это листья, которые улетают, прилетают, ветер их гнет туда и сюда — это и есть просвещенный консерватизм. Мой национальный иммунитет, помогающий так или иначе сберечь эту корневую систему.
В. ПОЗНЕР: Переходим к Марселю Прусту и его вопросам. Какое качество вы более всего цените в мужчине?
В. ПОЗНЕР: А в женщине?
Н. МИХАЛКОВ: Соответственно, женщину. Вы знаете, как сказал Гейне? Женщина, которая перестает быть женщиной, превращается в скверного мужчину.
В. ПОЗНЕР: Есть ли у вас любимое слово?
Н. МИХАЛКОВ: Оно неприличное.
В. ПОЗНЕР: А нелюбимое?
Н. МИХАЛКОВ: Тоже неприличное.
В. ПОЗНЕР: Что вы считаете своим главным недостатком?
Н. МИХАЛКОВ: Перманентную несправедливость и, так сказать, горячность.
В. ПОЗНЕР: Где вы хотели бы жить?
Н. МИХАЛКОВ: Здесь.
В. ПОЗНЕР: А где вы хотели бы умереть?
Н. МИХАЛКОВ: Здесь.
В. ПОЗНЕР: О чем вы больше всего сожалеете?
Н. МИХАЛКОВ: Плохо учился, честно говоря.
В. ПОЗНЕР: Если бы дьявол предложил вам без всяких условий вечную молодость, вы это приняли бы?
Н. МИХАЛКОВ: Я надеюсь, что мы не дошли бы с ним до таких близких отношений.
В. ПОЗНЕР: Оказавшись перед Богом, что вы ему скажете?
Н. МИХАЛКОВ: «Господи, прости меня за то, что я не смог любить тебя так, как ты меня любишь».
25 марта 2010 года
* * *Главное, что я почувствовал во время этой программы, — удивление.
Идея пригласить Михалкова не нуждалась в объяснениях: человек всем известный и обсуждаемый, так сказать, «ньюсмейкер». Не говоря о том, что Никита Сергеевич — выдающийся русский кинорежиссер и актер. Многие его картины вошли в золотой фонд киноискусства, и не только русского. Но, приглашая его, я был почти уверен, что он откажется. Дело в том, что мы с ним не то чтобы противники, однако мы идейно несовместимы. В одном интервью Никита Сергеевич заявил примерно следующее: если Познер сказал «черный», то он, Михалков, скажет «белый». Словом, мы с ним разнополюсные. Поэтому я крайне удивился, когда он на мое приглашение ответил согласием.
Мне было очень интересно разговаривать с ним: Михалков — человек талантливый, незаурядного ума, кроме того, он быстр, ловок, обладает чувством юмора. Я думаю, что многим эта программа в некоторой степени «открыла» Михалкова; тот, кто следил за его глазами (почти не смеющимися, хоть сам он много и часто смеялся), за его руками, за его жестикуляцией и мимикой, должен был увидеть совсем не ту персону, к которой все привыкли. Впрочем, это лишь мое мнение, не более того.
Так вот, об удивлении. То, что говорил Никита Сергеевич по поводу России, по поводу русского народа, по поводу русского человека просто вышибло меня из седла. Приведу несколько примеров:
«Мы любим обиженных и любим обижать».
«Мы электорат, а не народ».
«Если бы я был врагом России, я объявил бы ей войну и выиграл в три дня».
«Проблема русских — славянский характер, отсутствие воли жить».
«Русская литература погубила Россию».
«Русским может быть только тот, у кого чего-нибудь нет. Не так нет, чтобы обязательно было, а так, что нет — и хрен с ним».
И так далее.
Я слушал и думал: если бы это говорил я, разыгрался бы скандал на всю страну. Мне припомнили бы все: и то, что у меня три гражданства, и мои слова о том, что я не русский, меня назвали бы врагом народа (как сделала это в своем блоге одна пассионарная депутатша), русофобом, потребовали бы убрать меня с телевизионного экрана, придумали бы какой-нибудь вариант несостоявшегося «Закона Познера»… А к Никите Сергеевичу — никаких претензий.
И еще удивили некоторые высказывания, которые я не могу назвать иначе как причудливыми. Например: «…Православие намного ближе к исламу, чем к католикам. Поэтому Россия — реальный мост между Востоком и Западом. Именно в России сосуществуют эти конфессии без всяких проблем, если они не надуманы…» Это как? В царское время, когда православие было государственной религией, ислам существовал как религия строго подчиненная, и в этом смысле действительно не было никаких проблем. В советское время и православие, и ислам (и все прочие религии) служили довольно жалкими декорациями в спектакле под названием «В СССР — СВОБОДА ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ», главных действующих лиц которого назначал КГБ. И снова никаких проблем. Но когда советская эпопея канула в Лету, когда и в самом деле появилась свобода вероисповедания, тогда возникли не просто проблемы, а проблемы тяжелейшие. Антагонизм между православными и мусульманами реально ощутим — и речь не только об экстремистах и террористах, речь о реакции рядовых русских людей на многолюдное празднование исламских дат мусульманами в Москве, речь об агрессии тех же мусульман по отношению к русским. И это называется «сосуществованием без всяких проблем»?!
Еще цитата: «Результаты безвластия в России будут настолько кровавее и ужаснее, чем результаты любой самой жестокой власти, что мало миру не покажется». Это и есть, по Михалкову, оправдание вертикали власти, сильной руки. И это говорится так, будто выбор ограничен лишь безвластием или сильной рукой. Но ведь это неверно. Достаточно оглянуться, посмотреть на мироустройство, чтобы понять: есть альтернатива. Есть, например, демократический способ управления. Но, судя по всему, Никита Сергеевич — и не он один — считает, что демократический порядок управления не подходит для «славянской души», для русского человека. И я задаюсь вопросом: почему вы, русофилы, такого плохого мнения о своем народе? Почему вы отказываете ему в способности жить иной жизнью, которая не зиждется ни на безвластии, ни на самовластии?
Главный посыл этих «просвещенных консерваторов» (так себя, в частности, величает Никита Сергеевич) сводится к утверждению, будто русский народ еще не готов к демократии. Не готов выбирать своих представителей во власти, не готов принимать участие в политических решениях, не готов, не готов… И мне доставляет громадное удовольствие в ответ на эти утверждения спрашивать: «А кто сей мудрец, сей просвещенный ясновидец, который в только ему одному известный день и час воскликнет: «Готов! Готов народ!» — кто он?» И я слышу невнятное, а порой и беспомощное бормотание, я вижу растерянные глаза, и мне самому становится чуть-чуть неловко.
Хилари Клинтон
сенатор США, первая леди (1993–2001)
В. ПОЗНЕР: Вы только что встречались с президентом Медведевым. Как все прошло?
X. КЛИНТОН: Очень хорошо. Первые слова президента Медведева были о том, что перезагрузка отношений между Соединенными Штатами и Россией идет успешно. За этот год наши президенты создали намного более прочный фундамент взаимопонимания и общения. И я согласна с этим, мы добились значительного прогресса.
В. ПОЗНЕР: С вашего позволения, сейчас я буду читать вопросы. Виктория Еланская: «Я хотела бы спросить, что для вас важнее политики? Ради чего вы могли бы пожертвовать политической карьерой?»
X. КЛИНТОН: Самое главное для меня — это моя семья, то, что я мать. Летом моя дочь выходит замуж. Для меня это важнейшее событие. И если бы мне пришлось выбирать — быть матерью невесты или государственным секретарем, я не раздумывала бы ни секунды. Ведь в жизни нет дела более трудного и приносящего больше удовлетворения, чем материнство.
В. ПОЗНЕР: Екатерина Баранова: «У вас есть какие-нибудь творческие способности? Не хотите ли вы воплотить их в жизнь? Например, Карла Бруни записывает альбомы. Вы могли бы сыграть в кино, например?»
X. КЛИНТОН: В кино вполне могла бы, но вот петь меня не просите. И танцевать, пожалуй, тоже.
В. ПОЗНЕР: Дмитрий Майер: «Какая ваша любимая книга?»
X. КЛИНТОН: Интересно, что этот же вопрос мне задали в Московском университете, когда я была там в октябре. У меня много любимых книг. Но поскольку я была в России и встречалась с молодыми людьми, я рассказала о том, как сильно повлияли на меня в молодости «Братья Карамазовы», и сейчас отвечу так же. Я несколько раз перечитывала этот роман, хотя и достаточно давно. Глубочайший психологизм Достоевского в сочетании с пониманием политических нюансов просто несравненны.
