Заговор генералов - Владимир Понизовский

И вот теперь, отвалившись к стене и подремывая, Антон терпеливо ждал. Дождался. На крыльце затопало. Дверь распахнулась.

— А! Здорово, Антон Владимыч! Возвернулся? Опять побитый? — парень показал на его обвязанную бинтом голову.

— Пустяки. Ты-то как?

— Бастуем. Хозяева вообще завод на замок закрывать надумали. Так мы порешили: займем цехи и будем держаться насмерть. При Николашке и не такое бывало — выдюжим.

— Правильно. Сила в ваших руках. Твердо стойте на своем, — одобрил Путко. — А у меня к тебе все та же забота — сведи к товарищам по комитету. Я сам сунулся туда-сюда — никого найти не смог.

— Да, нашего Горюнова и многих других Керешка укатал в тюрьмы… Ничего, кровью харкать будет за это — придет час… А вас спровожу. Только айда зараз, а то времени у меня в обрез.

— Отлично! Мне и надо как можно скорей.

Антон натянул шинель. И они отправились по ночным улицам.

Сашка привел его в большой дом на Литовской. Позвонил. В неосвещенную прихожую вышел мужчина. Пригляделся:

— А, Антон-Дантон!

— Да никак Василий? — обрадовался Путко. — Все дороги ведут в Рим! Вы-то и нужны мне больше всего!

Они обнялись, как старые друзья.

— Коль так, прощевайте — у меня своих забот полон рот, — сказал Сашка, делая шаг к двери.

— Завтра явишься ровно в десять утра, — напутствовал его Василий, а когда дверь за парнем захлопнулась, сказал: — Наш. Молодой кадр. Связной городского и районного комитетов. — Повел Антона в комнату. — Ну, кто первым будет рассказывать?

— Вы, конечно… У меня там что? «По пехоте противника, прицел сто огонь!» А вот вы тут наварили каши.

— Это уж точно!

И Василий начал рассказ обо всем, что произошло в Петрограде с июльских дней.

— Наиглавнейшее — состоялся съезд партии. Только вчера закончился.

— Что же решили?

— Обсудили положение в стране и наметили курс. Вот, прочти «Манифест» съезда, — он протянул листок, отгектографированный, как те давние подпольные прокламации. Антон начал внимательно читать:

«…Керенский провозглашает лозунг „изничтожить большевиков“ и посылает „от имени русского народа“ телеграмму ближайшему родственнику Вильгельма Гогенцоллерна и Николая Романова, английскому королю Георгу. Лозунг революции: „Мир хижинам, война дворцам“ заменяется лозунгом: „Мир дворцам, война хижинам“.

Но рано торжествует контрреволюция свою победу. Пулей не накормить голодных. Казацкой плетью не отереть слезы матерей и жен. Арканом и петлей не высушить море страданий. Штыком не успокоить народов. Генеральским окриком не остановить развала промышленности.

Работают подземные силы истории… Крестьянам нужна земля, рабочим нужен хлеб, и тем и другим нужен мир. По всему земному шару залетали уже буревестники…

Готовьтесь же к новым битвам, наши боевые товарищи! Стойко, мужественно и спокойно, не поддаваясь на провокацию, копите силы, стройтесь в боевые колонны! Под знамя партии, пролетарии и солдаты! Под наше знамя, угнетенные деревни!

— Здорово! — сказал Антон. — Берет за душу.

— Поняли из текста: «стройтесь в боевые колонны»? Период мирного развития революции кончился. Июльский расстрел показал это. Керенский и его компания взяли курс на подавление революции, на разгром Советов и солдатских комитетов, на установление открытой диктатуры. Наш курс на социалистическую революцию остается прежним. Но тактику мы меняем начинаем подготовку к вооруженному противоборству.

— Значит, восстание?

— Да. Но тщательно подготовленное. Керенский хотел бы навязать нам войну сейчас, пока мы еще не собрались с силами. Съезд предупредил: мы не должны поддаваться на провокации. Организовываться, привлекать на свою сторону массы — вот что нам нужно сейчас.

— А как Совдепы?

— Владимир Ильич потребовал: лозунг «Вся власть Советам!» необходимо временно с повестки дня снять — в июльские дни ВЦИК и Петроградский Совдеп показали себя как жалкие прихвостни Временного правительства. После Первого Всероссийского съезда Советов во ВЦИКе засилие эсеров и меньшевиков. Большевиков там почти нет, да и тем, кто избран депутатом, они стараются заткнуть голос. Зато в пролетарской массе наше влияние растет. Возьми хотя бы по Питеру: в апреле было шестнадцать тысяч большевиков, а нынче тридцать шесть тысяч. Подобная картина и в Москве, и по другим центрам. И что особенно для нас с тобой важно: такая же картина в действующей армии. Или я не прав?

— Прав, конечно. Июльские дни не только не вызвали упадка настроения среди моих орлов — наоборот, еще злей стали! Ты представить не можешь, как мы обрадовались, когда получили первый номер «Рабочего и солдата», а потом узнали, что собирается и съезд.

— Скажи спасибо своим выборжцам, это благодаря им стало возможным провести его — так и отметили особо на съезде, — широко повел рукой, как бы раздвигая стены комнаты и показывая Антону на весь район, Василий. — А с газетой помучились… Деньги-то, по копейкам и пятакам, быстро собрали среди рабочих и солдат, да вот где найти типографию? К крупным владельцам и не совались — те грамотные, сразу бы раскусили, что большевистская. Сколько искали, наконец с превеликими хитростями нашли — на Гороховой. Типография «Народ и труд». На одном талере мы верстаем своего «Рабочего и солдата», на другом — какой-то поп свою «Свободную церковь», а в третьем углу меньшевики свои подлые брошюрки.

Он вдруг расхохотался:

— Случай такой однажды произошел: проходит мимо нашего верстака меньшевик, глянул на оттиск полосы, а на ней статья «Ответ», и под ней подпись: «Н. Ленин»! Меньшевик тот глаза вытаращил: «Да Ленин же в Германию удрал!..» Ну, мы ему: «Дурак ты, дурак! Прочти-просветись, статья-то по самым последним фактам прямо в номер написана!» Он прочел и эдак, будто между прочим: «А интересно бы узнать, где сейчас находится товарищ Ленин?» Ишь в товарищи себе, прохвост, захотел! И потом снова: «Интересно, где же он?» Ну а мы руками разводим: мол, и самим неизвестно.

— Представляю, если бы они узнали… — проговорил Антон. Подумал: «Где сейчас Владимир Ильич?» Но даже и спрашивать не стал: чему-чему, а уж этому годы подполья его научили…

— Из предосторожности мы не писали, что «Рабочий и солдат» — орган «военки»: просто «ежедневная газета» РСДРП. Теперь съездом газета утверждена как центральный орган ЦК, та же «Правда».

— Мы на батарее так сразу и поняли, — кивнул Путко.

— Вот такие пироги, товарищ георгиевский кавалер, — не без гордости заключил Василий. — Ну а ты с какими гостинцами пожаловал?

Как и тогда, в марте, они незаметно перешли с «вы» на дружеское «ты».

— В Питере я проездом: сделал остановку для рекогносцировки. Держу путь в Москву — делегирован армкомом на какое-то Государственное совещание.

— Во-от оно что! — даже присвистнул Василий. Его светлые брови сошлись на переносье в узелок. — Это оч-чень важно и оч-чень нам нужно! Как раз сейчас Центральный Комитет вырабатывает тактическую линию по отношению к Московскому совещанию. И ты можешь оч-чень нам пригодиться! Пошли.

В передней Василий у зеркала достал из кармана косматый рыжий парик и натянул его на свой оселедец. Прилепил под нос пышные усы.

— Ну как, хорош? — обернулся к Антону. — Временные имеют желание и меня засадить в кутузку, да я не хочу задарма харчиться.

В парике, в макинтоше и с тростью в руке он стал неузнаваем. Даже походка изменилась — этакий столичный фат.

Путь был дальний, на Фурштадтскую. Наконец добрались.

— К сведению: эту квартиру мы снимаем у монахинь женской церковной общины, — подмигнул Василий. Он был в превосходном настроении.

Они поднялись по лестнице. В большой комнате — несколько человек. На столах — бумаги, стопки газет. С краю — самовар и чашки на латунном подносе, горка бутербродов, дым от папирос слоится под абажуром. Василий подошел к одному из мужчин, сидевших спиной к двери. Что-то сказал. Мужчина поднялся, обернулся, отодвинул стул.

Он был высок, неимоверно худ. Огромный лоб с поредевшей прядью, миндалевидный разрез глаз, тонкий нос с нервно вырезанными ноздрями, узкая бородка. Мужчина вгляделся.

Но первым узнал Антон:

— Товарищ Юзеф!

— Товарищ Владимиров, да? Ну, вечер добры. Точнее — добро утро, — он кивнул в сторону окна.

Действительно, за стеклами уже светало.

— Так ты, оказывается, знаком с товарищем Дзержинским? — сказал Василий. — Тогда сам и выкладывай, куда направлен и зачем…

Теперь все сидевшие за столом обернулись и смотрели на Путко.

— Я — член комитета Двенадцатой армии Северного фронта, — сказал ой. Делегирован на Московское совещание…