Пьер-Жан Беранже. Песни. Огюст Барбье. Стихотворения. Пьер Дюпон. Песни - Пьер-Жан Беранже

Мельпомена

Перевод П. Антокольского

А. де Виньи

{177}

О муза милая, подруга Еврипида!Как белая твоя осквернена хламида.О жрица алтарей, как износила тыУзорчатый наряд священной красоты!Где медный блеск волос и важные котурны,Где рокот струн твоих, торжественный и бурный,Где складки плавные хитона твоего,Где поступь важная, где блеск и торжество?Где пламенный поток твоих рыданий, дева,Божественная скорбь в гармонии напева?Гречанка юная, мир обожал тебя.Но, чистоту одежд невинных загубя,Ты в непотребные закуталась лохмотья.И рынок завладел твоей безгрешной плотью.И дивные уста, что некогда моглиНа музыку небес откликнуться с земли, —Они открылись вновь в дыму ночных собранийДля хохота блудниц и для кабацкой брани.

Погибла, кончилась античная краса!Бесчестие, скосив угрюмые глаза,Открыло балаган для ярмарочной черни.Театром в наши дни зовут притон вечерний,Где безнаказанно орудует порок,Любому зрителю распутник даст урок.И вот по вечерам на городских подмосткахРазврат кривляется в своих дешевых блестках.Изображается безнравственный роман,Гнилое общество без грима и румян.Здесь уваженья нет ни к старикам, ни к женам.Вы, сердцем чистые, вы в городе прожженномКраснейте от стыда, не брезгуйте взглянутьНа бездну города сквозь дождевую муть,Когда туман висит в свеченье тусклом газа.Полюбопытствуйте, как действует зараза!Вот потная толпа вливает свой потокВ битком набитый зал, где лампы — как желток,И, не дыша, дрожа, под взрывы гоготаньяСидит и слушает и одобряет втайнеОстроты палача и напряженно ждет,Чтобы под занавес воздвигли эшафот.Полюбопытствуйте, как под отцовским окомДочь нерасцветшая знакомится с пороком,Как дама на софе показывает прыть,Поднявши кринолин, чтоб ножку приоткрыть,Как действует рука насильника, как простоСдается женщина на ложь и лесть прохвоста.А жены, доглядев конец грязнейших дрязг,Вздыхают и дрожат от жажды новых ласкИ покидают зал походкою тягучей,Чтоб изменить мужьям, лишь подвернется случай.Вот для чего чуму и все, что смрадно в ней,Таит в нагих ветвях искусство наших дней.Вот чем по вечерам его изнанка дышит,Каким зловонием Париж полночный пышет.Сухое дерево поднимет в синевуСвою поблекшую и желтую листву.И если тощий плод сорвется с гулких веток,Как те, что падали в Гаморре напоследок,Опадыш никому не сладок и не мил,Он только прах сухой, он до рожденья сгнил.

Наверно, рифмачам бульварным невдомек,Что пошлый балаган разрушить нравы смог.Наверно, невдомек, что их чернила разомМарают сердце нам и отравляют разум.О, равнодушные, — у них и мысли нет,Что мерзок гражданам безнравственный поэт.Им слез не проливать, не ощутить презреньяК творенью своему, — бесчестному творенью.Им не жалеть детей, которым до концаПридется лишь краснеть при имени отца!Нет! Их влечет барыш, их деньги будоражат,И ослепляют взгляд, и губы грязью мажут.Нет! Деньги, деньги — вот божок всевластный тот,Который их привел на свалку нечистот,Толкнул их в эту грязь и, похотью волнуя,Велел им растоптать отца и мать родную.Презренные! Пускай закон о них молчит,Но честный человек их словом обличит.Презренные! Они стараются искусноМечту бессмертную скрыть клеветою гнусной, —Божественную речь и все, в чем есть душа,Искусство мощное тираня и глуша,Пустили по земле чудовище-калеку,Четырехлапый бред, обломок человека, —Он тянет жалкие культяпки напоказ,Все язвы обнажив для любопытных глаз.

Смех

Перевод А. Арго

{178}

Мы потеряли все — все, даже смех беспечный,Рожденный радостью и теплотой сердечной,Тот заразительный, тот предков смех шальной,Что лился из души кипучею волнойБез черной зависти, без желчи и без боли, —Он, этот смех, ушел и не вернется боле!Он за столом шумел все ночи напролет,Теперь он одряхлел, бормочет — не поет,И лоб изрезали болезненные складки.И рот его иссох, как будто в лихорадке!Прощай, вино, любовь, и песни без забот,И ты, от хохота трясущийся живот!Нет шутника того, чей голос был так звонок,Который песни мог горланить в честь девчонок;Нет хлестких выкриков за жирной отбивной,Нет поцелуев, нет и пляски удалой,Нет даже пуговок, сорвавшихся с жилета,Зато наглец в чести, дождался он расцвета!Тут желчи океан и мерзость на виду,Тут скрежет слышится зубовный, как в аду.И хамство чванится гнуснейшим безобразьем,Затаптывая в грязь того, кто брошен наземь!

О добрый старый смех, каким ты шел путем,Чтоб к нам прийти с таким наморщенным челом!О взрывы хохота, вы, как громов раскаты,Средь стен разрушенных звучали нам когда-то,Сквозь золотую рожь, сквозь баррикадный дымВы отбивали такт отрядам боевым,И славный отзвук ваш услышать довелось нам,Когда со свистом нож по шеям венценоснымСкользил… И в скрипе тех тележек, что, ворча,Влачили королей к корзинке палача…Да, смех, ты был для нас заветом и примером,Что нам оставлен был язвительным Вольтером!А здесь мартышкин смех, мартышки, что глядит,Как молот пагубный все рушит и дробит,И с той поры Париж от хохота трясется!Все разрушается, ничто не создается!

Беда у нас тому, кто честным был рожденИ дарованием высоким награжден!Стократ беда тому, чья муза с дивным рвеньемПодарит своего любимца вдохновеньем,И тут же, отрешась от низменных забот,Туда, за грань небес, направит он полет, —Смешок уж тут как тут, весь злобою пропитан,Он сам туда не вхож, но с завистью глядит онНа тех, кто рвется ввысь, и свой гнилой плевокНа райские врата наложит, как замок;И муза светлая, что, напрягая силы,Навстречу ринулась к могучему светилу,Чтоб в упоительном порыве и мечтеСпеть вдохновенный гимн нетленной красоте,Теперь унижена, с тоскою и позором,С понурой головой и потускневшим взоромЛетит обратно вниз, в помойку наших дней,В трущобы пошлости, которых нет гнуснейИ там кончает век, рыдая от бессильяИ волоча в грязи надорванные крылья.

Котел

Перевод Д. Бродского

{179}

Есть дьявольский котел, известный всей вселеннойПод кличкою Париж; в нем прозябает, пленный,Дух пота и паров, как в каменном мешке;Ведут булыжники гигантские к реке,И, трижды стянутый водой землисто-гнойной,Чудовищный вулкан, чей кратер беспокойныйУгрюмо курится, — утроба, чей удел —Служить помойкою для жульнических дел,Копить их и потом, внезапно извергая,Мир грязью затоплять — от края и до края.

Там, в этом омуте, израненной пятойСтупает в редкий час луч солнца испитой;Там — грохоты и гул, как жирной пены клочья,Над переулками вскипают днем и ночью;Там — отменен покой; там, с временем в родстве,Мозг напрягается, подобно тетиве;Распутство там людей глотает алчной пастью,Никто в предсмертный час не тянется к причастью,Затем, что храмы там стоят лишь для того,Чтоб знали: некогда сияло божество!

И столько алтарей разрушилось прогнивших,И столько звезд зашло, свой круг не завершивших,И столько идолов переменилось там,И столько доблестей отправилось к чертям,И столько колесниц промчалось, пыль раскинув,И столько в дураках осталось властелинов,И призрак мятежа, внушая тайный страх,Там столько раз мелькал в кровавых облаках,Что люди под конец пустились жить вслепую,Одну лишь зная страсть, — лишь золота взыскуя.

О, горе! Навсегда тропинка зарослаК воспоминаниям о взрывах без числа,О культах изгнанных и о растленных нравах,О тронах средь песков и в неприступных травах, —Короче, ко всему, что яростной ногойВтоптало время в пыль; оно, бегун лихой, —Промчавшись по земле, смело неумолимоТу свалку, что звалась когда-то славой Рима,И вот, через века, такая ж перед нимКлоака мерзкая, какой был дряхлый Рим.

Все та же бестолочь: пройдохи всякой масти,Руками грязными тянущиеся к власти;Все тот же пожилой, безжизненный сенат,Все тот же интриган, все тот же плутократ,Все те ж — священников обиды и обманы,И жажда к зрелищам, пьянящим неустанно,И, жертвы пошлые скучающих повес,Все те же полчища кокоток и метресс;Но за Италией — никто ведь не отымет —Два преимущества: Гармония и Климат.

А племя парижан блуждает, как в лесу;Тщедушное, с лицом желтее старых су,Оно мне кажется подростком неизменным,Которого зовут в предместиях гаменом;О, эти сорванцы, что на стене тайкомВыводят надписи похабные мелком,Почтенных буржуа пугают карманьолой,Бесчинство — их пароль; их лозунг — свист веселый;Они подставили всем прихотям судьбыПечатью Каина отмеченные лбы.

И все ж никто из них не оказался трусом;Они бросались в бой, подобно седоусым;В пороховом чаду и сквозь картечный градШли — с песней, с шуткою на жерла канонадИ падали, крича: «Да здравствует свобода!»Но отпылал мятеж, — их силе нет исхода,И вот — согражданам выносят напоказТот пламень, что еще в их душах не погас,И, с копотью на лбу, готовы чем попалоС размаху запустить в витрины и в порталы.

О племя парижан, чьи рождены сердца,Чтоб двигать яростью железа и свинца;Ты — море грозное, чьи голоса для троновЗвучат как приговор; ты — вал, что, небо тронув,Пробушевал три дня и тут же изнемог;О племя, ты несешь и доблесть и порядок,Чудовищный состав, где растворились граниГеройства юного и зрелых злодеяний;О племя, что и в смерть шагает не скорбя;Мир восхищен тобой, но не поймет тебя!

Есть дьявольский котел, известный всей вселеннойПод кличкою Париж; в нем прозябает, пленный,Дух пота и паров, как в каменном мешке;Ведут булыжники гигантские к реке,И, трижды стянутый водой землисто-гнойной,Чудовищный вулкан, чей кратер беспокойныйУгрюмо курится, — утроба, чей удел —Служить помойкою для жульнических дел,Копить их и потом, внезапно извергая,Мир грязью затоплять — от края и до края.

Жертвы