Девять жизней Роуз Наполитано - Донна Фрейтас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я же говорил, Роуз, ты следующая, – ухмыляется папа.
– Сегодня я надену все, что ты захочешь, мам.
Мама отрывается от своего занятия и улыбается.
Как легко сделать родителей счастливыми: сказать маме то, что она мечтала услышать, дать ей желаемое – свитер, внучку. Почему я так противилась рожать, ради чего? Почему так возражала? Что плохого в том, чтобы наполнить любовью мою жизнь?
Папа берет Адди на руки, пока я натягиваю нелепый свитер, который мне вручила мама, на свое ноющее тело. Все это я проделываю так, будто только о том и мечтала, будто это мое предназначение – стать матерью.
После, сидя на больничной кровати и наблюдая за тем, как родители сюсюкаются с внучкой, я ловлю себя на том, что мне не хватает тепла малышки у моей груди. Как быстро мозг и тело адаптируются к новому элементу в жизни, как быстро развивают чувства – осознание присутствия или отсутствия ребенка, понимание того, где он находится, удобно ли ему, безопасно ли.
Что будет с моей работой, с карьерой? Способен ли мой мозг снова заняться научной деятельностью, статьями, преподаванием – или же никогда не станет прежним? Неужели я никогда не стану прежней?
А важно ли это? Не все ли равно… Натягиваю одеяло повыше.
Пока что это не имеет никакого значения и можно наслаждаться мигом восторга, ярко-желтым мигом.
Папа склоняется к Адди и прижимается щекой к пушистой головке.
И все потому, что в тот день я потянулась к Люку.
Цепляюсь за эту мысль и внимательно ее обдумываю. Я потянулась вперед, а не отпрянула, приникла к мужу, а не оттолкнула его, всего лишь слегка сменила направление движения – и вот с нами Адди.
Я нахожусь в реальности, где мы – мой муж, родители, дочь – в больнице. Представив, что Адди так легко могла не появиться на свет, что ее существование в этом мире так эфемерно, я почти теряю голову. Ей меньше суток, но мысль о том, что она вовсе бы не родилась, невероятна. Адди необходима, важна, так же важна, как воздух, дыхание и сердце, что бьется в моей груди.
Кем бы я была сейчас, если бы продолжила спорить с Люком?
В глубине души нарастает странное удовлетворение: я сумела это сделать, подарить миру нового малыша, а бабушке с дедушкой – внучку, чтобы обнимать ее, любить и баловать.
В дверь заглядывает смеющийся Люк.
– Отличный наряд, мамуля.
Мама оборачивается к нему, но он снова смеется:
– Я о другой мамуле, о Роуз!
Мама целует моего мужа в щеку.
– Кстати, у меня и для тебя есть свитер.
– Ну разумеется! – закатывает глаза Люк.
– Твои родители еще не приехали? – интересуется мама. – Можем одолжить им свитера, чтобы сделать ваше семейное фото.
– Какая вы заботливая, – подтрунивает Люк.
Нэнси и Джо ни за что не облачатся в свитера, уж он-то знает.
Муж берет камеру, самую большую, которую бережет для важных съемок.
Чего я не ждала с нетерпением – так это родственников Люка. Снова придется выслушивать советы, терпеть попытки все контролировать: меня, Адди, их сына. Я задавалась вопросом: возможно, появление ребенка смягчит отношение родителей Люка ко мне? Но их потребность указывать, что я должна делать и кем быть, только усилилась. Наверное, время, когда мы все жили в ладу, ушло навсегда.
– Дружно улыбаемся! – командует Люк.
Мама уже заставила его нарядиться в свитер, и все мы выглядим одинаково. Это самое нелепое, что мы позволили ей делать с нами, но нам все равно. Главное – то, как мама сейчас счастлива, и счастье ее наполняет всю палату, отчего зрение размывается и я вижу все нечетко, будто на старом фото, словно то, что когда-то случилось в прошлом или произойдет в будущем, но не здесь и сейчас.
Адди так и не просыпается, пока мы фотографируемся – сначала все пятеро, вместе с Люком на камеру с установленным таймером, потом папа, мама, Адди и я. Люк, Адди и я; Адди со мной и Адди с Люком.
Не могу перестать улыбаться, будто иначе все это – мои родители, Адди, Люк и все хорошее в этой комнате – может исчезнуть. Мы снимаемся в разных комбинациях, а потом я прошу мужа сделать кадр, необходимый мне так, словно от него зависит вся моя жизнь.
– Люк, сфотографируй нас с мамой и Адди? Только втроем?
– Конечно, – соглашается он.
Мама садится на край кровати.
– Ты слишком далеко, – говорю я. – Мне хочется тебя обнять.
Она смотрит на меня, словно для нее никого в целом мире больше не существует. Я наслаждаюсь этим ощущением, даю ему проникнуть сквозь кожу и побежать по венам, наполняя каждую мою клеточку. Хочу приберечь его на черный день, ведь черные полосы всегда наступают…
– Я люблю тебя, – говорит она.
Есть в этом нечто странное, отчего все кажется нереальным. Сияющие улыбками родители, сияющая мама… Взгляд снова падает на крошечную, прекрасную Адди, на женщину, что бережно баюкает мою дочь, мое дитя, так нежно, так уютно, будто ее предназначение – держать на руках внучку.
Я хочу наслаждаться этим.
Но что, если происходящее – сон? Случилось ли все на самом деле?
А вдруг я проснусь и жизнь изменится?
ГЛАВА 30
12 февраля 2010 года
Роуз, жизнь 8
Железная дверь в абортарий покрыта алой облупившейся краской.
Я рассматриваю ее, не в силах сделать последние шаги, что приведут меня внутрь, приблизят к решению, о котором я размышляла с тех пор, как увидела на аптечных тестах все эти полоски и плюсы.
Джилл опаздывает. Она написала сообщение, что застряла в метро: какому-то пассажиру стало плохо, образовалась пробка.
Под ногами потертый изношенный ковер, грязный, как и стены, что некогда были белыми, но теперь покрыты серыми пятнами. Здесь только две лампочки, и одна из них не горит.
Обстановка словно бы кричит: вот чего заслуживают женщины, отказывающиеся от материнства, – убогости, осуждения, мрака. Они не достойны чистых лабораторий и оборудования, яркого света и подбадривающих врачей на УЗИ, милых, окрашенных в пастельные тона палат родильного отделения.
Я вхожу в дверь.
За ней ничуть не лучше.
Здесь светло, и женщина, которая здоровается со мной, улыбается, но разговаривать нам приходится через бронированное стекло с маленькими дырочками, чтобы друг друга слышать. Неужели для аборта обязательно требуется бронированное стекло?
– Мне назначено на два, – говорю я. – Роуз Наполитано.
Женщина смотрит в компьютер, кивает, открывает для меня кнопкой дверь справа. Прохожу за бронированное стекло в комнату ожидания. Обстановка здесь лучше, чем в коридоре.
Краска на стенах серая, на столике – стопки журналов, вдоль стен
