Гвардеец Гора - Джон Норман

— Если мне не позволено говорить, — произнесла она, — каким-нибудь малейшим жестом или движением предупреди меня, чтобы я молчала. Я не хочу показаться неприятной даже в самой малой степени.

Я движением пальцев указал ей, чтобы она сняла тонкий шелк. Она выполнила приказ, бросив желтую тряпицу за спину.

— Ты завоевал мое сердце во владениях Поликрата, — сказала она. — С тех пор я — твоя. Никогда я не мечтала, что моя судьба сложится так удачно и ты хотя бы вспомнишь обо мне, не говоря уж о том, чтобы удостоиться чести быть приведенной в твой дом. Спасибо тебе, мой господин! Я так тебе благодарна!

Я посмотрел на нее сверху вниз.

— Я только надеюсь, что ты найдешь меня способной доставить удовольствие, — продолжала она. — Я буду стараться быть хорошей рабыней для тебя.

Я улыбнулся.

— Конечно, я должна быть такой, я знаю, — говорила она, — ведь я твоя рабыня. Я не дурочка, господин. Но дело не только в этом. Не только в том, что я боюсь что меня отдадут на съедение твоим животным или забьют кнутом и замучают, если я не доставлю удовольствия. Нет, все гораздо серьезнее.

Когда она посмотрела на меня, в ее глазах появились слезы.

— Ты видишь, мой господин, — сказала она, — твоя земная девушка-рабыня любит тебя.

Она опустила голову.

— Она любит тебя с той ночи во владениях Поликрата. Таким образом, она, мой господин, твоя рабыня куда в большем смысле, чем ты мог бы представить.

Малышка подняла голову.

— Заставил ли ты меня полюбить тебя той ночью, или ты просто такой, что я не могла удержаться от любви к тебе? Это не имеет значения, потому что я любила тебя тогда, люблю тебя сейчас со всей беззащитностью любви рабыни к своему господину. Ты — мой господин, и я — твоя рабыня, и я люблю тебя.

Она смахнула Слезы с глаз, размазывая тушь, которой были накрашены ее ресницы, оставив темное пятно на щеке.

— Я люблю тебя, мой господин, — заключила она.

Я посмотрел на нее. Мне было приятно слышать, как бывшая мисс Хендерсон признается в любви мне, переодетому в наряд ее горианского господина.

— Я не прошу, чтобы ты любил меня хоть немножко, мой господин, — продолжала она, — потому что я — ничто, рабыня. Я хорошо знаю, и меня не надо учить тому, что я собственность. Я знаю, что я просто предмет твоей собственности, — она опустила голову, — так же как кусок ткани, которым ты владеешь, или шнурки на твоих сандалиях, так же и я — твоя собственность. И для тебя я, без сомнения, представляю меньшую ценность, чем детеныш слина. Поэтому я не прошу, и я не настолько дерзкая и смелая, чтобы просить или умолять, чтобы ты хоть немного думал обо мне. Нет, мой господин, Я только твоя рабыня.

Она снова подняла голову. В ее глазах были слезы.

— Но знай, мой господин, — произнесла она, — что моя любовь, какой бы она ни была нежеланной, бесполезной, каковой и является, без сомнения, любовь рабыни, она — твоя.

Я коснулся своей щеки под маской и посмотрел на девушку. В ответ она дотронулась пальцами до лица и коснулась щеки под левым глазом. Она увидела на пальцах пятно от размазанной косметики. Она испуганно взглянула на меня, потом потерла щеку, затем, опустив голову, вытерла пальцы о правое бедро.

Из-за кресла я достал горианский кнут для рабынь из пяти прядей. Я бросил его на ковер перед ней. Она взглянула на кнут, а потом, испуганно, на меня.

— Меня следует наказать кнутом, мой господин? — спросила она.

Я жестом показал, что она должна вернуть мне кнут, и положил руки на подлокотники кресла. Кнут следует вернуть в установленной форме нагой рабыни.

— Да, мой господин, — шепнула она.

Она упала вперед на руки и колени, зазвонив колокольчиками, и нагнула голову вниз. Она взяла рукоятку кнута, в диаметре дюйм с четвертью или дюйм с половиной, осторожно сжав зубами, и посмотрела на меня.

Рукоятка кнута заставила ее широко открыть рот. Я щелкнул пальцами. Опустив голову, на четвереньках, под тихое позвякивание колокольчиков на запястьях, лодыжках и ошейнике, она медленно поднялась на три широкие ступени покрытого ковром возвышения. И вот она уже была передо мной, на четвереньках, очаровательная, послушная рабыня, бывшая мисс Хендерсон, она стояла перед креслом, на котором полулежал я. Девушка подняла голову и, вытянув свою хрупкую шею в плотном ошейнике, осторожно положила кнут в мою руку, Я взял кнут, и она испуганно посмотрела на меня. Будут ли теперь ее бить кнутом? Решение, конечно, принимал я. Я скрутил петли кнута вокруг рукояти и протянул ей. Внезапно, с благодарностью, со слезами на глазах, рыдая и почти задыхаясь, едва дыша, от облегчения, стоя на коленях передо мной, она покрыла поцелуями кнут, символ мужественности и власти над ней. Моей власти.

— Я целую твой кнут, мой господин, — благодарно произнесла она, продолжая целовать петли и рукоятку. — Я покоряюсь тебе тысячу раз! Спасибо, что ты не стал бить меня кнутом! Я твоя рабыня, и я люблю тебя!

Она радостно посмотрела на меня.

— Я люблю тебя, мой господин! Я люблю тебя!

Затем, стоя на коленях передо мной, она с нежностью положила свою левую щеку на мое правое бедро.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя, мой господин! Командуй мной, я горю желанием служить тебе. Я буду делать все, что ты пожелаешь.

Я улыбнулся про себя. Конечно, она станет делать все. Она — собственность. Такие должны делать все, и превосходно, не колеблясь, по малейшему желанию своего господина. Они — рабыни. И все-таки мне было приятно слышать, как бывшая мисс Хендерсон по собственной воле умоляет меня дать ей возможность доставить мне удовольствие. Это было вознаграждение, которое редкие мужчины на Земле, как я полагал, получали от своих женщин. Но редкие мужчины с Земли получали такую блестящую возможность увидеть своих любимых женщин с освобожденной горианскими мужчинами сексуальностью, возвращающимися к своему первобытному состоянию биологической женщины, ползущей на коленях, в ошейнике к ногам своего господина. Женщина на своем месте в природе великолепна и чувственна. Будучи не на своем месте, она превращается в человека с отклонениями, в урода.

— Господин не отдал мне приказ, — проговорила девушка, прижимаясь щекой к моему правому бедру.

Я повесил кнут на ручку кресла.

— Я очень надеюсь, что не вызываю его недовольства, — прошептала она. — Может быть, он отдаст мне команду позже. Я надеюсь, что он бережет меня для собственного удовольствия, а не для удовлетворения кого-то другого. — Она испуганно посмотрела на меня и продолжала: — Я хорошо помню мощь твоего желания и силу твоих рук еще со владений Поликрата. Даже в те дни, что ты обладал мной, ты не один раз использовал меня. Я верю, что не потеряла своего обаяния для тебя. Я надеюсь, что ты оставляешь меня именно для себя, а не для кого-то другого. Я знаю, мое желание ничего не значит, но именно тебе я хотела бы принадлежать, а не кому-то другому. Оставь меня себе, я молю тебя. Я буду бороться, чтобы быть достойной твоего решения.