Третий источник - Дмитрий Кравцов

Матрены в прихожей не оказалось — Фантик удивился. И свет нигде не горит. А где же Татьяны, Крот? Странное запустение царило на жилплощади… Он прислушался и уловил подозрительные звуки в глубине квартиры. Та-ак.

Фантик несколько мгновений размышлял на тему — может ли быть глубина в двухкомнатной малолитражке, одновременно пытаясь определить источник шума. Таинственность обстановки дополняли сгустившиеся за окнами сумерки. Сразу на ум пришли все предупреждения Пастора.

Он аккуратно поставил пакет с едой на пол, стараясь ничем не звякнуть, вынул наган, зачем-то посмотрел в темное зеркало — ковбой, мать твою, где шляпу потерял? — тихонько взвел курок и осторожно заглянул в большую комнату. Тихо и пусто.

Никакой там боевой транс даже не ворохнулся. Значит что, опасности нет? Это вряд ли. Скорее старое-новое свойство опять дрыхнет без задних ног, придавленное внеплановым коньяком. А звуки продолжали раздаваться из темного узкого коридорного зева, что ведет на кухню мимо ванной с туалетом. Ага!

Фантик бесшумно скользнул в комнату, не переставая вертеть головой и держа на прицеле дверной проем быстро набрал номер Пастора. Тот обещал приехать через полчаса и запретил выходить из квартиры.

— Куда тут выходить, когда ЭТО в самой квартире и есть! — шепотом заорал Фантик, но Пастор уже положил трубку.

Толяныч разулся и на цыпочках подкрался к маленькой комнате. Заглянул никого. И тут его осенило — ванная!!!

Свет не горит, но источник звуков явно там. Вот опять…

Толяныч прикинул свои действия, но одновременно открыть дверь, включить свет и еще держать наган явно не получается. Примерил наган за пояс, но в тесноте коридора его не выдернешь, только локоть можно разбить об угол или холодильник. А если включать свет рукой с наганом, то скорее всего разобьешь выключатель. Да еще током трахнет. Вот, бляха-муха, дурацкое положение! Что же там такое происходит?

Какое-то время он стоял в носках в коридоре и ругался распоследними словами. Про себя, конечно…

Потом Толяныч осознал, что запах в коридоре витает вполне знакомый, и даже наверное очень определимый, если конечно напрячься как следует. Надо было сразу задействовать свое хваленое верхнее чутье вместо того, чтоб ушами хлопать. И не напрягаться же целых полчаса, пока там Пастор соизволит добраться до захолустного Чертаново!

А запах, сволочь, уже забивался в ноздри, щекотал что-то такое смутное и очень сладкое в памяти, дразнил, и запалил-таки бикфордов шнур знакомого желания, потек струйкой дыма к какому-то пороховому внутреннему погребу…

Спокойно!..

Осторожно, стараясь даже не шуршать одеждой, Толяныч присел; медленно, миллиметр за миллиметром донес револьвер до пола, коснулся глушителем — что же там в ванной-то происходит, а? И где Кротина, гад? А сам аккуратно тем временем переносил вес оружия с ладони на бледно-желтый линолеум, пока не положил его окончательно и бесповоротно… Выпрямился, а ухо само оттопыривалось в сторону двери, ловило такой знакомый ритм, который проявился в сперва хаотических отголосках, но понемногу обрел характерную направленность. Выдохнул и резко рванул дверь на себя, одновременно врубая свет…

В ванной Крот с азартом, вдохновенно трахал какую-то рыжую — РЫЖУЮ!!! девицу, а она ухала, как филин на сосне. Вот так дела!

Появления Толяныча никто и не заметил, да и не удивительно: здесь пахло спортзалом и еще этим же соблазнительным, что…

Яростный огонь возгорелся в нутре, и зверь, что сидит там же, взревел так, что даже стены задрожали. Виртуально, конечно.

Тут они как раз затеяли смену позиции, так что Толяныч получил полную возможность вступить в долю. Все напряжение минувшего дня, вся мерзость подозрений и отвращение к самому себе и окрестному миру, все это вдруг разрядилось в пах, и Толяныч повел себя адекватно: дрожащей рукой он нащупал язычок молнии — ВЖИ-ИК! — задышалось легче. И, успев лишь мимоходом заметить тоненький золотой браслет у рыжей на ноге, он отмахнул Крота в сторону как пушинку и пристроился, мгновенно войдя в заданный ритм. Обеими руками Толяныч вцепился в рыжие волосы, не прекращая движения развернулся вместе с ней на сто восемьдесят градусов туда, где маячил раскаленный — глаза бешенные, морда потная, аж лоснится вся — совершенно голый Крот. Толяныч подхватил ее под живот, надавил на буйно-рыжий загривок, и подтолкнул навстречу пышущему мартеновским жаром Сереге…

…Как они очутились в комнате, он даже не заметил. Но очутились. Может прошли весь коридор этакой монстровой каракатицей. Сознание ловило лишь отдельные отрывки действительности: муха на стене… алый сосок… блядская улыбка… охи-вздохи… почти наголо обритый золотистый лобок…

Потом была неопределенная возня на останках Малютки.

— Что? Сигареты? Да, давай перекурим… — и горький дым делится на всех. И снова вперед к вершинам блаженства. Покрытые потом, взъерошенные, задыхающиеся…

— Именем Жизни, дарующей жизнь, и семью именами бытия, заклинаю тебя ЗАМРИ! Замри!! Замри!!! — Громовой голос вырвал Фантика из водоворота соития и швырнул на холодный пол.

Мир действительно замер, лишь паучок неожиданности щекотно помчался по спине. Словно со стороны он наблюдал, как Пастор, в своем нелепом халате с росписью и огромных черных наушниках похожий свихнувшегося доктора, стоит на пороге, простерев руки в стороны, а Альба пытается вывернуться из-под Крота, застывшего в самой что ни на есть стремной позиции — так и врезал бы по заднице! — и спина Сереги лоснится от пота…

Время превратилось в вязкий кисель, в котором копошится герцогиня, пытается остановить свое поступательное движение Крот, и все медленнее, ватнее движения. И Матрена осторожно выглядывает из-за косяка. И реют полы пасторова халата…

Наконец герцогине удается выбраться, хотя сдвинуть тушу в шесть пудов, да еще неподвижную как бревно — воистину задача не из легких. Двигалась она не совсем уверенно, но уже выставила перед собой руки со скрюченными пальцами, и вот закружилась с Пастором по комнате в медленном, но смертельно опасном — это Фантик понимает по суете паучков уже по всему телу — танце.

У Пастора милицейский шокер, которыми он пытается достать Альбу, но без особого успеха — кажется он тоже двигался с усилием, словно завороженный собственным воплем. Разрядник потрескивает еле слышно. А может это лишь кажется…

И запоздалая, но от этого не менее острая боль взрывает локоть все-таки ушиб, как не берегся.

Толяныч выпал из течения времени, но Фантик, не обращая внимания на кисель и даже не пытаясь подняться, подтянул их общее тело, перекатился, захлестнутый яростью, воспаленный ею, взревел от боли: