Одиночное плавание - Николай Андреевич Черкашин

- ноги тянуло книзу. Оставалось последнее средство - перевернуться на спину и полежать на воде, если не будет захлестывать лицо. Он с трудом добился равновесия и открыл зажмуренные веки. Тихо охнул: «Эк ведь вызвёздило!»

Созвездия переливались всюду, сколько могло поместиться в распахнутых глазах. Ковш Большой Медведицы торчал в искряном мерцалище, словно половник во щах. Его-то только и смог отыскать Марфин. Сколько раз собирался сходить к штурману, попросить, чтобы показал, где какая звезда, так и не удосужился…

Как-то на всплытии Марфин нечаянно подслушал разговор штурмана с доктором.

- всё-таки в море, - уверял старший лейтенант, - самая гигиеничная смерть. Никакого тебе гниения, запаха, червей… Рыбки скелет в два счета обгложут, и извольте радоваться - вы снова частица великого биоценоза.

- Ну, Виктор Сергеевич, - противился доктор навязанной теме, - опять на любимого конька потянуло!

- Нет, ты сам посуди. Хоронить в море куда разумнее.

- Правда, «не скажет ни камень, ни крест, где легли…». Но ведь координаты точки захоронения мы определяем по конкретной звезде. Так сказать, погребальной звезде. И в извещении вместе с долготой и широтой надо её указывать: «Ваш муж похоронен под Альфой Ориона - звёздой Бетельгейзе».

- Тьфу! - разозлился доктор. - Пей тёплый нарзан, штурман, и смотри довоенные фильмы. От меланхолии помогает…

Где-то в млечных роз звёздях океанского неба затерялась и его, марфинская, погребальная звезда. Не та ли вон, крупная, жёлтая, - мигает, лучится, приближается…

13.

Зевы самолётных турбин с рёвом пожирали воздух ночного неба.

- Включить «Микки Маус»? - спросил Рольф.

- Пока не надо. Держи радар на прогреве.

В ясные лунные ночи Молдин не включал локатор. Самолёт с работающим радаром напоминал ночного сторожа, который шумом колотушек оповещает всех о своём приближении. «Чёрные рыбки» сразу ныряют, едва их антенны поймают импульсы самолётного излучателя. В такие ночи, как эта, Молдин предпочитал всем магнитометрам, теплопеленгаторам и прочим электронным штучкам - собственные глаза. С тысячеметровой высоты широкая рябь лунных дорожек проглядывается далеко и четко. Лунная дорожка вела к городу, где ждала его Эмилен…

Молдин призвал на помощь весь свой опыт охотника за субмаринами. Его редкостное, неприменимое в миру военное ремесло служило теперь лично ему, оно было залогом свидания с Эмилен, и Молдин искал лодку столь же неистово, как язычник гонялся бы за жертвенным животным, зная, что боги, соверши он заклание, готовы исполнить заветную его просьбу. Он должен был найти лодку, и предерзкая уверенность в том, вопреки осторожности бывалого игрока - не спугнуть бы счастье! - обостряла волю и интуицию. Коммандер Молдин найдет сегодня подводную лодку. Он - и никто иной! Дьявол всем в пасть!

Как ни обидно, но, если быть честным, первым лодку заметил не он, а этот парень, сидящий у него за спиной.

- Командир, слева сорок - работа прожектора! - доложил Рольф. В стороне от лунной ряби ночную темень пронзал короткий лучик, быстро пробегал по воде, гас и вспыхивал снова. Молдин выключил бортовые огни, развернулся и пошел в пике на прожектор. На высоте двухсот метров он нажал кнопку «ночного солнца»: сто двадцать миллионов свечей вспыхнуло под правым крылом «Викинга», и в мощном конусе света промелькнула черная рыбина подводной лодки. Глаз успел выхватить скошенную вперед рубку, длинный хвост угря и змеиноголовый нос.

«Русская. Типа «Фокстрот»!» - ещё не веря счастливому видению, определил Молдин.

- «Фокстрот»! - радостно подтвердил Рольф.

Красноватая луна висела над крылом, словно шаровая молния.

Подводная лодка вела себя странно: она не ныряла в глубину, как это велит ей инстинкт самосохранения, она продолжала светить прожектором и позволила «Викингу» ещё раз спикировать.

Впрочем, Молдина не занимало ни поведение, ни судьба русского «Менуэта». Он сообщил на «Колумб» координаты лодки, и это было самое главное. В цифрах широты и долготы брезжило заветное имя - Эмилен…

Теперь пусть работают плэйбои из дозорного звена. Пусть принимают контакт и передают эсминцам первого эшелона. А там хваткие ребята. Будут молотить гидролокаторами, пока утопленнички не всплывут…

Молдин сбросил буй-маркер, который загорелся на чёрной воде малиновым пламенем, выпустил серию буёв-слухачей, записал их сигналы на бортовой магнитофон и лег на обратный курс.

14.

Очнулся Марфин под двумя одеялами, шинелью и меховой канадкой на нижней, боцманской, коечке. В старшинской стоял непривычный гул общего разговора.

- Ну, Константин! - заулыбался Ых, дорогой Степан Трофимыч. - Пеки штурманам пирог. Четко сработали. В точку погружения как по ниточке вышли.

- Стратилатову пеки! - вметался акустик Голицын. -

- Это он первый хватился.

- Доктору! - слабо запротестовал Стратилатов. - Пол-канистры «шила» на тебя извел.

- Командиру пирог, - рассудил боцман- Он режим скрытности нарушил. Теперь все шишки на его голову посыплются. Из-за тебя, такой-сякой, немазаный, сухой…

В первую минуту Абатуров не поверил докладу: оставить человека на поверхности! Такое могло быть только в анекдоте, но уж никак не наяву.

- Проверить все трюмы, ямы, выгородки! Может, уснул где-нибудь…

И, не дожидаясь ничьих сообщений, приказал всплывать…

Абатуров с детства помнил дедовскую пословицу: «Пришла беда - отворяй ворота». От радиограммы о начале «противолодочной недели» НАТО повеяло бедой, но все же это была не беда, а лишь вызов помериться силами. Даже самая грубая прикидка убеждала, что подводная лодка успеет выйти из зоны поиска. Ледяное дыхание беды Абатуров ощутил после доклада механика. Соляр неизвестного качества коксовал форсунки. Это было страшно - остаться без хода на пути противолодочной армады. Разумеется, никто бы их не тронул в нейтральных водах, но уж напотешились бы над беспомощной лодкой вдоволь - фотографировали бы в хвост и в гриву, снимали бы на кинопленку, забросали бы семафорами с издевательскими предложениями…

Пока не пришёл в каюту механик, Абатуров пережил мучительнейший час в жизни. «Сам виноват, сам виноват!»- стучало в висках. Наверное, прав был Мартопляс, не стоило принимать топливо без паспорта. Но правота механика, и Абатуров это чувствовал, была бескрылой, трусливой… Она исключала выбор, а выбор был: или пан, или пропал! Абатуров не боялся равновероятного расклада, он умел рисковать, зная, что риск - стихия военной службы, веря в свою счастливую звёзду. И это знание, и эта вера выручали его не раз… Даже когда доктор осложнил и без того аховую ситуацию докладом о необходимости срочной операции. Абатуров и тут не пал духом, хотя очень хотелось запереться в каюте, обхватить голову руками и забыть про все.

Потом он стыдился признаться себе в малодушном желании, ибо звезда удачи сияла как прежде. Механик переделал фильтры, а