Крепитесь, други! - Астра

Шурочке необходима была путевка, за которую ей лично не надо было платить больше тридцати процентов наличными, как делается в газете в случае бартера, а будет толк от публикации или нет, ее уже не касалось. Гори он огнем, этот «политик», похожий на другого политика!

— Одна путевка или две? — тая свою мысль, спросил директор.

— Одна, — вызывающе ответила Шурочка.

— После двадцатого июля подойдет?

— Почему не раньше?

— Во Франции чемпионат мира по футболу. Все продано еще зимой.

Она этого не знала. Игорь говорил, что улетает в июле и все.

— Согласна, — решила она. — Составляем договор?

— Да. Попробуем вашу газету, — он повернулся к сотруднику, сидящему у окна. — Дима! Выпиши одну путевку в Париж с двадцатого июля.

— У нас только с двадцать первого.

— С двадцать первого. И проведи инструктаж.

Шурочка с достоинством пересела к другому столу.

— Не забудьте об осторожности, — тихонько заговорил молоденький клерк, заполняя красочный буклет под названием «путевка». — Во Франции вас оценят, вот увидите, что начнется вокруг вас, там вы сможете вкусить все радости жизни, поэтому… шу-шу-шу, шу-шу-шу, вы меня понимаете? Счастливого отдыха!

Через несколько дней, безучастная, как лунатик, она сидела в самолете, слушая внутреннюю тревогу. Оживилась, лишь когда стюардесса подала белое вино. Выпила залпом, попросила еще. Группа подобралась подготовленная, на губах шелестели имена великих художников, музеев и дворцов, из рук в руки перелетали альбомы, каталоги, путеводители. В Париже она окинула уважительным взглядом отель, ресторан, бассейн.

— Как проехать в Ля Бурже? — поинтересовалась у гида.

Он объяснил. Уточнив у портье, она тщательно записала и наутро уже сидела в автобусе. Волнение сжимало ее. Игорь, Игорь… Все же чистые, красочные пригороды, виноградники, огороды, опрятные фермы, загородные виллы с цветниками не остались незамеченными ею, она разглядывала их поверх своего волнения, с жадностью и знанием дела. Живут же люди!

Авиасалон открылся накануне. Она не опоздала. Серое летное поле издали предварялось высокими флагами стран-участниц. Их яркие полотнища полоскались в волнах теплого ветра под солнцем, светившим из голубизны, тоже украшенной мелкими облачками, белыми, кудрявыми, словно выпущенными для оживления места событий. «Если бы на каждое да по рекламному щиту», — усмехнулась она и тут же увидела ее, вездесущую рекламу, прямо на зеленой траве, в виде ковриков для уставших стоять на ногах, и над головой на воздушных шарах, и на майках, бейсболках, козырьках посетителей, на всех напитках, закусках, темных очках, разных мелочах, которые продавались на каждом шагу, даже на хорошеньких урнах для мусора — всемирно известные фирмы и корпорации, ни разу не давшие заработать ей, Шурочке. DAEWOO, Pepsi, Motorola, COLA, Kodak, STIMOROL… На широкой автомобильной стоянке пестрели автомобили со всего мира, автобусы подвозили и подвозили зрителей.

Общий парад участников закончился вчера, сегодня шли выступления каждой страны. В воздухе проносились легкие самолеты, зависали, кувыркались, устремлялись на зрителей с грозным ревом и плавно взлетали «в гору», блеснув крыльями. Неподалеку у летного поля стояли сквозные голубые домики, с легкими белыми перегородками. Каждый из них принадлежал своей летной компании. Шурочка направилась к российскому.

Пророчество московского служащего сбывалось на глазах. Пока она шла по газону, вертя в пальцах солнцезащитный зонтик, отчего над ее плечами словно крутилась цветная карусель, все встречные мужчины смотрели на нее как на диву и даже аплодировали. Пришлось подтянуться, сделать задорное лицо, егозливую походку, раскачивать на ходу пышную короткую юбку. Это добавило шарма и напитало отвагой перед тем, что предстояло через несколько минут.

К российскому павильону она подошла почти спокойной.

Внутри него находились мужчины в белых рубашках, галстуках, светло-голубых форменных брюках, на их рукавах и нагрудных карманчиках виднелись значки и нашивки. Один из них стоял на пороге, в холодке и сквознячке, за его плечами виднелся проход на летное поле.

— Мне нужен Игорь Стрельцов, — сказала она после приветствия.

— Кто вы? — как и все, он окинул ее остро-внимательным взглядом.

— Знакомая. Из Москвы. Можно к нему пройти?

— Исключено. Завтра его полет, он занят под завязку, — мужчина взглянул на нее, подумал. — Сейчас попытаюсь, авось отзовется, — он связался по мобильному телефону. — Игорь! Тебя тут спрашивают. Дама… О-о, весьма!.. Сейчас будет, подождите.

Игорь подъехал на низком велосипеде, потемневший от загара, с посветлевшими усами и бровями, одетый в синий комбинезон с теми же значками и нашивками, что у других.

— Ты? Откуда? — настороженно удивился он.

Все ее великолепие улетучилось вместе с уверенностью.

— А я на экскурсии в Париже. Вот, заехала попроведать соотечественника. Ты что, не рад?

— Напрасно ты это сделала.

— Почему напрасно?

— Сейчас не до того. Завтра полет.

— Завтра… А потом?

— Что потом?

— Ну… вообще?

— И вообще не до того.

Они медленно шли в сторону автобусов. Под теплым ветром блестела порывами короткая густая трава, белела такая же, как у нас, мелкая кашка, пахло полями, под шагами взлетали синие мотыльки. Игорь вел за руль велосипед одной рукой, на загоревшей коже светлели волоски. Шурочка отвела глаза.

— Скажи что-нибудь, — собрав остатки надменности, проговорила она с тайной мукой.

Он молчал.

— Ты бросаешь меня? Почему? — злые вихри уже захлестывали ее. — Разве тебе было плохо со мной?

— Ты приносишь несчастье.

— Я?! Да пошел ты… Со своей образиной, что ли, будешь счастлив?

— Какой образиной? — невольно спросил он.

— Той самой, Ладой твоей. У нее на лице знаешь, что было? Насилу убрали.

Он вздрогнул. Дальний звон словно пронесся и улетел ввысь. Все сошлось.

Рывком развернув велосипед в обратную сторону, он крутанул педаль и вскочил в седло.

— Игорь! — взмолилась Шурочка. — Я тебя люблю. Не уходи.

— Ты дрянь. Ах, какая ты дрянь!

Он уже ехал прочь. Она звонко расхохоталась.

— Давай-давай, крути-наяривай, — Шурочка, наконец-то, дала волю всему, что бушевало в крови. — Целуйся со своей уродкой! Давай-давай! Ха-ха! Давай…….

И прибавила по-русски такое, что даже он, мужчина, оглянулся через плечо и вильнул колесом.

Размашистым страстным шагом она заспешила к автобусам, не забывая раскачивать юбку.

— О-ля-ля! — кричали ей. — Браво!

Склонившись над гладильной доской, Лада утюжила концертное платье. После первого конкурса из девяти человек осталось трое самых сильных, все женщины. Молодой скрипач, вторая скрипка, намекнул ей, что выбор дирижера склоняется к ней. За это время оркестр уезжал на гастроли в Испанию и Бельгию. Теперь вернулся. Завтра предстояло играть с оркестром. Потом музыкальный коллектив снова выезжает на гастроли, и если она пройдет, то поедет с ними. Концертное турне по городам Волги.

Лада старалась не думать об этом, даже включила телевизор, уменьшив звук до полного молчания. Солнечный свет из открытого окна падал на экран, затмевая изображение. Лада задернула занавеску и вернулась к утюгу. Закончила платье, повесила на плечики и принялась было за другое, летнее, цветастое, из жатого ситца, когда случайно взглянула на экран..

«Авиасалон в Ля Бурже», — виднелась молчаливая надпись.

Она поскорей включила звук.

— …новый истребитель, которому нет равных в мире. Интерес к нему огромен. Впервые на глазах у зрителей машина поднимется в воздух и выполнит сложнейшую программу высшего пилотажа. В кабине летчик-испытатель высшего класса Игорь Стрельцов.

Мелькнуло зеленое поле с шестами-флагами, цветные павильоны, зрители, рассыпавшиеся вдоль летного поля. Вдали по серому покрытию пронесся самолет, взревели моторы, и вот уже весь обзор заполнила голубизна, мелкие белые облачка и самолет с длинным, точно у гуся, вытянутым носом, отведенными назад крыльями. Вон, вон в кабине отсвечивает шлем пилота. Она уже видела подобное, когда смотрела репортаж из Дубаи.

Самолет завис вертикально.

— «Кобра»! — воскликнул диктор. — «Кобра», гвоздь программы! Но почему не убраны шасси? Или это новое исполнение? Самолет закончил фигуру, перевернулся, летит вниз… Что случилось?

Болтаясь и крутясь, самолет несся к земле. Видно было, как разбегаются люди.

— Восемьсот метров, семьсот… Это падение! Почему он не катапультируется? Шестьсот, пятьсот… неужели? Почему он медлит? Катастрофа неминуема. Двести, сто пятьдесят метров… Это конец.

— Нет! — Лада упала на колени с протянутыми руками. — Нет!

Необыкновенная ясность вспышкой озарила ее. Словно в алмазном кристалле увидела она, как истребитель вывернулся у самой земли, взмыл вверх, выровнялся и ушел на посадку. Диктор что-то кричал, видно было, как к самолету бегут журналисты, как Игорь, спрыгнув, без шлема, молча уходит по серому полю.