Внук Персея. Сын хромого Алкея - Генри Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Идем в Спарту, – сказала Алкмена. – Ты воин.»
«Ну и что?»
«В Спарте ценят воинов. Тебя очистят, и мы поженимся.»
Амфитрион кивнул. «Эбал Спартанец женат на моей тетке Горгофоне, – подумал он. – Эбал не Пелопид…» С недавнего времени сын Алкея перестал доверять Пелопидам.
«Клятва, – лязгнул в голове голос покойника‑Электриона. – Ты клялся, племянник!»
Амфитрион кивнул еще раз: тени, восставшей из Аида.
«Я помню. Помню…»
Деревни, именующие себя городами. Города, беднее деревень. Заночевать под крышей – редкая удача. За фибулу с опалом и серебряную пряжку Амфитрион купил два походных шатра, одеяла и медный котел. Женщины не должны спать на голой земле. Да и Ликимний – тот еще бродяга…
Колесница сломалась на границе со Спартой. «Дурной знак, да!» – расстроился Тритон. Как в воду глядел. Басилей Эбал их принял. Дал приют во дворце, честь по чести. И от беседы не отказался. Выслушал. Сочувствовал. Правда, бороду при этом теребил – чуть не выдрал. Ну да мало ли, у кого какая привычка? Повозку с ослом выделил. Еды дал, не скупясь…
Вот только очищать отказался.
И не возмутишься, не рявкнешь в сердцах: «Почему?!» В своем праве басилей. Скажи спасибо за добро, за ласку, и иди дальше, изгнанник.
– Стойте! – ударило в спину, когда они уже миновали ворота.
Тетка Горгофона, жена Эбала. Две рабыни не поспевали за госпожой, самолично тащившей увесистый мешок.
– Возьми. Пусть боги будут милостивы к тебе. Ко всем вам.
Тетка развернулась и пошла обратно, не оглядываясь.
В мешке обнаружились наконечники для копий, три ножа, пять пар крепких сандалий, теплые плащи… Дар воина воину. Горгофона была истинной дочерью Персея и Андромеды. На сердце сделалось теплее. Что ж, попытаем счастья в другом месте.
Все смотрели на Амфитриона. Куда теперь?
– В Тегею, – он махнул рукой на север.
Почему в Тегею? Он и сам не знал. Может, потому, что близко? Потому, что Тегеей правит не сын Пелопса? Ну так Эбал – тоже не Пелопид. И что это изменило?
Скрипела повозка. После привала осел заартачился, желая вернуться домой. Пинок Тритона вернул склочное животное на стезю добродетели. Теперь осел ревел, едва завидя Тритона, и был на диво послушен. Тегея, укрытая за лиловыми горами, медленно приближалась.
В Тегее они гостили месяц. Местному басилею очень хотелось послушать о битвах с телебоями – из первых, так сказать, уст! От лавагета‑победителя! Когда еще такой случай представится? Кормил‑поил, чествовал, отпускать не хотел. Покои выделил – каждому отдельные. Даже Тритону, как герою войны. Тритон был счастлив. При случае басом шептал на ухо:
«Останемся, да?»
Все было замечательно, кроме главного: едва Амфитрион заводил разговор об очищении, у басилея начинали бегать глазки, и он спешил перевести беседу в другое русло. Когда же Амфитрион отбросил все приличия и задал вопрос в лоб: «Очистишь, или нет?» – басилей скорбно потупился:
«Извини. Знамение мне было…»
Амфитрион догадывался, как звали «знамение». Фискоя, супруга басилея. Он ловил ее косые взгляды в спину по сто раз на дню. Вечером сын Алкея стал готовится к отъезду. Алкмене он ничего не сказал, но она сама догадалась. Зачем она пришла к нему? Искала плащ? Позже он не мог вспомнить. Да и какая разница? Просто было так: глаза в глаза. Ей пришлось встать на цыпочки. Руки на плечах. Дыхание: одно на двоих.
– Я не могу.
– Молчи…
– Я поклялся. Твой отец…
– Молчи.
– Я изгнанник.
– Ты мой муж. И хватит об этом…
Перед отъездом из Тегеи он купил третий шатер. Для них с Алкменой. Плевать, что скажут люди. «И боги,» – подумал он, ужаснувшись спокойствию этой мысли.
Мантинея, Птолис, Орхомен. Знакомые места. Их принимали – где лучше, где хуже. Не гнали. Слушали. Участливо вздыхали. Отводили глаза. Возьмите еды в дорогу. Вот фарос, почти новый. Вот пояс. Пригодится. На пути в Пилос или Коринф…
Гонец от Питфея перехватил их на выезде из Орхомена – Амфитрион как раз собирался отправиться в Трезены. Питфей‑провидец, друг и соратник – уж он‑то не откажет!
«В Трезенах нет твоей судьбы, – сказал Питфей устами гонца. – Не приезжай.»
…Кафия, Феней. Амфитрион помнил этот путь. По нему он, как безумный, гнал колесницу, желая настичь братьев‑Электрионидов. Успеть, остановить, образумить… Не успел. Вспоминать было муторно, но не вспоминать – еще хуже. Почему ноги понесли его этой дорогой? Случай? Судьба?
Все повторялось: дорога, лица, ответы. Нет, не проезжали. Нет, не очистим.
Они шли дальше.
Добраться до Фенея засветло не удалось. Шатры разбили в узкой ложбине меж горбатых холмов. Хоть какая‑то защита от колючего Борея, налетевшего к вечеру. Амфитрион проснулся перед рассветом. Сначала он не понял, что за звуки его разбудили. Скулит кто‑то? Щенок приблудился? Нет, не щенок. Рядом, свернувшись, как дитя в утробе, плакала Алкмена.
«Ну что ты, успокойся! Мы найдем…»
«Я плохая жена! Плохая! Я не могу зачать от своего мужа…»
«Все будет хорошо…»
«Не могу… это я виновата…»
«Ты ни в чем не виновата… Это я! Клятва…»
«Не могу…»
«Я исполню клятву, и ты родишь мне сына. Двоих! Близнецов…»
«Мама рожала двойни…»
«У нас в семье часто рождаются близнецы. Слышишь? Не плачь…»
«Я слышу. Я уже не плачу. Видишь?»
«Вижу…»
«Я уже совсем не плачу. Все будет хорошо. Все будет…»
Она забылась в его объятиях, а он лежал без сна до самого рассвета. Это он виноват. Он один. «Ты не понимаешь, – донесся издалека, из полузабытого детства, голос приятеля‑соперника. – Или врешь. Проклятым быть плохо. Теперь у тебя в жизни все будет плохо. Чуточку плохо или очень плохо, но всегда плохо. А когда хорошо – ты будешь ждать, когда же начнется плохо. Тебе сейчас плохо, да?» Плохо, согласился Амфитрион. Мальчишкой, помнится, в драку кинулся, а сейчас и спорить не стал. Клятва давила, гнула к земле. У него не будет детей от Алкмены, пока он не выполнит обещание, данное мертвецу. Он должен убить Птерелая. Сыновья дяди Электриона погибли; Ликимний, рожденный от рабыни – не в счет. У дяди Сфенела нет сыновей, и будут ли – ведомо лишь богам. Отец… О хромом Алкее и говорить нечего. А он, Амфитрион, сын Алкея, бессилен подарить ребенка любимой женщине. Если клятва останется пустым звуком, развеется пылью на ветру – род Персеидов прервется.
Кто виновен? – Амфитрион‑Изгнанник.
Больше они не говорили об этом. Но в глазах Алкмены поселилась тоска, а груз клятвы с каждым днем становился невыносимей для Амфитриона. Словно Олимп взвалил на плечи. Рано или поздно тяжесть раздавит его. Надо было спешить.
