Первое правило королевы - Татьяна Устинова

Маленькими глотками она быстро выпила весь свой чай и налила еще – из другого чайника. Кто их разберет, то ли черный, то ли зеленый.

– Расскажешь?..

– Собственно, я за этим и приехала.

– Зачем? Рассказать? Она посмотрела в сторону.

– Ну да. Вряд ли на этой стадии я справлюсь… одна.

– Ну почему же? Ты все время прекрасно справляешься одна.

– Я понимаю, что ты не собираешься мне помогать, – отчеканила она, – но в данном случае я действую и в твоих интересах тоже.

– В моих?

– Да.

Он пожал плечами и взял со стола чашку. Ладонь была огромной и очень мужской, а чашка – хрупкой и женственной.

Ну и черт с ним! Черт с его руками, очками, глазами! Она сильная и храбрая, она не боится его, и ей очень нужно заставить его работать на себя.

– Мухин не стрелял себе в голову. Его убили.

– Это всем было известно сразу.

– Да. Но это никакое не политическое убийство. Ястребов подумал немного.

– Скорее всего нет. Он ни с кем не ссорился, в крупные игры не играл и вообще… ничего такого не делал. Самый обычный губернатор.

– Но обычных губернаторов не убивают выстрелом в висок в собственном кабинете! Как правило.

– А ты… знаешь, кто это мог сделать? Осторожнее, начал тревожно шептать инстинкт самосохранения, осторожнее, осторожнее! Что ты делаешь?!. Помалкивай, помалкивай, действуй только в своих интересах!..

– Нет, – сказала Инна решительно. – Я не знаю. То есть пока не знаю. То есть я знаю, кто его убил, но не знаю… что это за человек.

Ястребов опешил:

– Что это значит?

Инна глубоко вздохнула и с силой выдохнула:

– Его убил его собственный сын.

– Как?! Тот алкоголик! Как его… Дима? Вася?!

– Митя, – поправила Инна. – Он тут ни при чем.

– Инн, – с досадой сказал Ястребов. – У Мухина только один сын, этот самый Митя. Ни на что не годный алкоголик.

– У него есть еще один сын. Его родила Маша Мурзина, которая утопилась в Енисее двадцать семь лет назад.

– Ты бредишь, – констатировал Ястребов так, что Инна моментально поняла – он ей поверил. Поверил и теперь сопротивляется именно потому, что с ходу поверил. – Ты бредишь, да?

– Нет. Хочешь посмотреть справки?

– Какие справки?

– В той квартире я украла папки. В двух только газеты, а в одной справки.

Ястребов смотрел на нее в упор. Потом снял очки и опять стал смотреть. Сейчас в глазах у него было все, что угодно, но только не черная дыра без проблеска света, без эмоций, без всякого интереса.

– Подожди, – мягко сказал он, взял у нее из руки чашку, поставил на стол и сжал ее пальцы. Ей было больно – он сильно сжимал. – Я ничего не понял. В какой квартире? У кого украла? Ты что, ограбила квартиру?

– Да.

– Ты налетчик?

Тут она не выдержала, выдернула у него руку и растопыренными пальцами помахала у него перед носом.

– Я хочу, чтобы ты просто меня выслушал, Саша! Не перебивай меня, мне и так трудно! Неужели ты не понимаешь, черт тебя побери?!

– Саша, – пробормотал он, – Саша…

Она действовала на него, как сильный наркотик на человека, измученного нарзаном. Он смотрел на нее – и переставал соображать. То есть он совершенно отчетливо осознавал, как гаснут и замедляются в голове все нужные, умные, связные мысли, как искры от костра в темном небе, и остается только одно – огромное, бархатное, пугающее, повторяющееся раз за разом. А он, великовозрастный идиот, надеялся, что все кончилось там же, где и началось, на подмосковной дачке, куда он забрел по ошибке и где она печалилась о своем муже, которому пришла фантазия ее бросить!

Он изумился, когда она позвонила и сказала, что поднимется к нему в номер, и все время помнил, что она пришла «по делу», и старался контролировать себя, и все время втолковывал себе, что она по ту сторону реки Иордан, что им никогда не договориться, что у нее действительно что-то важное, раз она пришла к нему сама, – он даже представить себе не мог, что она может на такое решиться!…

Она назвала его по имени – и все.

Никто, кроме нее, так не называл его по имени. Как-то он ехал в машине по Москве, слушал песенку, в которой были как раз такие слова, рассеянно смотрел в окно и решительно не понимал, о чем именно они поют.

Вот она когда ему припомнилась, эта песенка.

Грош цена всем его потугам. Никто, кроме нее, так не называл его по имени.

Он не знал, как ему с этим быть.

То есть теоретически, как взрослый человек, как умудренный некоторым жизненным опытом мужчина, как стратег и тактик, – знал. Еще он знал, что Волга впадает в Каспийское море, – и ни одно из этих важных и нужных знаний не могло ему помочь.

И еще он не верил в то, что жизнь вдруг выкинула еще и эдакое коленце. Невозможно было придумать для романтической истории более неподходящего времени, более неподходящего места и более неподходящую женщину. Она слишком сложна, слишком умна, слишком красива, с ней слишком много забот, и именно она свалилась ему прямо в руки – тогда, на подмосковной дачке, и теперь с этим придется жить!

И как быть с этим, он не знал.

Инна искоса взглянула – вид у него был странный.

– Ты мне все-таки не веришь, да?

Он даже не понял, о чем идет речь. Чему он должен верить или не верить?..

Ах, да. Она пришла по делу. Губернатора застрелили. Она ограбила квартиру.

– Я пока ничего не понимаю, – холодно сказал он. – Может, ты объяснишь?

– Да я пытаюсь! Катя Мухина сказала мне, что ее мать говорила про преступление и наказание. Про то, что не бывает преступлений без наказаний.

– Это Достоевский, что ли?

– Это не Достоевский! Еще она спросила у Кати, помнит ли она Машу Мурзину, которая утопилась. Кате казалось, что двадцать, а на самом деле почти тридцать лет назад.

– Ну и что?

– Катя помнит Машу Мурзину и помнит, как отец был расстроен и рассержен, что она утопилась.

– Я бы тоже рассердился, если бы кто-то у меня на глазах утопился.

Инна посмотрела на свои руки – красные. Это потому, что она ковырялась в снегу.

– Саша. Это старая и неприятная история. То есть трагическая. Мухин зачем-то оставил мне бумаги. Он собрал какие-то бумаги, написал «Селиверстовой» – и застрелился. Любовь Ивановна попыталась отдать их мне, и ее убили. Остались только газеты. Газеты у меня украли, но я выписала из них фамилии журналистов – больше ничего оттуда нельзя было извлечь. Фамилий много, а инициалы, как правило, повторяются. Самыми частыми были «ЗГ».

– Зиновий Гердт, – предположил Ястребов. Слушать ему не хотелось именно потому, что он был совершенно уверен – она права, и это все усложнит и изменит.

Ему на сегодняшний день уже достаточно было сложностей и перемен.

– Я узнала, что «ЗГ» – это Захар Юшин. Так я и не поняла, почему "Г", если у него фамилия Юшин! В редакции никто и никогда не видел его в глаза, гонорары переводили на счет, зато у него есть адрес. Чернышевского, пятнадцать.

– И из этого ты сделала вывод, что Мухина убил его сын от Маши Мурзиной?

Инна рассердилась:

– Если вы не хотите или не можете меня выслушать, Александр Петрович, я лучше пойду. Мы просто зря теряем время.

Он поймал ее за руку, когда она уже поднялась, чтобы идти – решительная какая!

– Инна. Сядь. Мне трудно сразу разобраться и не очень хочется вникать, честно говоря.

Конечно. Он знала, что ему нет никакого дела до ее проблем. Ему нет никакого дела ни до чего, но в данном случае замешаны и его интересы тоже. Странно, что он не понимает. Или делает вид?

– В газетах, которые мне оставил Мухин, была заметочка про маньяка, который сбежал из сумасшедшего дома. Я случайно узнала, что не было никакого маньяка, никто ниоткуда не сбегал. Зато, когда я позвонила в сумасшедший дом, выяснилось, что три года назад у них погибли больной и санитар. Утонули в Енисее.

– Черт побери, – произнес в сердцах Ястребов. – Все тонут в Енисее. Эпидемия прямо.

– Больного звали Георгий Мурзин. Санитара – Захар Юшин. Из квартиры этого самого Юшина я украла папки. Вон те, – и она подбородком показала на раскрытую дверь в кабинет. Ястребов посмотрел туда, просто чтобы хоть десять секунд не смотреть на нее. – Там свидетельство о рождении, какие-то справки от участкового. В свидетельстве написано, что мать Георгия Мурзина зовут Мария Степановна Мурзина, а отца – Анатолий Васильевич Мухин. Записано со слов матери, естественно.

– Черт побери, – повторил Ястребов. Голос у него был почти растерянный, что от души порадовало Инну.

Они помолчали.

– А зачем Мухин оставил тебе какие-то бумаги? Ты что? Детектив местного разлива? И почему вообще оставил? Он что, собирался умирать?

Инна покачала головой:

– Это как раз сто пятнадцатый вопрос, Саша. Я не знаю ответа на главный – кто этот самый сын Мухина? Где он? Как он выглядит? Если он был в сумасшедшем доме, значит, с ним не все в порядке.

– Ничего это не значит, – возразил Ястребов. – Это значит, что он мог там косить от армии или еще что-то.