Проект - Кортни Саммерс

ладошкой рот. Я велю ей никогда не повторять это слово, и она озорно улыбается.

Я сотни раз видела, как Фостер без происшествий передвигается в занимаемом Эмми пространстве. Получится ли у меня освоиться так же здорово?

– Где папочка? – повторяет вопрос Эмми.

– Говорит с Кейси и дядей Фостером о важных вещах. Когда ты поешь, мы сходим к нему. – Возвращаю Эмми на место, положив ладонь на ее плечо. Из-под жарящейся картошки брызжет маслом. – Осторожнее у плиты, Эмми.

Она сцепляет ручки за спиной с видом: «Кто? Я?» И этим так напоминает Би!

Завтрак готов, и я сажаю Эмми на детский стульчик. Накладываю еду в тарелку, поливаю ее кетчупом «Хайнц» и ставлю тарелку перед малышкой.

– Хмм! – говорит Эмми, изучая ее содержимое.

Маленькая вилка не удостаивается чести быть использованной. Эмми решает, что руками есть намного удобнее. Я поклевываю то, что осталось в сковородке, а малышка ест и сбивчиво рассказывает мне историю, состоящую, видимо, из эпизодов различных ТВ-шоу. Я пытаюсь следить за ее ходом, пока Эмми умудряется одновременно есть и расписывать мне свой вымышленный, склеенный из кусочков мир.

Вскоре она поднимает испачканные кетчупом руки, показывая, чтобы ее сняли со стула. Нехотя позволяет себя перед этим вытереть. Потом ловко пристраивается у меня на бедре. Я несу Эмми из кухни в гостиную, где ее подкарауливает «лошадка». Атара обожает Эмми и трогательно нежна с нею. Малышка может дергать ее за уши и тянуть за хвост и в ответ получит лишь только любовь и ни капли агрессии. Атара лижет личико Эмми, наверняка чуя в ее дыхании съеденный завтрак, и та заливается смехом. Из кабинета Кейси доносятся голоса. Я говорю Эмми, чтобы она осталась с собакой, обещая вернуться через минуту.

Дверь в кабинет чуть приоткрыта на щелку, и, подходя к ней, я слышу:

– Что сказал арендатор?

Замедляю шаг и прислушиваюсь, хотя если бы до моих ушей должен был дойти этот разговор, меня бы пригласили.

– Что тот смылся из квартиры в начале 2017 года, – отвечает Фостер.

– Что насчет соседей? Вы поспрашивали?

– Это трущобы. Постоянная текучка жильцов. Не осталось никого, кто жил бы там в то время.

– Он же не мог просто испариться.

– Именно это он и сделал, поскольку знал, что мы будем его искать, – отзывается Лев.

Я подкрадываюсь поближе.

– Смотрите: мы можем проследить путь Роба отсюда…

Роба?

Раздается шелест бумаг.

– …досюда – и все. Дальше нет ни следа.

– У отца есть знакомые, специализирующиеся на поиске людей, – говорит Кейси, – но он не отвечает на мои звонки.

Под моей ногой скрипит половица, и разговор в кабинете резко обрывается. Я тихо стучу в дверь и толкаю ее, делая вид, что ни слова не слышала. Нахожу взглядом Льва, надеясь не выдать себя. Я спрошу его об услышанном, но не сейчас. Говорю, что Эмми позавтракала и спрашивает о нем.

– Спасибо, Ло. – Лев бросает взгляд на Фостера. – Вам пора в город.

– Ты готова? – спрашивает тот меня.

Готова.

* * *

Я прослеживаю путь до Мореля на приложении в мобильном, лишь иногда набираясь смелости взглянуть на меняющийся за окном пейзаж. Очистит ли меня вода при крещении от этого страха? При каждом отвоеванном у него взгляде в окно я вижу первые признаки весны. Ее приближение ощущается в свежести воздуха.

Роб…

Из мыслей меня выдергивает голос Фостера:

– Можно тебя кое о чем спросить?

– Смотря о чем.

– Ты помнишь это?

Я поворачиваюсь к нему.

– Помню что?

– Как Лев… воскресил тебя.

Выражение его лица непроницаемо, но в голосе слышится нерешительность. Вопрос этот важен для него, но задать его было непросто. Ответ важен для меня, но вряд ли получится описать те ощущения словами.

– Я лежала в реанимации, в горячечном бреду.

Фостер поднимает бровь.

– Слышал об этом?

– Ты думала, медсестры собираются тебя убить или что-то вроде того?

– Нет. – Думай я так, это бы приносило меньшую боль, чем мои галлюцинации. – Я видела маму… – Она плакала, держа меня за руку. Притом что должна была быть мертва. Постаравшись, я могу отчетливо представить, что лежу в больничной кровати, и как наяву почувствовать то, что испытывала. – Даже после того как мне сказали, что она погибла. А иногда я думала, что нахожусь в лесу.

– В лесу?

Я коротко смеюсь, пусть мне и не смешно. Это я тоже вижу сейчас как наяву: окружающую кровать сочную пышную зелень. Воздух плотный и густой, как летом в лесу, – я ощущаю его на своей коже, в своих легких. И хотя кровать в лесу должна была бы намекать мне на какую-то неправильность происходящего, тогда оно казалось мне совершенно нормальным и объяснимым, в отличие от всего остального.

– В какой-то момент я увидела мужчину в изножье моей кровати, тянущего ко мне руки. После чего мне стали сниться кошмары о нем, поскольку я не знала, кто он и чего хотел, но…

– …это был Лев, – заканчивает за меня Фостер.

– Да. Почему ты об этом спросил?

– Просто интересно, каково это – быть чудом… Ты – легенда. Я услышал о тебе, когда пришел в «Единство».

– Жаль, мне об этом не сказали раньше.

– Да. Знаешь, что говорит Лев?

– Что?

– Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее…

Я судорожно втягиваю воздух. Не думала, что когда-нибудь услышу эти слова снова. Они выдергивают меня из настоящего и швыряют в прошлое. Я притворяюсь, что все плохое, пережитое мной, осталось далеко позади. Настанет ли время, когда это действительно будет так? Я ощущаю запах железнодорожной станции, ощущаю близость Джереми столь остро, как будто могу дотянуться до него и схватить, удержать. Я закрываю глаза и вижу его там.

– Что эти слова значат?

– Покорность, – отвечает Фостер. – Принять искупление – это отдаться на волю Бога. Нельзя присоединиться к Проекту по эгоистичным причинам, потому что тогда ты не продержишься в нем и дня. От тебя требуется столько, сколько ты сможешь отдать, только если горячо веришь во что-то, что гораздо важнее тебя. – Он делает паузу. – Потому тебе никто и не рассказывал, даже Би. Правда открылась тебе, когда ты оказалась готова к ней.

Я ничего не отвечаю. Не знаю, как сказать Фостеру, что попросила о крещении не ради Бога.

И прекрасно осознаю, на чью волю полагаюсь.

* * *

Сборы в квартире не занимают много времени.

Фостер оттаскивает несколько коробок в джип, поражаясь тому, как мало я нажила за последние годы. Меня это и саму слегка удивляет. Дом отражает очевидную неполноценность человека, жившего в нем и лгавшего себе, чтобы вписаться в его пустоту, являющуюся отражением его собственной. Сейчас я смотрю на него новыми глазами и с облегчением оставляю в прошлом.

Теперь мне понятно, почему так важно все отпустить.

– Готова? – спрашивает Фостер.

Скрестив руки, смотрю в выходящее на улицу окно. Сейчас я уеду, и на этом все закончится.

– Ло?

Но есть еще кое-что, что нужно оставить в прошлом.

– Мне нужно на кладбище.

– Что?

– Родители, – поворачиваюсь я к Фостеру, – хочу отдать