Одиночное плавание - Николай Андреевич Черкашин

доктор успешно прооперировал мидчели-ста. Правда, время было потеряно, но у него оставалось немало шансов выйти из полосы поиска незамеченным. Игру с «Золотой сетью» теперь надо было вести на равных, только и всего. В конце концов, интересно проверить возможности механизмов, аппаратуры, экипажа в реальном поединке…

Ночью метристы дважды засекали локаторы патрульных самолётов, брали их на предельной дальности, и дважды лодка благополучно скрывалась в толще моря, пока на мостик не выбрался этот недотепистый кок.

Судьба, случай, фортуна, стихия - все эти понятия сливались для Абатурова в единое: Море. Море было разумно, могуче и жестоко. Однако с этим коварным божеством можно было потягаться, поспорить, побороться.

Абатуров верил, что он и его корабль, живущий в недрах этого таинственного существа, находятся в неком негласном сговоре с Морем. В тот момент, когда луч корабельного прожектора нащупал в волнах голову Марфина, а прожектор «Викинга» осветил лодку, Абатуров вывел для себя, что Море решило сыграть с ним баш на баш: за жизнь мичмана - потеря скрытности.

Как только окоченевшего кока спустили в боевую рубку, Абатуров велел доставить на мостик автомат и сам расстрелял пылающий буй-маркер. Малиновое пламя зашипело, погасло… Лодка тут же ушла на глубину. Едва затих в цистернах рев воды, как все услышали сквозь сталь прочного корпуса предательский писк «квакеров», радиогидроакустических буёв. Серебристые поплавки, сброшенные «Викингом», выставив из воды усы антенн, выстреливали в эфир один и тот же сигнал: «Здесь лодка!», «Здесь лодка!», «Здесь лодка!». И на тревожный этот зов уже летели самолёты дальнего дозора, уже поворачивали эсминцы первого пояса, вызванные по радио счастливчиком Киви. Разнотональные писки «квакеров» напоминали Абатурову первые такты грустной песни: «В кавалергардах век недолог…» Позавчера в кают-компании крутили новый фильм, и теперь во всех отсеках мурлыкали, насвистывали, напевали: «Не обещайте деве юной любови вечной на земле…»

«Квакеры» не унимались. Никакой другой звук не сообщит уху подводника столько щемящей тревоги, сколько это вкрадчивое попискивание, пронзающее толщу воды и сталь корпуса. Странно или нет, Абатуров прислушивался к ним почти с радостью. После многих месяцев одиночного плавания, сплетенных из нудного жужжания приборов, забортной тишины да сыромятной тоски отсечных будней, море наконец-то обещало живое дело, погоню отнюдь не условную, поединок вовсе не учебный.

«В кавалергардах век недолог…» - пророчили сигналы буёв-шпионов. И душа Абатурова наполнялась дерзостным ликованием: «Это мы ещё посмотрим, долог или нет!»

Пищали не «квакеры», гремели охотничьи рога, и будоражащие их клики гнали прочь сонную одурь малоподвижной жизни.

И ещё окрыляла небывалая командирская свобода: за спиной не стояли осторожные советчики, здесь не было рамок полигонных границ и теснот рекомендованных фарватеров. Все решал он, капитан 3 ранга Абатуров - куда уклониться, каким курсом, на какой глубине, с какой скоростью. То была упоительная свобода пилота, бросающего свою машину по наитию опыта, отваги и страсти.

От барьера из буёв, выставленных «Викингом», Абатуров ушёл довольно быстро. Но уходить надо было в самое невероятное для погони место.

Карта, мудрая, немая пифия, подсказывала одно: безопаснее всего там, где опаснее всего. Красная сыпь «поднятых» штурманом банок покрывала южную часть района. Ещё вчера, перейдя на новый лист путевой карты, лейтенант Васильчиков обвел и растушевал красным карандашом мелководные поднятия дна. Среди них не было рифов; вершины подводных гор не доходили до поверхности метров на десять. Над ними без особой опаски могли пройти и фрегаты, и эсминцы, но подводники всегда предпочитают держаться от таких мест в стороне. Ошибись в счислении на пару миль, не ровен час, напорешься на подводную скалу, не обозначенную к тому же на карте. Уйти туда, к черту на рога?!

Абатуров поймал взгляд Симбирцева и прочел то, о чем только что подумал. В низенькой бочкобокой штурманской рубке над походной картой сам собой собрался «малый военный совет». Лейтенант Васильчиков вжимался в закуток между автопрокладчиком и радиоприемником, уступая место командиру, Башилову и крутому плечу старпома.

Карта… В минуты тревог и сомнений она притягивает к себе, как костёр в ночи. Возле неё собираются без приглашения…

- Товарищ командир! - Васильчиков вырвал листок из блокнота. - Вот последний расчет нашего места.

Это был подарок судьбы! Увалень-штурман, пока искали Костю Марфина, успел поймать в секстант звёзды. И какие - самые надежные, любимые Абатуровым - Полярную и Бегу! Теперь световой крестик автопрокладчика обозначал точнейшие, получасовой давности, координаты лодки; с такой привязкой можно было рискнуть войти в желоба и каньоны подводного хребта. Неровности дна, банки, расщелины разбрасывали посылки гидролокаторов, рассеивала их, путали, дробили. Кто-кто, а Абатуров, старый акустик, звал об этом не понаслышке.

- Ну что, Вячеславич, укроемся в шхерах? - спросил Абатуров, почти не сомневаясь, что старпом, рисковый парень, мысленно давно молит его об этом. Симбирцев просиял.

15.

…Светало. Жёлто-красная радуга плотно охватывала землю по восточному горизонту. Молдин много раз наблюдал с высоты, как рождается утро. Сначала над скруглением планетного тара брезжит голубоватая дуга. Дуга желтеет, а затем начинает играть цветами побежалости, точно стальная лента на огне.

Море застыло под крыльями, заблестело, словно синее битое стекло. Два фрегата тянули за собой рваные белые борозды. Они неслись туда, где уже кружили над погасшим маркером шилохвостые «Викинги». А может, шли на подмогу дозорным эсминцам, которые уже запустили свои электронные пальцы «рыбке» в жабры. Молдин покачал кораблям крыльями: «Спешите, ребята, спешите!»

«Колумб» запрашивал удаление.

«Колумб» разрешал посадку.

Отдав приказание на руль, Абатуров перебрался из штурманской рубки в рубку акустиков. Голицын привычно потеснился, уступив место за экраном и штурвальчик шумопеленгатора. Абатуров сам поворачивал сферическое антенное «ухо», наводя его на источник любого подозрительного шума. В тесном винтовом креслице он чувствовал себя так же уверенно, как в казачьем седле его дед, донской сотник.

Абатуров пригнулся к пульту станции, словно к шее коня. Он уводил своих людей от погони.

«Квакеры» давно стихли, но они сделали свое шпионское дело: навели на след лодки эсминцы первого пояса.

Первым услышал «американца» Голицын. Он перехватил абатуровскую руку на штурвальчике пеленгатора:

- Задержитесь, товарищ командир!

Абатуров вслушался и в гулких вздохах глубины разобрал едва различимые посылки гидролокатора.

«Ти-ннь… ти-нннь… ти-нннь…» Будто кто-то пощелкивал ногтем по краю хрустального бокала. Потом и по другому пеленгу возникли такие же нежно-певучие замирающие стоны: «ти-нннь… ти-нннь… ти-нннь…»

Ищут. Безобидно-печальные ловчие звуки завораживали, точно пение сладкогласных сирен. Абатуров передернул плечами, стряхнул гипноз, источаемый коварными манками,

- Штурман, - нажал он кнопку микрофона, - по пеленгам… работают гидролокаторы эсминцев. Дистанция…кабельтовых.

- Есть! - бодро откликнулся Васильчиков,