Первое правило королевы - Татьяна Устинова

– Он убил своего отца выстрелом в висок, – жестко напомнила Инна. – Подошел и выстрелил. И еще убил беззащитную женщину, только что похоронившую мужа. И чуть не убил губернаторскую дочь на темной дороге, то есть свою сводную сестру. Ее спас… совершенно случайный человек.

– На что ему сдалась губернаторская дочь?

– На нее проще всего повесить убийство матери, если бы о нем пронюхали журналисты. А непременно пронюхают, потому что самоубийство губернатора они еще проглотили, но смерть вдовы на следующий после похорон день – это чересчур. Это уж слишком похоже на сериал про этого, как его… да как же его…

– Про кого? – спросил Ястребов с насмешкой.

– Про комиссара Каттани и сицилийскую мафию! Ястребов немного подумал.

– Значит, Захар Юшин и есть Георгий Мурзин?

Инна поднялась с дивана и стала ходить по бесценному кайруанскому, а может, иранскому, ковру – взад-вперед. Туда-сюда.

– Знаешь, я точно не знаю, – призналась она, остановившись, а потом снова начала ходить. – Думаю, что да. Я решила было, что санитар, прознав о губернаторской тайне, просто-напросто его шантажировал, а потом поняла, что вряд ли…

– То есть один из них утонул, а второй выплыл и решил начать жизнь заново – с другими документами, под другой фамилией и так далее. Да?

– Нет. Я думаю, что один из них утопил другого. Специально и хладнокровно.

– Зачем?

– Ему нужны были не просто новые документы. Ему нужно было, чтобы от него не осталось никаких следов, понимаешь? Чтобы его как будто похоронили. Будто не было никакого Георгия Мурзина вообще. Никогда. И когда его якобы не стало, он принялся претворять в жизнь свой план.

– Какой план?

– Мести. Какой же еще? – Она мельком глянула на Ястребова. – Вот поэтому я и думаю, что этот самый Захар Юшин и есть Георгий Мурзин. Мурзин решил мстить своему отцу за смерть матери и за то, что он сам вырос сиротой. Захару Юшину нет никакой надобности мстить губернатору, понимаешь?

– Шантаж? – предположил Ястребов. Инна еще немного походила, раздумывая.

– Шантажист, как правило, не убивает. Какой резон убивать – тогда точно ничего не получишь. Хотя, конечно, это возможно. Он узнал от Мурзина, чей тот сын, утопил его, бумаги забрал и стал шантажировать губернатора. Да?

– Ну, что-то вроде, – согласился Ястребов, морщась. – Только я никак не могу понять, ты-то тут при чем?!

– Мухин оставил мне бумаги.

– Откуда ты знаешь?

– Мне сказала Любовь Ивановна. На поминках.

– Что она тебе сказала?

– Что Анатолий Васильевич просил ее передать мне какие-то бумаги.

– Ты их получила?

Инна опять начала сердиться:

– Нет! Ничего я не получила! Я пришла к ней на свидание, а ее застрелили. Прямо у меня на глазах. Почти у меня на глазах!..

– Ты что! – рявкнул Ястребов. – С ума сошла?!

Инна посмотрела на него, изо всех сил стараясь сохранять независимый вид, какой сохраняла кошка Джина, когда выяснялось, что это именно она перевернула с плиты кастрюлю с молоком.

– Что значит – «на глазах»?! Как это получилось?!

– Я поехала на встречу. Мы сидели на кухне, потом она вышла за бумагами и долго не появлялась. Я пошла ее искать и нашла… с дыркой в виске.

– Ты полоумная, ты хоть понимаешь?! Тебе конец, если хоть кто-нибудь об этом узнает! Ты никогда и никому не докажешь, что ты ни при чем! Зачем ты вообще поехала с ней встречаться?!

– Затем, что она сказала, что у нее для меня бумаги!

– Да хоть мешок золота, твою мать! Ты же не девочка, ты же все понимаешь! Ты, черт тебя побери, в политике работаешь! Что станет с твоей карьерой, если…

– Да мне было наплевать на карьеру, – тоже заорала Инна, – наплевать тридцать три раза! Я должна была пойти – и пошла! Ее мужа убили, и у нее были бумаги, предназначенные для меня! Как я могла не пойти!

– Очень просто!

– Как?! Что бы я ей сказала – извините, но это не мои проблемы?!

– Это не твои проблемы!

– Теперь мои! – отрезала Инна. – Только мои. Мухиных больше не осталось.

Ястребов помолчал. Он как-то на удивление быстро успокоился.

– Я не понял, – сказал он задумчиво, – ты благородная, что ли?

Инна раздула ноздри.

– Поня-ятно, – протянул Александр Петрович и спросил буднично: – Хочешь еще чаю?

Налил в ее чашку жидкости подозрительно желтенького цвета и аккуратно вернул чайник на место.

– Тебе конец, – произнес он спокойно. – То есть, если ты разоблачишь его и сдашь в правоохранительные органы, хотя я не понимаю, как это можно сделать, он тебя не убьет, этот маньяк. Работу ты потеряешь навсегда. Карьеру – тоже. Ты к этому… готова?

– У меня нет другого выхода. Я сделала эту чертову карьеру один раз, и еще сделаю, если мне понадобится.

– В политике – никогда.

– Я устала от политики. До смерти. Мне надоело жить в казенных домах, где горничные переписывают мое белье!

Ястребов моргнул.

– Что… горничные делают?

– Переписывают белье. По пунктам. Твое не переписывают?

– Пока нет.

– Значит, все впереди.

– То есть ты сознательно готова отказаться от карьеры ради покойного губернатора Мухина и его семьи?

Инна пожала плечами. Он поднялся.

– Отлично. Чего ты хочешь от меня?

Она вдруг забыла. Все время помнила, а теперь вдруг забыла, когда он сказал отстранение – чего ты хочешь?

– Инна?

– Я хочу, чтобы ты немного меня подстраховал.

– Как?

Ей хотелось плакать и не хотелось ничего объяснять.

– Скорее всего этот человек не один. Скорее всего он… как бы это выразиться, нижнее звено.

– С чего ты взяла?

– Им кто-то управляет, очень успешно. По-моему, это очевидно. У тебя есть знакомые в ФСБ, только в каких-нибудь верхах? У меня есть знакомый, но он всего лишь майор.

– И что? Мы должны идти в атаку на вице-премьера? Это он застрелил ночью вдову Мухина?

– Тебе ничего не угрожает, – холодно сказала Инна, – ни тебе, ни твоей карьере. Я все возьму на себя.

– Александр Матросов, – пробормотал Ястребов недовольно. Она предпочла не услышать.

– Мне нужно только… небольшое содействие.

– Ладно, – вдруг согласился он с яростной любезностью, – шут с ним, пусть будет содействие. Только ты сейчас подробненько расскажешь мне, в чем и против кого.

И она рассказала.

Над Енисеем в розовом дымном тумане вставало солнце, похожее на кусок льда в бокале. Даже здесь, за лиственничными стенами, чувствовалось, как там холодно.

Холодно и поздно. Она опоздала на работу, наверное, первый раз в своей жизни.

Аделаида давно ушла, задав корму ее кошкам. Осип три раза звонил, все приставал с какими-то новыми вопросами, которые он умел виртуозно изобретать. Катя тихо возилась на первом этаже – завтрак, что ли, готовила? Инна не хотела завтракать. Она совсем ничего не хотела.

Сегодня последний день драмы.

Нет, так не говорят. Сегодня последний акт драмы.

Вот интересно, что с ней будет сегодня – она посмотрела на часы, – сегодня в шесть часов вечера?.. Сейчас одиннадцать. До шести осталось всего ничего.

Отец говорил «кот начхал», когда хотел сказать – мало.

Инна улыбнулась. Она редко вспоминала отца. Он так же был задавлен матерью, как и она сама, и она так до конца и не простила ему, что он ничем не мог помочь ей, маленькой. Он-то мог сопротивляться, у него был выбор, в отличие от нее, которая должна была только терпеть и ждать. Терпеть и рисовать картинку с солнцем и толстым зайцем под елкой. Терпеть и смотреть в грязное окошко на собачью будку и засыпанный щепой двор. Терпеть и думать, как она уедет в Москву и станет жить, как ей хочется, и больше никогда не вернется обратно.

Господи, помоги мне! Еще чуть-чуть. До шести часов. С шести я сама – как всегда, всю жизнь, только сама, одна. А до шести – помоги мне, господи!

Она одевалась особенно тщательно, словно на самый главный в своей жизни прием или бал, ибо в бой так не наряжаются. Но она и тут ни за что не хотела мириться с обстоятельствами.

Она сильнее их. Сегодня она будет так хороша, что враг будет сражен одним только ее видом.

Бриллианты в уши. Бриллианты на руку. Немного блеска на губы. Немного синевы на веки.

Вот и все. Она готова.

– Инна Васильевна! – воскликнула пораженная Катя, едва та переступила порог кухни. – Что это такое с вами?

– Доброе утро. У меня сегодня важный день, только и всего.

– А я завтрак приготовила. Я подождала, пока уйдет ваша горничная, встала и приготовила.

Катя была в давешнем свитере и джинсах Инниного мужа. Инна улыбнулась.

– Кать, я хотела тебе сказать, что, если меня вечером не будет дома, позвони Глебу. Только обязательно. Ты знаешь его телефон?

Губернаторская дочь внимательно на нее посмотрела.

– А почему вас… может не быть дома?

– Мало ли, – туманно и безмятежно отозвалась Инна и налила себе кофе в большую кружку. Наплевать на дырку в животе. Самое главное – продержаться до вечера без дырки в виске, а уж с дыркой в животе как-нибудь разберемся.