Крепитесь, други! - Астра

… К четырем часам в дашином кабинете были разложены все десять комплектов. Кабинет стал похож на одежную лавку. Покупатели не задержались. Два упитанных канадца вошли в просторный кабинет. Даша представила Агнессу. Канадцы принялись перетряхивать вещи, щупать ткань, швы, смотреть на свет, на просвет, вблизи, издали. Один из них почти не знал по-русски, другой изъяснялся свободно. Перетряхнув свой «английский», Агнесса давала пояснения.

Наконец, все уселись. Принесли в чашечках дымящийся кофе.

— Нам очень нравятся ваши изделия, госпожа Щербатова, мы готовы приобрести всю коллекцию. В Канаде, как известно, проживают потомки многих русских родов, сохраняющие обычаи и уклады своих мест. Представляется, что народная одежда разных уездов старой России будет для них желанным приветом с родины. Мы заинтересованы также в продолжении ваших исследований на взаимовыгодной основе, но вначале сделаем первый шаг. Кстати, ваше искусство много выиграло бы, если бы дополнилось обувью.

— Вы намекаете на лапти? — спросила Даша с насмешкой. — Нет уж. Мы не позволим ей портить руки, лапти плести каждый может. Итак, к продаже предлагается русский московский костюм, вологодский, архангельский, вятский, рязанский и другие. В каждом по шесть-семь предметов, всего десять комплектов. Сработано в одном экземпляре, ткань — самотканная рядина из народных мастерских, ручная вышивка, кружево, роспись жемчугом, бисером, кое-где позументом. Наша цена пять тысяч долларов за комплект.

Агнесса замерла. Но иностранцы и бровью не повели.

— Триста долларов, — был их ответ.

— Три тысячи, — сбавила Даша.

— Семьсот, — назвали они.

Сошлись на тысяче. Купцы рассчитались наличными тут же, на месте. Даша умело пересчитала купюры, отделила пятьсот и заперла в стол. Девять с половиной тысяч отдала Агнессе. Все вещи были упакованы в коробки и унесены незаметными услужливыми людьми. Джентльмены откланялись. Вся сделка не заняла и сорока минут.

Сумочка с деньгами свешивалась с плеча. Агнесса сидела молча.

— Что притихла? Или я продешевила? — с тревогой спросила Даша.

— Не по себе как-то… Словно детей продала.

— Зато деньги какие! На одни проценты жить можно. Спрячь понадежнее, в титьку, как бабки делают. Слышишь меня, Агнесса?

— Да.

В смутном, странно-спокойном состоянии Агнесса вышла за каменные ворота. Троллейбус только что отошел, остановка была пуста. Она свернула направо, пересекла переулок, отделяющий особняк от соседних домов, ступила на тротуар. Вдруг кто-то обнял ее сзади, привлек к себе.

— Я вас люблю, — нежно проговорил мужской голос. — Не кричите и не оглядывайтесь.

Сумочка будто сама соскользнула с ее плеча, мужчина метнулся в переулок. Постояв в неподвижности несколько секунд, Агнесса направилась к метро пешком, бесчувственная как кукла.

Вечером по телефону она рассказала об этом Николаю. Он остался невозмутим.

— Это моя вина, надо было подъехать, подстраховать тебя. Но я не предполагал, что речь идет о такой сумме!

— Кто это подстроил, как ты думаешь?

— Никак не думаю и тебе не советую. Будь осмотрительна и осторожна, но не засоряй себя подозрениями. Это не наше.

В начале июня экономикой овладела стихия распада. Понижение кредитного рейтинга России отвратило от нее последних инвесторов. Так начинаются все экономические кризисы. Доходность по ГКО сразу подскочила до восьмидесяти годовых процентов, но это уже никого не соблазняло. Спрос на доллары мгновенно вырос. Население, именно, «средний класс», надежда реформаторов, тот, что имеет сбережения и держится настороже, бросилось поспешно снимать деньги с банковских счетов. Опасно качнулись коммерческие банки, их капитал подвергся паническим выплатам по вкладам населения. Напрасно предлагала Европа российским коллегам признать, что разразился кризис, и действовать сообразно обстоятельствам, правительство не соглашалось. В России нет опыта каяться и признавать ошибки. После мая иссякли последние доходы, крупнейшие нефтяные компании не дали и десятой доли налогов. Много повидавший МВФ и даже Джордж Сорос советовали срочно девальвировать рубль процентов на двадцать, но в ответ прозвучала знаменитая по страстному высокомерию реплика председателя Центрального банка.

— Плюньте в глаза тому, кто скажет, что рубль будет девальвирован!

Это успокоило легковерных, и вновь ни на минуту не насторожило тех, кто вообще «не занимался политикой», полагая, что сама-то она никогда не займется ими.

Стояла душная летняя жара. На площади у Белого дома обжились в палатках бастующие воркутинские шахтеры, им провели воду, поставили туалеты, их поддерживали шахтеры Сибири и юга, их, загорающих на солнцепеке после полярных ночей, показывали в «Новостях» наравне с голодающими учителями, врачами «Скорой помощи», но денег в стране от этого не прибавлялось.

На ту встречу в Аникеевку Алекс взял с собой шесть человек. Встреча была непростая. Все были при оружии, к тому же, укрытые от случайного взгляда, имелись бронежилеты и защитные шлемы. Съезд гостей в охотничий домик намечался на девятнадцать часов.

Весь этот день Алекс ловил настораживавшие волны и потрескивания, приходившие неизвестно откуда. С закрытыми глазами он, включив всю свою чувствительность, даже медленно поворачивался вокруг себя, стараясь определить хотя бы направление воздействия. Тщетно. К вечеру это усилилось, ощутимое, явное уже почти на глаз. Вокруг что-то происходило.

За легким ужином встречались двое. Алекс и Константин Второй. С некоторых пор их отношения натянулись, хотя дела у «Параскевы» шли в гору. И вместо того, чтобы сплотиться ввиду приближающегося кризиса, дыхание которого шевелило волосы на головах тех, кто владел информацией, Константин Второй затеял невнятную ссору, под которой горело его страстное желание стать губернатором.

Об этом и шла речь с глаза на глаз уже третий час.

— С твоей-то анкетой, Костя, ты засветишься на всю жизнь. Мало случаев?

— Тебе просто жалко для меня денег.

— Это будут выброшенные деньги. Мы помогаем местным кадрам, заинтересованным в наших делах. А сейчас это вообще действующий губернатор.

— Деньги не проигрывают.

— В конце концов, Константин, это не мои деньги. Я опекун. Поэтому я ставлю наверняка.

— Как хочешь. Я намерен участвовать и буду избран, а ты пожалеешь обо всем.

Второй поднялся. В лице его стояла тяжелая страшная решимость, обезображенная круговым шрамом на щеке.

После прощального рукопожатия они вышли на крыльцо, окруженное людьми того и другого. Молчание было полным. В темнеющем воздухе среди душного безветрия будто проскакивали искры, отдельные ветви кустов и деревьев начинали вдруг остро биться и трепетать, словно попадая в узкую ветряную струю. Опасность сгущалась с каждым мгновением.

«Да что происходит?», — брови Алекса подрагивали. Лицом к тому и его людям, они отошли к машине. Хлопнули дверцы, мотор взревел, в мгновение ока они исчезли за поворотом.

Беспокойство росло. Явственный гнет вкупе с предчувствиями давили на грудь и стучали в висках.

«Что происходит?»

Шальные лесные зигзаги остались за спиной, впереди лежала тихая полевая дорога на Опалиху. Поднимая густую завесу пыли, они помчались между созревающими полями ячменя.

И тут увидели причину. Она была черна, как сажа, и вся кипела как смола, она уже закрыла большую часть неба, невиданная доселе грозовая туча, вся в полыханиях зарниц и молний. Со стремительностью былинного Змия, несшегося по воздуху на дымных уродливых крыльях, туча росла прямо на них, с вихревыми гонцами понизу из пыли и сора. Ничего доброго это не предвещало.

— Андреич, глянь, что делается, — озаботился Грач. — Переждать бы.

В ту же минуту подал голос сидящий позади стрелок.

— Алекс, они тоже выехали. Догоняют.

Алекс взглянул на часы. По правилам вторая машина не могла покинуть места встречи ранее получаса. Прошло всего семь минут.

— Вперед, — негромко сказал он. — Не подпускать на выстрел. Изрешетят. Держать лобовое стекло и колеса на мушке. На всякий случай надеть шлемы и бронежилеты. Пристегнуться.

Расстояние между машинами сначала увеличилось, потом стало ровным. Так проскочили мимо Опалихи на Красногорское шоссе. И тут попали в объятия «Змия». Первых капель дождя не было, он обрушился внезапно, небывалый ураган с ливнем и градом, шквал, от которого машину стало водить по всему полотну; на своей скорости они даже чуть зависали над дорогой и снова плюхались на колеса.

— Пристегнуться.

Все исчезло в сплошном низвергающемся потоке, как в серой хлесткой стене, при непрерывном сполохе молний. Фары второй машины исчезающе-бледно просвечивали сзади. В салоне заструилась вода, шоссе превратилось в бурный ручей. Самое время было бы переждать, свернуть на обочину, даже съехать передком в придорожную канаву, но те не отступались, решив, очевидно, что их намерениям благоприятствует именно такая погода. Расстояние сократилось до тридцати метров, стрелка спидометра дрожала около двухсот.