Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин

терялся в бурном месиве мятущихся человеческих тел и, правда, медленно, но верно прокладывал дорогу к узенькой резной дверке, из которой выглядывал человечек в золоченой огромной — не по голове — тюбетейке с забавным махорком. А голова его удивительно походила на тыкву. Меж толстых, выпученных щек крошечной пипочкой терялся носик.

Неожиданно человечек, льстиво улыбаясь, оказался рядом с доктором и его сыновьями.

— Ужасны не наши беспорядки, а наоборот, наши порядки, — тоненько взвизгнул он, стараясь перекричать шум, стаявший в саломхане. Говорил он удивительно чисто по-русски. — Не наши бухарские разбойники, не наша дикая, необузданная чернь страшна, а наши аристократы, так сказать вельможи и беки. Озверели. Рвутся дикими верблюдами. Прут к дверям их высочества… за милостями! А нам с вами толкаться не к лицу. Пожалуйте сюда.

Доктор с сыновьями чуть ли ни мгновенно оказались в маленькой, богато убранной коврами комнатке. За ним шагнул и тыквоголовый господни в золотой тюбетейке. Несмотря на сутолоку и буйство толпы, он сохранил невозмутимую важность.

— Животные, — проговорил он с презрением. — Без приглашения не надлежит войти даже в дом аллаха, а этих обуревает жажда отведать эмирского плова. И это двор его высочества, могущественного хана! Базар!

Вместе с тыквоголовым придворным, оказавшимся главным мехмондором — дворецким, визирь Сахиб Джелял провел гостей в эмирскую приемную и, удалившись вдвоем, попросил подождать немного.

Ждать пришлось долго. И нашлось предостаточно времени рассмотреть обстановку. Судя по ней, вопреки всем ожиданиям, Бухара оказалась совсем не такой экзотичной и красочной, какой надлежало ей быть, судя по описаниям путешественников и раздутым слухам. Где же величие? Где красота? Где пышность дворца восточного владельца?

Жалкие выцветшие мундиры сторожей-сарбазов, потрепанные, потертые сапоги со сбитыми каблуками. Косматобородые наемники-пуштуны в грязных тюрбанах. Разнокалиберные ружья с нечищеными, ржавыми затворами.

На полу — великолепный гранатовый ковер, но пыльный с бело-серыми следами высохшей грязи. Серая, паутина на красивейшем, поистине чудесном резном алебастре стрельчатых ниш. Бесценные фарфоровые китайские вазы и тут же аляповатые гипсовые рамы зеркал с облупленными жирными золочеными наядами. Антикварные шандалы старинной бронзы, но с оплывшими сальными свечами. Массивная, поразительной резьбы по дереву дверь, более похожая на парадные ворота, и рядом грубо сколоченная табуретка, плохо покрашенная масляной краской.

А ведь здесь, в этой комнате, знатные гости, приехавшие из зарубежных стран, проводили немало времени в ожидании, когда наступит момент представления их эмиру в большом тронном зале.

На изящном столике — искусном создании местных бухарских резчиков по дереву — красовался грубый железный поднос с ядовито-яркими розами, а на подносе рядом с бесценными фарфоровыми пиалами бутылки с жигулевским пивом с косо налепленными на них этикетками. А пряный запах благовоний смешивался с густым запахом отхожего места, находящегося за боковой дверью, грубо врубленной в глиняную пахсовую стену. Когда взгляд гостей обращался к потолку, то и тут поражал контраст: изумительная роспись болоров, выполненная талантливым народным художником, была покрыта пятнами копоти, на которой нагло поблескивали грубо ограненные висюльки громадной электрической люстры без лампочек.

IV

Похожи на собак, гонящихся за убегающим и рвущих ему одежду, но виляющих хвостом, едва жертва оборачивается и идет на них.

Диоген

Где падаль, там и стервятники.

Баба Хусейн

Долгое, скучное ожидание в саломхане не мог оживить и довольно скоро возвратившийся визирь Сахиб Джелял. Одно получилось хорошо. Его приход заставил всех присутствующих сразу же изменить поведение. Особенно какие-то вельможи в традиционных широкоплечих шелковых халатах вдруг стали любезными и приветливыми. До сих пор они взирали на доктора и его сыновей с мрачным недоверием и презрительной снисходительностью.

Почтительное внимание самого визиря к этому русскому и его сыновьям переполошило вельмож. Они поняли свою ошибку: доктор явился в Арк в партикулярном платье, и его, очевидно, приняли за обычного, не слишком видного коммерсанта или путешественника-просителя, домогающегося приема у эмира. Они не знали, что сам визирь Сахиб Джелял задержал прием с тем, чтобы успели привезти чемодан доктора с парадным мундиром.

Но когда они увидели, что сам всесильный советник эмира окружает доктора вниманием и уважением, вельможи подхалимски «пустились кружиться мотыльками вокруг». Попытались заинтересовать гостей развешанными на огромном, довольно-таки выцветшем ковре музыкальными народными инструментами, захлебываясь от умиления, наперебой восклицали:

— Их высочество артист всех времен!

— Кто может так же совершенно сыграть на тамбуре? Никто!

— Их высочество, халиф правоверных, знаток макомов!

— Он играет на дойре! О, та супруга, которая разбирается в тонкостях исполнения эмиром и умеет вовремя похвалить их высочество Сеид Алимхана, пользуется особой его благосклонностью!

Они восхваляли музыкальные таланты эмира громко и шумно. Но внезапно все шарахнулись в сторону. В саломхану вошел черноликий пожилой человек с белыми блестящими белками колючих глаз и ничем не примечательным багровым лицом, скромно одетый в суконный камзол и мягкие сапоги без каблуков.

Он подошел к доктору с сыновьями и пригласил их послушать райскую музыку.

Он ручкой завел граммофон. И пока ребята перебирали грампластинки «Пишущий амур» — с розовым, пухлым младенцем с крылышками на этикетке в середине диска, — старший сын, презрительно оттопырив губы, прочитал вслух: «Фирма граммофон с ограниченной ответственностью» и заметил:

— Здорово! Да тут на арабском, английском, русском… надписи.

— Что из того, — возразил младший, — мама говорит, граммофон — это вульгарно. Граммофон сипит, трещит…

— Музыка ангелов! — воскликнул багроволикий.

Доктор искоса наблюдал, поддерживая разговор с визирем Сахибом Джелялом:

— Кто это? Тот, в камзоле, краснощекий. Знакомое лицо.

— Знакомое?… Вы видели? Там на площади… Джаллод его высочества! Палач. Болуш. Тот самый… с ножом.

— Палач? Здесь? — доктора прямо передернуло всего. Чувство тошноты поднялось к горлу. Его сыновья в обществе палача. Дрожь отвращения пронизала тело. Он подозвал сыновей.

— Не отходите от меня. Побудьте здесь.

Визирь Сахиб Джелял оставался невозмутим:

— С тем, кто у порога владыки, надлежит ладить. И разве вы, господин доктор, не знаете, что при дворах азиатских владык, палач — здесь он называется джаллод — самое приближенное, доверенное и самое уважаемое лицо? Шевельнет правитель пальцем — и уже притаскивают коврик крови. И господин джаллод Болуш — вся Бухара от Дарьи и до Дарьи имеет честь его знать — уже стоит перед троном. Знатный человек джаллод Болуш! Опора трона и государства. К тому же джаллод Болуш превосходно играет на тамбуре. Трам-там, трам-там! Их высочество частенько играет вдвоем с ним, как его… дуэтом, Все мы, придворные, с наслаждением слушаем… дуэт эмира Бухары и палача Болуша.

Многие из присутствующих шевелили пальцами на толстых животах, суетливо перебирая зерна четок.

Не без удивления доктор признал в ряду великолепных, благопристойных бород жалкую седоватую бороденку… тилляуского муфтия.

«Мышь