Фарландер - Кол Бьюкенен

— Скоро мне потребуется ваше согласие, Матриарх, — говорила жрица Сулл, обращаясь к его матери. — До годовщины Аугере эль Манн остается чуть более месяца.

Киркус болезненно сглотнул подступивший к горлу комок и, переведя взгляд на закрытые двери в конце комнаты, прислушался к разговору.

Опустив голову, жрица Сулл демонстрировала подобающую положению лояльность и смирение, хотя Киркус и подозревал ее в противоположном.

— Мне нужно знать, устраивают ли вас планы празднования. Как-никак, в этом году мы отмечаем пятидесятую годовщину маннианского правления. Возможно, у вас есть какие-то свои предложения.

— Нет-нет. — Его мать махнула левой рукой, подтягивая правой полу сутаны на выставленном бедре. — Всеми этими вопросами я предоставляю заниматься вам. Поверьте, мне сейчас и других забот хватает.

— Да. — Сулл склонила голову чуточку ниже. — Я, кажется, даже слышала кое-что об этом. Мокаби предлагает еще один план вторжения в Свободные порты. Старому вояке и на покое нет покою.

— Как всегда, ваши уши слышат лишь отголоски, принесенные на крыльях скуки. — В нетерпеливом тоне матери прозвучала та усталость, которую Киркус так часто замечал в последние дни.

— И все-таки... — начала Сулл и умолкла на полуслове.

— Хорошо, что вы с мамой лучшие подруги, — рассмеялся Киркус. — Кто бы еще стал слушать, как вы здесь собачитесь.

Сулл улыбнулась, хотя ее улыбку можно было принять за гримасу.

— Мать произвела тебя на свет, щенок. Мог бы выказывать побольше уважения.

В ответ он лишь похрустел зернышками, оставив при себе слова, которые мог сказать.

В каком-то смысле Сулл относилась к нему как тетушка, по-матерински, если, конечно, такое понятие применимо к ордену, где отношения основаны на верности и необходимости, а не на любви и доброте.

Мальчишкой Киркус жил в Храме Шепотов, в обширных апартаментах матери и бабушки — одна была последней гламмари, или избранной супругой, Патриарха Анслана, другая доверенным советником по вопросам веры. Сулл чаще посещала их там, нередко в сопровождении дочери Лары. Летними вечерами Сулл занимала женщин историями из далекого прошлого, а Киркус с Ларой сидели на балконе, где стояли клетки с пищащими и царапающимися зверьками, которых он собирал на протяжении нескольких лет. И внизу — город Кос, укрытый, словно саваном, меркнущим вечерним светом.

Город-остров лежал перед ними как на ладони: естественный выступ на восточном берегу, диагонально уходящий в море; четыре насыпных выступа на северном, похожие на растопыренные пальцы; все вместе составляющие так называемые Пять Городов, каждый из которых жался к самому краю воды. Ребенком Киркус представлял остров как огромную, повернутую к солнцу ладонь, мизинец которой был землей сторонников Манна. Оттуда, с балкона Храма, расположенного в самом сердце города, он мог часами, не уставая, изучать этот пейзаж.

В те долгие теплые вечера Сулл вела свои рассказы хрипловатым шепотом, как будто слова были драгоценностями, требовавшими особенно бережного отношения. Она вспоминала то время голода и мора, время Большого Испытания, когда ее мать и бабушка, еще молодые женщины, работали втайне на культ; обе отчаянные, дерзкие, необузданные в желаниях и страстях; обе вступившие в орден из-за любовника, которого честно и мирно делили меж собой.

Обе участвовали потом и в событиях Долгой Ночи, последовавших непосредственно за пожаром, уничтожившим весь город. Вместе они убили одного из высших чиновников, жившего в роскошном особняке, когда город лежал в руинах, а люди умирали от голода. Обе были свидетельницами безумной казни девочки-королевы и даже сыграли в этом представлении свою, небольшую роль. Обе стояли потом, коленопреклоненные, у ног самого Первосвященника Нигилиса на церемонии провозглашения его первым Святейшим Патриархом Манна.

Обо всем этом и многом другом Сулл рассказывала ему и Ларе, а также и другим, гордясь, как казалось тогда Киркусу, близостью их семей, их общим восхождением к власти. Лишь позже, повзрослев, он узнал, что у каждой из этих историй есть и другая сторона. Так, бабушка, прикованная к постели после очередного очищения, поведала однажды о том, как ее подругу, мать Сулл, убили за отступление от учения Манна.

Последний раз Киркус видел Сулл больше года назад. Теперь, наблюдая за ней вблизи, он спрашивал себя, когда же оборвалась та особенная связь, которой он так гордился когда-то и дорожил. Наверное, после того, как они с Ларой пошли разными дорожками. Хотя... Если подумать, это случилось намного раньше. Когда он вырос и уже не нуждался больше в добрых матронах.

«Я порвал с этой женщиной, — подумал Киркус, глядя в ее голубые глаза. — Забыл всю доброту, что она выказала мне».

Киркус поднял руки к груди, потом повернул их вверх ладонями — понятный всем уступчивый жест. Женщины удивленно моргнули.

За спиной у него кто-то откашлялся. Синимон, первосвященник секты Монбари, своего рода культа внутри культа, сторонники которого объявили себя инквизиторами и защитниками веры и взялись за дело столь рьяно, что напугали остальных. Голос его напоминал ворчание переносящего галечник потока, а о выражении лица, обвисшего под тяжестью пирсинга, оставалось только догадываться.

— Так это правда? — обратился он к Сашин. — Мокаби действительно считает возможным взломать оборону Свободных портов?

Сашин ненадолго задумалась.

— По крайней мере, он в это верит, хотя мы еще не рассматривали его предложения. — Она взглянула на Сулл. — Я намерена обсудить этот вопрос на встрече с генералами. — Вы, разумеется, первым узнаете о наших выводах.

— Решения требует и занзахарский вопрос, — пробормотал, оторвавшись от кубка, неказистый Бушрали, первосвященник Регуляторов. — Все эти мелочные споры из-за цен на соль и зерно ни к чему хорошему не приведут. Если мы не понизим свои цены, а Халифат исполнит угрозу и раздвинет границы безопасных вод до двухсот лаков в сторону Свободных портов, война на истощение может превратиться в бесконечную.

Синимон покачал головой, и все его цепочки задергались и зазвякали. Неподвижными остались только черные глаза. Непритязательная белая сутана закрывала только туловище; руки и ноги оставались неприкрытыми и постоянно пребывали в каком-то странном движении из-за вживленных под кожу кусочков драгоценных металлов. Со стороны эти кусочки походили на змей, обвивавших ноги сверху донизу, до самых лодыжек. Казалось, змеи вот-вот вырвутся из-под кожи и расползутся по полу.

— Мы должны выставить Халифату собственные требования, — проворчал священник. — Нужно потребовать, чтобы они прекратили продавать в Свободные порты наше же зерно. Такая практика зазорна и недопустима. Дошло до того, что они занимаются этим открыто.