Заговор генералов - Владимир Понизовский

Все же успокаиваться на этом Савинков не стал. Откуда у набитой опилками куклы в генеральском мундире могли появиться собственные желания? Не-ет, это кто-то другой, как во время представления в балагане, подает из-за ширмы голос за марионетку-Петрушку. Кто же?.. Филоненко?.. Молод, глуп и предан. К тому же не осмелится, ибо трусоват. И ни с кем, кроме Бориса Викторовича, не связан. Но что это за фигура, обнаружившаяся при Ставке: Завойко?..

Савинков приказал начальнику контрразведки полковнику Медведеву: «Установите самое тщательное негласное наблюдение за ординарцем генерала Корнилова рядовым Завойко. Проследите его связи. Обо всем интересном докладывайте немедленно». «Будет исполнено!» — подобострастно, как и следовало, ответил, вытянувшись, тот.

Если станет необходимым, Савинков в любую минуту откажется от Корнилова. И разделается с Керенским. Министр-председатель уже играет не по правилам: Савинков рассчитывал, что после пертурбации с недавним составом кабинета премьер предложит ему пост военного министра. Керенский пожадничал — удостоил лишь портфеля управляющего, иными словами — товарища министра. Это ему зачтется. Хотя не в портфелях и креслах нынче дело. Савинков терпеть не может постепеновщины. Как и при подготовке террористического акта, нужно все тщательно рассчитать, назначить метальщика и выбрать момент.

«Мой враг дрожит перед своей судьбой…» Савинков был поэтом террора. Но сам, как ни странно, стихов не писал. Зато любил и знал на память почти все стихи поэта и лучшего своего друга, которого горячо поцеловал в губы, вручая ему завернутую в газету бомбу и направляя в сторону Никольских ворот, на верную гибель, — Ванюшу, Ивана Платоновича Каляева…

Александр Федорович ерзнул за своим, бывшим императорским, столом и оторвал Бориса Викторовича от его меланхолических мыслей.

— Вы вполне убеждены, что аресты произвести необходимо?

— Не только убежден, но и решительно настаиваю на этом.

Керенский протянул руку к чернильному прибору. Взял перо. Опробовал его, обмакнув в серебряную чашу. Перо также некогда принадлежало Александру III. Какие письмена выводило это перо в руке самодержца?..

И все же он медлил поставить сейчас свою подпись под списком.

Вчера Керенский тщательно исследовал досье генерала Корнилова. Биографию. Послужной список. Представления к званиям и наградам. Все это было по-канцелярски выхолощено и нивелировано. Но министр-председатель обратил внимание на собственноручные распоряжения и предложения генерала. На памятную телеграмму, начинавшуюся словами: «Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого…» — и заканчивавшуюся фразой: «Если правительство не утвердит предлагаемых мною мер… то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя полномочия главнокомандующего». Вепрь проявил свой характер!.. Но тогда, в сумятице тех ужасных часов, когда отовсюду сыпались донесения об отступлении, Керенский не обратил внимания на другое, что приковало его взор вчера: к телеграмме Корнилова была приложена шифровка от комиссара Юго-Западного фронта: «Я со своей стороны вполне разделяю мнение генерала Корнилова и поддерживаю высказанное им от слова до слова.» И подпись: «Савинков». И еще: вырезка из газеты «Русское слово», и в ней, в номере за одиннадцатое июля, полный текст телеграммы главкоюза, слово в слово! Такой же строго секретной и шифрованной, как позднейший ультиматум!.. Странное, поистине удивительное совпадение… Керенский превосходно знал силу печатного слова. Сам, в бытность присяжным поверенным, к каким только ухищрениям не прибегал, чтобы появилось его имя на газетных страницах. Пресса создает популярность, в ее власти вознести в кумиры толпы или низвергнуть в прах. В случаях с телеграммами Корнилова она играла на повышение курса его акций. Неужели прямолинейный генерал оба раза сам… Нет. Исключено. Абсолютно супротивно его характеру. Кто же тогда? Савинков?

Кому на Руси не известно его характерное лицо с мечтательно-спокойными серыми глазами?.. Беллетрист, убийца. От одного лишь звука его имени трепетали великие князья и министры… Сподвижник Азефа, руководитель боевой организации эсеров. Но как он оказался здесь теперь? Кажется, объявился вдруг в должности комиссара Юго-Западного фронта. А потом? Черт его знает. Deus ex machina[17]. Вернее, дьявол. А теперь сам Керенский назначил его управляющим главного своего имения — военного министерства.

Вот и сейчас, как бы углубленный в изучение списка, представленного управляющим, Керенский не столько оценивал каждую предложенную к ликвидации фамилию, сколько размышлял о сидящем напротив него человеке. Когда Савинков входит в кабинет с засунутыми в карман руками, не знаешь, что он вынет портсигар или пистолет. Убивающий взгляд. Смотрит — будто грустит о том, что вынужден загубить твою жизнь. Плечи атлета, а пальцы пианиста. Тонкие и белые, с отполированными и покрытыми бесцветным лаком ногтями. Бледные щеки. «Конь бледный». А видятся пятна крови на пальцах и каинова печать на щеках. Упаси боже иметь такого своим врагом!.. Наверное, поэтому Керенский, действуя инстинктивно, и приблизил Савинкова. Чтобы чувствовал тот взаимосвязанность. Но чего жаждет Савинков для себя? Министерского поста? Керенский не постоит — дай только срок. Но ведь это именно Борис Викторович тогда, в салон-вагоне на обратном пути из Ставки, после совещания с заносчивыми генералами, назвал ему имя Корнилова. И настоял. И давал все последующие советы. Хочет сгладить остроту нежданно начавшегося противоборства между министром-председателем и главковерхом?.. А эти газеты?.. Что за игра?..

Пусть не все ее условия, но первое Керенский разгадал. Теперь ему ясна расстановка сил. А это уже наполовину победа!..

Он почувствовал облегчение. Даже удовлетворение. Нет, друзья, меня не обведете! Был уже один претендент. Где он? Тю-тю, за океаном!..

Этим претендентом был адмирал Колчак. Исход их первой встречи оказался схожим: непримиримая неприязнь друг к другу. «С революцией я целоваться не склонен». А в газетах: «Суворовскими знаменами не отмахиваются от мух, пусть князь Львов передаст власть адмиралу Колчаку». И листовки в таком же роде. Керенский предложил адмиралу немедленно отбыть в Новый Свет. Предлог: американский флот собирается действовать против Дарданелл, и опыт бывшего главнокомандующего Черноморским флотом может весьма пригодиться адмиралам-янки. Колчак не торопился с отъездом. Министр-председатель направил к нему на квартиру правительственного курьера: «Немедленно отбыть, а также донести, отчего до сего часа не выполнено предписание». Ответа он не получил. Но неделю назад адмирал покинул столицу. Вот так-то!.. Хоть и полны амбиций, а умом узки. Куда вам, господа, до орлиных высот государственности!..

Артистическая натура Александра Федоровича была подвержена быстрой смене настроений. Но меланхолия и пессимизм овладевали им редко. Над всеми предчувствиями, предощущениями ему светила в туманно-розовой мгле путеводная звезда. Он был рожден под знаком Тельца, в апреле, а это был знак огня, определявший характер сильный и властный, одаренный жизненной энергией, обладающий талантами государственного деятеля. Александр Федорович верил своему гороскопу.

— Так, значит, решительно настаиваете, дорогой Борис Викторович? Что ж, могу выразить лишь благодарность — я тоже одобряю аресты означенных лиц.

Он снова ткнул перо в императорскую чернильницу и размашисто подписал список.

Наденька уснула в своей боковушке, а Антон остался в горнице, чтобы дождаться все же ее брата Сашку.

Час назад он как мог постарался успокоить девушку: «Пойми, ты мне как родная… Ты не только сестра милосердия, ты как моя родная сестренка… Я всей душой благодарен тебе… Но благодарность — это не любовь, пойми…» Но разве можно что-нибудь объяснить?..

Девушка выплакалась на его плече и покорно ушла в свою комнатенку. О Сашке же сказала: «Он днюет и ночует на „Айвазе“, вернется домой аль нет не знаю…»

И вот теперь, отвалившись к стене и подремывая, Антон терпеливо ждал. Дождался. На крыльце затопало. Дверь распахнулась.

— А! Здорово, Антон Владимыч! Возвернулся? Опять побитый? — парень показал на его обвязанную бинтом голову.

— Пустяки. Ты-то как?

— Бастуем. Хозяева вообще завод на замок закрывать надумали. Так мы порешили: займем цехи и будем держаться насмерть. При Николашке и не такое бывало — выдюжим.

— Правильно. Сила в ваших руках. Твердо стойте на своем, — одобрил Путко. — А у меня к тебе все та же забота — сведи к товарищам по комитету. Я сам сунулся туда-сюда — никого найти не смог.

— Да, нашего Горюнова и многих других Керешка укатал в тюрьмы… Ничего, кровью харкать будет за это — придет час… А вас спровожу. Только айда зараз, а то времени у меня в обрез.