Я — ярость - Делайла Доусон

Холодильник в основном забит продуктами, из которых можно сделать салат: сырыми овощами и всякими штуками, которые скучные взрослые выкладывают на «сырную тарелку», если к ним в гости приходят другие скучные взрослые. В морозилке пусто, если не считать разных формочек для льда.

Элла хмурится.

Если Рэндалл закрыл бабушкину кредитку, значит, все, что у них есть, — наличные деньги из тяжелой сумки на молнии? Как же она позаботится о двух детях? Как будет платить за содержание этого особняка? Здешней еды хватит максимум на неделю, да и Бруклин будет ныть, если кормить ее только овощами, без сладостей.

О господи.

Если нет денег… значит, прощай, вакцина.

Ох, как же они облажались!

Элла помешивает сыр в горячем молоке и наблюдает за тем, как он медленно тает. Мысленно она начинает составлять план.

22.

Шины гигантского грузовика хрустят по гравию и засохшей земле. Челси сворачивает в сторону пустой ярмарочной площади. Такие места созданы для того, чтобы собирать тысячи посетителей, чтобы люди катались на красочных аттракционах, болели за ковбоев на родео, приценивались к лоскутным одеялам и овцам на продажу или, наоборот, накрывали стол и торговали антиквариатом и игуанами. Без людей это просто большая бесплодная пустыня, уродливая и высохшая, медленно запекающаяся под солнцем Флориды.

За покосившимся забором, увитым колючей проволокой, — поле, в котором стоят фуры и два экскурсионных автобуса: на таких прежде ездили музыкальные группы или пожилые туристы (кажется, что это было невероятно давно, как будто в Средние века). Все это добро плюс еще несколько внедорожников припаркованы кругом, внутри которого стоят навесы, шезлонги и большие грили для барбекю. Над машинами клубится дым. Между машинами ходят люди, но это довольно далеко и видно только потому, что день ясный.

Выглядит как закрытое мероприятие для своих.

Табличка от руки гласит: «НАБОР В БКЯ[16]»; стрелка показывает в сторону ближайшего здания, похожего на огромную пещеру из металла. Челси вылезает из грузовика, и ее окутывает облако пыли; между пальцами забивается песок. В объявлении было указано приехать в «одежде, которая не стесняет движений», и тут противоречий нет, но едва ли шлепанцы сыграют ей на руку. Челси ни за что не надела бы их на собеседование и уж конечно не смогла бы в них бегать. Здорово, если бы у нее было из чего выбирать, но вся одежда и обувь остались в минивэне вместе с трупом Джинни.

От этой мысли дрожат губы. В ее голове мелькает картинка того, как выглядела Джинни, когда она смотрела на нее в последний раз. Что же она сотворила со своей единственной подругой!

Нет, нельзя об этом думать. Что сделано, то сделано, и это не ее вина. Они обе знали, чем рискуют, садясь в машину вместе. Все могло случиться наоборот, и это Джинни стояла бы сейчас здесь, усилием воли пытаясь перестать дрожать, чтобы не идти на собеседование в соплях и в крови.

По крайней мере, у Челси есть бумажник, а еще телефон того старика. Джордж — вот как его зовут, и он постоянно переписывается с Эдом, Риком и Дэном (видимо, его ровесниками) о рыбалке, планах на обед и «чертовых либерастах». Неудивительно, что за время их короткого знакомства Джордж и Челси не нашли общий язык.

Она не особо много может сделать относительно своего внешнего вида. Влажные салфетки помогли, и, слава богу, от нее уже почти не пахнет спиртовым раствором для авто. Челси ни за что не воспользовалась бы покрытой жиром черной расческой, которую нашла на приборной панели, а пятна на рубашке — абсолютно точно кровь, ни с чем не перепутаешь. Но делать нечего: она запирает грузовик, распихивает по карманам ключи и телефон и идет согласно указателю. На стоянке припаркованы и другие машины, большинство выглядят куда хуже ее грузовика и минивэна, вот только людей тут совсем нет. Джинни сказала, что открытые пробы проходят сегодня и еще весь день завтра, так что Челси точно не опоздала. Ну уж по крайней мере, не упустила возможность окончательно. Как бы там ни было, похоже, это ее единственный шанс на спасение.

Через стеклянную стену видно, что внутри здания человек десять, но Челси сворачивает в сторону навесов и скользит в тень. Она достает телефон, нажимает зеленый значок вызова и смотрит на кнопки. В прошлом году у Эллы украли телефон, и они купили ей новый вместе с новой сим-картой, и только сейчас Челси сознает, что понятия не имеет, какой у дочери номер. Код города, конечно, и еще там была куча семерок и четверок, но… Челси пялится на экран телефона так долго, что он гаснет, и она снова разблокирует его.

Она должна помнить номер телефона дочки!

Это ее единственная ниточка к детям.

Номера матери она тоже не знает, но его Челси и не думала никогда запоминать. Так уж устроена жизнь: ты просто выбираешь человека в списке контактов и жмешь на «Позвонить». Чаще даже пишешь в мессенджере, потому что звонить как-то странно и неловко.

— Дьявол! — бормочет Челси.

Она набирает цифры, одну за другой, но номер не выглядит знакомо. Есть тысячи вариантов, и не очень-то правильно искать верный, стоя перед ангаром на заброшенной ярмарочной площади (и к тому же она вся в чужой крови!). В голове застревает мысль: я ужасная мать. Но Челси думает так только потому, что не помнит номер Эллы. Она еще не созрела до того, чтобы педантично перечислять все ошибки, каждый неверный шаг и неудачу, из-за которых они оказались там, где они есть.

Черт возьми, она так старалась!

До боли. И все равно этого оказалось недостаточно.

Стыд и вина превращаются в гнев, будто щелкнули переключателем.

Гнев куда проще.

Во всем виноват Дэвид, а вовсе не она.

Она не должна чувствовать стыд или вину. Она жертва.

Она делает все, что может.

Но это коварная формулировка. Все, что она слышала от Дэвида о собственных недостатках, впечаталось в память, живет под кожей. Она тупая, плохо управляется с цифрами, не очень хорошо готовит, эгоистичная, копуша, плохо воспитала девочек. Она плохая мать.

Эти слова копились и копились, пока однажды Челси не начала думать, что они правдивы.