Познер о «Познере» - Владимир Познер

В. ПОЗНЕР: Я заранее хочу предупредить, что не намерен касаться в нашей беседе двух тем — кино и религии. Кино — потому что просто нет времени, на это потребовалось бы часа полтора, а то и больше. Религии — потому что у нас с вами очень разные взгляды на это, а у нас не диспут, у нас интервью, и я не собираюсь с вами спорить.

Н. МИХАЛКОВ: Почему спорить, зачем спорить? С чего вы решили, что у нас разные точки зрения на религию?

В. ПОЗНЕР: Я атеист.

Н. МИХАЛКОВ: А-а-а. Я пошел.

В. ПОЗНЕР: Зачем же? Надо же терпимость иметь. Почти день в день пять лет тому назад вы выступали на пленарном заседании XIII Международных рождественских образовательных чтений. И сказали следующее: «Через 60 лет после окончания войны, когда проезжаешь по русским деревням, создается ощущение, будто только что кончилась Гражданская война. Как можно жить в том месте, которое ты не любишь настолько, чтобы не найти сил и воли привести его в порядок? Мы не народ — мы электорат, мы не страна — мы территория. Мне думается, что если мы реально не посмотрим на себя со стороны и не ужаснемся тому, насколько мы теплохладны и равнодушны к самим себе, нам нечего ждать, чтобы нас уважали другие». Это было пять лет назад. Что-нибудь для вас изменилось?

Н. МИХАЛКОВ: Повторю слово в слово сегодня то, что сказал тогда. К огромному сожалению. Потому что так и остаются мертвые деревни, заросшие поля. У нас есть огромное желание и возможности, мы находимся в ожидании нанотехнологий и инноваций, нам обещают, что в каждую деревню придет Интернет, однако я боюсь, что всему этому просто некуда будет приходить, потому что деревня умирает. Зима согревает человека только тогда, когда он согревает ее — это аксиома. Когда вы едете на поезде — посмотрите на полосу отчуждения. Зайдите в шлюз: вы поднимаетесь — и что вместе с вами всплывает? Загляните в любое место. Мы не ощущаем ценности того, чем владеем. Мы реально теплохладны, равнодушны, нас не держит ничего около земли. И если это будет продолжаться, мы потеряем не только уважение — мы потеряем страну. Потому что спустя время вдруг люди, которые нас окружают, скажут: «Ребят, вы чего? Нам есть нечего, у нас масса народу. А у вас столько земли. Почему вы там ничего не делаете? Дайте-ка мы за вас все сделаем». И сделают! Я вам приведу потрясающий пример. В одной губернии идет заседание у губернатора, разбирают бумаги и проблемы. Из района приходит бумага, они читают — 26 % безработицы, какой кошмар! Все кивают: что делать. Следующая бумага оттуда же — с просьбой разрешить принять на работу молдаван. Вы понимаете? Значит, не безработица, а просто не хотят работать. И я полагаю, что задача власти состоит именно в этом.

В. ПОЗНЕР: Когда читаешь различные ваши выступления и интервью, чувствуешь, что у вас острое неприятие того, что сегодня происходит в России. Вот посмотрите: «Если бы я был врагом России, я объявил бы ей войну и выиграл в три дня». Или: «Возникает общее ощущение безысходности. Нет радости, нет предвкушения будущего. От этого мало детей. Иногда я думаю: «Господи, ну хоть бы мы вымерли все!» Чем земля-то виновата? Пусть сюда придут шведы, китайцы, кто угодно». Это как? Было сказано сгоряча?

Н. МИХАЛКОВ: Нет! Я это говорю для того, чтобы пробудить и пробудиться самому. Вы думаете, что мы другие, я, например? Я такой же, к сожалению. Кто-то из великих сказал: «До чего мы, русские, легко завоевываем пространства и бездарно их используем!» Это проблема наша национальная, нашего характера. Взглянем на наших теннисистов, которые замечательно поднялись в мире. При счете 5:1 в третьем решающем сете — сливают. Это может быть с любым, но имеет прямое отношение к славянскому характеру. Мы должны научиться доводить все до конца. Я как раз для того такие вещи и говорю, потому что вижу отсутствие воли жить. Пульс воли жить должен быть ощутим властью, государством.

В. ПОЗНЕР: Почему это произошло или происходит? Если вы говорите, что это часть славянского характера, тогда это уходит в древность.

Н. МИХАЛКОВ: Нет. Это только часть.

В. ПОЗНЕР: Но почему так произошло? Вы мне рассказываете истории, и я тоже могу рассказать подобные. Я бывал в деревнях, где все покосилось, упало, грязные окна, и спрашивал людей: «Но почему вы не хотите у себя дома сделать приятно и чисто?» — в ответ говорили: «А-а-а…»

Н. МИХАЛКОВ: А зачем? Белые пришли — грабят, красные пришли — грабят. Вспомните великих режиссеров братьев Васильевых и их картину «Чапаев». Нет внутреннего стержня, надежды нет — она не пришла. Если русская провинция не будет развиваться, то останется жизнь мегаполисов. Песочница московская, песочница санкт-петербургская, новосибирская — мелкие княжества. Что делал Столыпин, когда расселял людей по Сибири, отвозил их на Восток? Про столыпинские вагоны нам в школе объясняли, что это гнусность и мерзота. Люди, дети и скот грузились туда — но так они, собственно, и жили у себя в домах, потому что хлев был в доме практически. На новом месте им давался надел — сколько возьмешь, а также беспроцентный кредит Крестьянского банка. И на 10 миллионов людей увеличилось население страны! Не будет оно увеличиваться, если не будет надежды жить. Я как попка-дурак пытаюсь достучаться и объяснить: давайте приберемся в стране.

В. ПОЗНЕР: О! Я хочу вас как раз тут процитировать: «Нам необходимо прибраться в своей стране. Неприлично носить дорогостоящий костюм от Бриони поверх грязного белья. Бессмысленно забивать запахи грязного тела дорогим одеколоном. Пришло время нам ткнуть в самих себя, как щенка в собственные испражнения, чтобы мы очнулись и осознали. Никто за нас это не уберет. Этот смердящий запах порождает вокруг России презрение к нам, недоверие, нелюбовь. Ни оборона, ни космос, никакие инновации без этого жить не будут. Они, извините, утонут в дерьме». Я, увы, согласен с вами. Тут было произнесено слово «нелюбовь» — к своему месту и так далее. Я зацеплюсь за него и переведу его на вас, потому что такой вопрос возникает часто. Вы как-то сказали, что ваша личность вызывает глухой, глубинный, абсолютно бессмысленный, но очень мешающий жить протест. «Если меня не любят, то на уровне каком-то генетическом». У вас есть объяснение этому явлению? Почему вас так не любят?

Н. МИХАЛКОВ: Зачем это мне-то объяснять себе самому? Вот если я люблю, объяснять ничего не надо. А если я не люблю, я обязан это объяснить. Тем, кто это испытывает, пишет, говорит и об этом судачит. У меня вопрос простой: «Что я вам плохого сделал? Конкретно?» И выясняется, что ни-че-го. Никто не может мне предъявить претензию в связи с тем, что я его оскорбил, например, унизил или чем-то обидел. Почему я и говорю, что это на каком-то генетическом уровне. Мешает это.

В. ПОЗНЕР: Вам это неприятно? Это вас как-то тревожит? Вы испытываете по этому поводу какую-то неуютность — я не знаю, как это сказать точнее?

Н. МИХАЛКОВ: Я буду неискренен, если скажу, что получаю от этого удовольствие. Нет. Однако это придает мне драйв бойцовский. Я ведь по характеру такой — если меня все время по шерсти гладить, то я засыпаю. И становлюсь безопасным, а это опасно для меня. Я ведь говорю своим оппонентам: «Ребят, прямой эфир. Сели и говорим». Но никто этого не сделал до сих пор. Я сколько раз предлагал! Вот возьмите съезд. Мне было предъявлено 14 претензий, в которых и воровство, и прочее. На каждый вопрос я дал абсолютно полный ответ, и выяснилось, что все неправда. А если это неправда, то какая мне разница, каким образом общаться? Вы же видите, что я все доказал. Возьмите диск съезда, посмотрите внимательно его — 2,5 часа. Это блокбастер! На каждый конкретный вопрос людей, которые меня обвиняют, я даю конкретный ответ. И выясняется, что все совсем наоборот. Потому что эти люди обвиняют меня в том, что они сами не сумели бы сделать, если бы были на моем месте. Возможно, это просто зависть. Зависть — движущая сила отечественного истеблишмента.

В. ПОЗНЕР: Вы довольно любопытно, на мой взгляд, рассуждаете о русской интеллигенции. В частности, по-вашему, русская интеллигенция отличается от всех прочих тем, что она не выходец из своего народа. И отсылаете нас к Петру I, который отправлял детей боярских учиться в Европу, в Голландию и так далее, но при этом не сказал их родителям, что утром следует пить не водку, а кофе и вообще брить бороды. И тогда эти уже вернувшиеся взрослые люди оказались совершенно чужими. Вы делаете вывод: «Наша интеллигенция — она, условно говоря, голландская». То есть Пушкин, Достоевский, Толстой, Ильин тот же самый, вы сами — все голландцы в этом смысле?

Н. МИХАЛКОВ: А я не считаю их интеллигентами. Они аристократы. Это разные вещи. Как раз эта наша интеллигентская способность искать и заниматься самокопательством привела, в общем-то, к гибели России. Русская литература во многом погубила Россию, на мой взгляд. Хотя и не только на мой — так же думает и Василий Васильевич Розанов, с которым я согласен в данном случае. Ведь возникла пропасть между теми, кто вернулся, обремененный знаниями и новым взглядом на мир, и теми, кто жил здесь. Волошин писал: «Великий Петр был первый большевик». Это действительно так. На уровне большевика он пытался переделать огромную страну, достиг невероятных успехов, но в то же время навсегда разделил этот народ с этой интеллигенцией. Которой до него не было в том представлении, о котором вы говорите.