Гвардеец Гора - Джон Норман

Достаточно сказать, что в том или в этом виде горианский мужчина находит свое сексуальное удовлетворение. Теперь давайте снова предположим, что он купил свою первую девушку. Эта девушка будет в общем значить для него гораздо больше, конечно, чем та, что может быть куплена для него, скажем, его родителями. Каждый молодой человек желает купить девушку, которая будет нравиться лично ему. Матери могут быть помехой в этом. Молодой человек захочет купить страстную девицу с блестящими глазами, и ее, лежащую на животе и целующую его ноги, он мог бы учить кнутом по своему желанию и удовольствию. Мать желала бы купить ему «разумную» девушку. Иногда для горианской матери, так же как и земной матери, трудно бывает понять, что ее маленькие мальчики наконец превратились в мужчин.

Мы предположим, что этот молодой горианский юноша приводит свою девушку домой. Теперь, конечно, это его постоянное местожительство. Там он наедине с ней. Он надевает на нее ошейник. Она будет носить его. Ошейник отмечает ее как его собственность. Она смотрит на него снизу вверх. Она у его ног. Предположим, что сначала он несколько раз овладевает ею, только чтобы познать ее тело. Затем он командует ею, чтобы она готовила для него и служила ему. И теперь, после того как он познал ее и заставил служить ему, полностью владея ею, он может начать изучать ее. Та самая девушка в ошейнике, которую он купил как кусок рабского мяса на торгах для своего удовольствия, приведенная домой, оказывается высоко разумным, утонченно-ранимым и нежным организмом.

Короче, мы предположим, что он обнаруживает, будто приобрел, как это часто бывает, не просто рабыню, а сокровище. И она принадлежит ему! Какая удача и радость иметь в собственности такую женщину! Он захочет наблюдать за ней, следить за малейшими ее движениями, знать все ее мысли. Он захочет разговаривать с ней, и слушать ее, и знать ее со всей глубиной и полнотой, гораздо большей, чем то, что приходится на долю простой партнерши по контракту. Она не просто некто, кто живет с ним. Она принадлежит ему буквально, и он ценит ее. Но он позаботится о том, чтобы быть строгим с ней. Он будет держать ее в ошейнике, на ночь он может приковывать ее к ножке своей кровати. Она знает, что малейшая ее дерзость может караться адекватным и быстрым наказанием, например кнутом или тесными цепями, выставлением нагой на улицу, или сдачей в, наем, или лишением пищи. Она понимает ясно и безошибочно, кто господин, а кто рабыня. Она счастлива.

Как отличаются отношения земных мужчин с женщинами. На Горе я вижу в основном удовлетворенность и любовь; на Земле, как правило, недовольство и страдание. Кто скажет, что лучше? Может быть, неудовлетворенность и страдание выше, чем удовлетворенность и любовь. Кто знает? Какой бы ни была истина в этом споре, горианцы, однако, как мы могли заметить, выбрали удовлетворенность и любовь. Пусть каждый выбирает то, что лучше для него.

— Поэтому, пока мне не прикажут молчать, я буду говорить, — сказала бывшая мисс Хендерсон и улыбнулась, подняв с бедер запястья в колокольчиках, — но я не думала, что меня пригласят предстать перед тобой, только чтобы ты послушал мой разговор.

Она положила руки ладонями вниз на бедра и опустила голову.

— Я думала, что у тебя могут быть другие интересы на мой счет. — Она подняла голову. — Я готова к любви с жалкой покорностью рабыни. Ты дотронешься до меня, приласкаешь меня?

Я ничего не сказал. Но меня чрезвычайно радовало сознание, что рабыня, бывшая мисс Хендерсон, стояла, возбужденная страстью, передо мной. Я снова вспомнил ее в ресторане, столько времени назад, в свете свечи, в обтягивающем белом атласном платье с открытыми плечами, такую элегантную и очаровательную, с крошечной, расшитой серебряным бисером сумочкой. Теперь девушка стояла на коленях передо мной, рабыня на планете Гор.

— Увы! — проговорила девушка. — Что я за несчастная рабыня! Меня накрасили, надушили и надели на меня колокольчики, а мой господин не соблаговолит даже дотронуться до меня. Я верю, что я не совершенно противна ему.

Я разглядывал девушку. В ресторане на ее запястьях и лодыжках ничего не было. Здесь на них были надеты тяжелые обручи с чувственными колокольчиками: В ресторане на ней были золоченые туфельки с золоченой бахромой. Здесь она была босая, как и подобает женщине-рабыне.

— Что это значит, мой господин, — внезапно воскликнула она, — почему ты не воспользовался мной? Значит ли это, что я неприятна тебе? Значит ли это, что ты просто играешь со мной, а сам бережешь меня для другого человека? Пожалуйста, не делай этого, мой господин! — Она в страхе опустила голову. — Прости мне мой срыв, мой господин, — попросила она. — Я только девушка и рабыня. — Она снова посмотрела на меня. — Ты не сердишься на меня, — проговорила она. — Спасибо тебе, мой господин! — Она вскинула голову почти как свободная женщина. — Несомненно, у тебя было много других женщин, которые умоляли позволить им унижаться перед тобой. Несомненно, я не первая. Я думаю, вы, господа, презираете нас за наши потребности. Презирайте нас, если вы должны так делать. Мы не можем сдержать себя. Мы — рабыни!

Я хранил молчание.

— Я ни разу не видела твое лицо, мой господин, — продолжала она. — Либо ты в маске, как на празднестве у Поликрата, либо я должна служить тебе с завязанными глазами, как в твоих покоях во владении Поликрата, когда ты заставил меня служить тебе так полно и глубоко. Ты хорошо знаешь меня, поскольку ты не только обнажил мое тело, но и открыл все сокровенные мысли. А я о тебе ничего не знаю. Я не знаю твоего имени. Я не знаю твоего лица. Я даже никогда не слышала твоего голоса. Ты даже никогда не заговорил со своей рабыней! Но я знаю, что любопытство не поощряется в кейджере. Прости меня, мой господин.

Я молчал.

— Если желаешь, — сказала она, — подвергни меня твоему кнуту. Тогда ты увидишь, хорошо ли я извиваюсь.

Я ничего не сказал.

— Я надеюсь, — проговорила она, — что ты не закуешь меня снова в подвале этой ночью. То, что ты разрешил мне показаться перед тобой, дает надежду, что, возможно, мне могут разрешить жить на верхнем этаже. В подвале холодно, и еще там темно. И на полу трудно найти кусочки пищи. К тому же там урты. И я визжу в темноте, напуганная, когда слышу их движения. Они часто хватают пищу раньше, чем я могу найти ее. Я боюсь спать там, замерзшая и закованная в цепи. К тому же иногда урты бегают по моим ногам или кусаются. Тогда я визжу, и мне страшно. Пожалуйста, мой господин, если тебе будет угодно, позволь мне одеяло и каморку. Поскольку я самая жалкая и низкая из твоих рабынь, пусть это будет самая маленькая и плохая каморка из всех. Мне все равно. Прости меня, господин, если я дерзкая. Я хочу всего лишь быть приятной тебе.