Гвардеец Гора - Джон Норман

Я не дал ей никакого ответа, ни голосом, ни жестом, ни выражением лица. Таким образом, она не могла знать, где я выберу для нее ночлег этой ночью.

— Конечно, я подожду, чтобы увидеть, что доставляет удовольствие моему господину, — сказала она.

Я задумчиво дотронулся пальцами до кнута, подвешенного за петлю на рукоятке на подлокотник моего кресла.

— Прости мне, если я не угодила тебе, господин, — нервно сказала она.

Она не сводила глаз с кнута. Она знала, что по моей малейшей прихоти он может быть пущен в ход. Ни одна женщина, которая попробовала кнута, даже всего одного удара, не относится к нему с пренебрежением. Это один из самых полезных способов воспитания женщин.

Она быстро опустила голову к густому ворсу ковра, положив руки вдоль тела.

— Вчера, — начала она, — посланная из дома в качестве монетной девушки, я заработала шесть тарсков для тебя, мой господин. Я надеюсь, что ты доволен. — Она подняла голову и продолжала: — Возможно, поэтому ты разрешил мне предстать перед тобой сегодня вечером.

Я щелкнул пальцами и указал, что ей следует принять позу угождающей рабыни. Она проделала это быстро и красиво.

— Может быть, тебе понравится мой рассказ об этом, — проговорила она.

Я улыбнулся.

— Я принимаю это как знак согласия, значит, я могу говорить об этом, — продолжила она. — Я расскажу об этом, прекрасно понимая, что очаровательная рабыня, служащая моей надсмотрщицей, без сомнения, уже представила тебе подробный отчет.

Я кивнул. Это действительно было так. Я показал жестом, что она может продолжать.

— Вчера днем, — начала рассказывать она, — одетая в ошейник с цепью монетной девушки, с колокольчиком и коробкой для монет, на поводке своей надсмотрщицы, я была выведена из дома на улицу. Я думала, что я необычайно красива и должна быть много раз изнасилована. И быстро поняла, раз мужчины проходили мимо меня, что я, должно быть, обыкновенная девушка. Это понимание привело меня в смятение. Оказалось, что я, полная самомнения о своей красоте, теперь должна прилагать усилия, чтобы понравиться мужчинам.

Я улыбнулся про себя. Для меня, без сомнения, стоящая передо мной рабыня была самой красивой женщиной на всем Горе. Конечно, я был достаточно объективен, чтобы признать, что по общим оценкам, применяемым к внешности рабыни, и по их классификации, учитывая цены, обычно предлагаемые на рынках за такой товар, она была бы оценена чуть выше среднего. Ей, конечно, это было трудно признать, но это было правдой. С другой стороны, то, что она, все-таки изящная и привлекательная, столкнулась с равнодушием на улицах, было делом моих рук. Я отправил впереди нее людей, которые просили, чтобы ее отвергали и не обращали внимания, в качестве услуги для Джейсона из Виктории. Множество мужчин, моих друзей и сограждан из Виктории, с удовольствием приняли участие в подобной хитрости. На улицах это стало веселой шуткой дня.

— Никто не хотел меня, — продолжила она свой рассказ. — Я приходила все в большее отчаяние. Я становилась на колени перед мужчинами. Я лизала их ноги. Я кусала их туники. Я пресмыкалась перед ними на животе, умоляя их дотронуться до меня. Но, несмотря на мои старания, меня не замечали, а иногда отгоняли пинком и отбрасывали в сторону. Затем я почувствовала, как поводок ожег мне ноги, и моя надсмотрщица приказала мне двигаться вперед и стараться лучше, предупредив меня о неудовольствии моего хозяина, если я вернусь с пустой коробкой. Я стала еще безумнее. Прошел час. Наступили сумерки. Ни один мужчина не тронул меня. Потом стало темно. И все-таки ни один человек так и не прикоснулся ко мне. Они даже не раздевали меня под уличным фонарем, чтобы посмотреть, не представляю ли я для них интерес. Наконец настало время возвращаться домой. Я начала опасаться за свою жизнь.

Я продолжал смотреть на нее. Рабыне было позволено говорить.

— Тогда, — рассказывала она, — поздно ночью, на улице Извивающейся Рабыни, я встретила того, кого знала когда-то на Земле под именем Джейсона Маршала. Вот ирония судьбы! Я насмехалась над ним. Я относилась к нему с пренебрежением. Я презирала его как слабака с Земли, так не похожего на хозяев женщин, на таких мужчин, как ты, мой господин. А теперь мне пришлось пытаться угодить ему в качестве рабыни и монетной девушки! Я распахнула перед ним свою тунику. Я встала на колени перед ним. Я кусала его тунику. Я лизала и целовала его ноги, жалко и покорно. Я умоляла его заинтересоваться мной. Я молила. Я унижалась. Я делала все, что могла, перед ним как жалкая и сладострастная рабыня, умоляющая хотя бы о прикосновении, такая беспомощная в его власти, только бы он заплатил монету. Я была девушкой у его ног, умоляющей о том, чтобы он владел ею, упрашивающей, чтобы он овладел ею прямо на камнях на улице. Однако он, конечно, как истинный мужчина с Земли, оказывая мне уважение и проявляя вежливость и внимательность, отказался спасти меня из моего ужасного положения. Меня надлежало вернуть к строгому горианскому хозяину как не справившуюся рабыню. Но даже он, как скоро оказалось, понял все последствия этого для девушки. Тогда он был готов положить, в сущности, как подарок монету в мою коробку. Моя надсмотрщица, конечно, не позволила сделать это. Не должно быть платы без оказания услуг. Далее и мне и ему объяснили, что мое тело будет физически осмотрено, чтобы найти явные знаки его победы. Он должен был по-настоящему овладеть мной. Он неохотно согласился на это.

Она опустила голову. Я не торопил ее. Я слушал звук потрескивающих факелов в зале. Затем, с тихим звоном колокольчиков на плотно прилегающем ошейнике, она подняла голову.

— Я ожидала, что со мной будет управляться слабак с Земли, — призналась она. — Но все было не так. Вместо этого я обнаружила себя в руках мужчины с Гора, потому что именно таким он стал. К тому же, хотя он и знал, что я когда-то была землянкой, он не обошелся со мной как с земной женщиной, с уважением и достоинством. Он отнесся ко мне как к горианской девице, обращенной в рабство, бесправной рабыне, какой я и являюсь теперь. Я не могла в это поверить.

Она опустила голову и вздрогнула.

— Я была использована с полной властью горианского господина.

Я снова не стал торопить ее. Прошло две или три минуты, я думаю, прежде чем она снова подняла голову. Она дрожала. В ее глазах стояли слезы.

— Видишь ли, мой господин, — произнесла она, — я любила его еще на Земле, но я все-таки презирала его, потому что он был слишком слаб, чтобы удовлетворить мои потребности. На Горе он никогда не овладевал мной, хотя мы даже делили жилье. Я никогда не разрешала этого. — Она выпрямила спину, улыбнувшись, и продолжила: — Как удивительно, должно быть, это звучит для тебя: «Я никогда не разрешала этого». Я, обычная рабыня, признанная таковой любым работорговцем, не разрешала овладеть мной. Но вспомни, господин, что я тогда не была законно обращена в рабство. Какой сбитой с толку, необычной и печальной чувствует себя прирожденная рабыня, на которой еще нет ошейника!