Дети капитана Гранта - Жюль Верн

— Anda! Anda![48] — громовым голосом закричал Талькав.

— Что это такое? — спросил Паганель.

— Наводнение! Наводнение! — ответил патагонец, шпоря Тауку и поворачивая её к северу.

— Наводнение! — крикнул Паганель своим товарищам.

И все, повернув лошадей, во весь опор помчались вслед за Таукой.

И во-время. В самом деле, в пяти милях к югу на равнину обрушилась огромная волна. Трава исчезла, словно скошенная. Вырванные с корнем кусты вертелись в водоворотах. Жидкая лавина неслась вперёд, сокрушая всё на пути. Очевидно, наводнение прорвало перемычку между главными водными артериями пампасов и воды Рио-Колорадо и Рио-Негро слились воедино.

Замеченная Талькавом волна катилась со скоростью призового скакуна. Путешественники бежали от неё, словно туча, подгоняемая ветром. Но напрасно они лихорадочно искали глазами хоть какое-нибудь пристанище. Небо и вода сливались на горизонте. Насмерть перепуганные лошади скакали бешеным галопом, и путешественникам трудно было усидеть в сёдлах.

Гленарван часто оборачивался назад.

«Вода настигает нас», — думал он.

— Anda! Anda! — покрикивал Талькав.

И снова шпоры вонзались в бока несчастных животных, по которым и без того текли струйки крови. Лошади спотыкались, попадая ногой в рытвины, путались в невидимой теперь высокой траве, падали. Их поднимали на ноги. Они снова падали. Их снова поднимали. Уровень воды всё время повышался. Лёгкие волны предвещали скорое нападение гигантского вала, пенящаяся вершина которого виднелась в двух милях.

Это отчаянное бегство от самой страшной из стихий продолжалось около четверти часа. Беглецы даже приблизительно не могли определить расстояние, пройденное ими с момента появления волны; однако если судить по скорости лошадей, оно должно было быть довольно значительным. Но теперь лошади выбились из последних сил и, погруженные в воду по грудь, подвигались вперёд с убийственной медлительностью. Гленарван, Аустин, Паганель — все считали себя обречёнными на ужасную смерть. Лошади уже едва доставали ногами дно, а шести футов воды над равниной достаточно было, чтобы утонул самый высокий из людей. Перо отказывается описать ужас этих восьми человек, застигнутых внезапным наводнением. Они чувствовали, что не могут бороться со стихией. Спасение не зависело от них…

Прошло ещё пять минут, и лошади поплыли. Сильное течение увлекало их вперёд с быстротой двадцати миль в час.

Казалось уже, что всякая надежда на спасение пропала, когда вдруг раздался спокойный голос майора:

— Дерево, — сказал он.

— Дерево?! — вскричал Гленарван.

— Там, там! — подхватил Талькав и пальцем указал на высившееся в восьмистах саженях к северу гигантское дерево.

Путешественников не надо было подгонять. Все понимали, что необходимо во что бы то ни стало доплыть до этого дерева, так неожиданно и своевременно появившегося перед ними. Лошади, выбившиеся из сил, не могли доплыть до него, но люди могли ещё спастись — поток нёс их прямо на дерево. В эту минуту лошадь Тома Аустина коротко заржала и исчезла под водой. Всадник высвободил ноги из стремян и поплыл.

— Уцепитесь за моё седло! — крикнул ему Гленарван.

— Спасибо, сэр, — ответил моряк, — я и так доплыву.

— Как твоя лошадь, Роберт? — спросил Гленарван, обернувшись к мальчику.

— Плывёт, как рыба!

— Внимание! — крикнул во всю силу своих лёгких майор. Не успел он произнести это предупреждение, как вал настигнул путешественников.

Огромная волна высотой в сорок футов обрушилась на них с чудовищным шумом. Люди и животные исчезли в пенящемся водовороте. Масса воды, весящая много миллионов тонн, поглотила их.

Когда волна пронеслась дальше, беглецы всплыли на поверхность и наспех сделали перекличку. Все люди были налицо, но из лошадей уцелела одна Таука: остальные пошли ко дну.

— Смелей, смелей! — кричал Гленарван, поддерживая одной рукой Паганеля и энергично загребая воду второй.

— Всё в порядке, — ответил достойный учёный, — я даже доволен…

Чем был доволен Паганель, никому не удалось узнать, потому что конец фразы учёному пришлось проглотить вместе с большим количеством мутной воды.

Майор плыл совершенно спокойно, загребая воду ладонями с регулярностью и силой, которым позавидовал бы любой учитель плавания. Матросы, казалось, попали в родную стихию. Что касается Роберта, то он уцепился за гриву Тауки и плыл вслед за ней. Великолепная лошадь уверенно рассекала грудью воду, инстинктивно направляясь к дереву.

Дерево было теперь не более как в двадцати саженях от путешественников. В несколько секунд весь отряд добрался до него. Какое счастье! Не будь этого дерева, гибель была бы неизбежной.

Вода заливала дерево до нижних ветвей. Таким образом, взобраться на него было очень легко. Талькав, бросив свою лошадь, вскарабкался первым, вытащил из воды Роберта и протянул руку по очереди всем остальным пловцам. Вскоре все были в безопасности, кроме Тауки, которую поток увлекал прочь с большой быстротой. Она поворачивала умную морду к хозяину и отчаянно ржала, точно призывая его.

— Ты покидаешь Тауку? — спросил Паганель Талькава.

— Я?! — воскликнул индеец.

И, нырнув в поток головой вниз, он выплыл снова в десяти саженях от дерева. Через секунду его рука уцепилась за гриву Тауки, и вскоре лошадь и всадник исчезли в тумане.

Глава двадцать третья

Птичий образ жизни

Дерево, на котором нашли приют Гленарван и его спутники, показалось им орешником. В действительности же это было омбу, одиноко растущее в аргентинских равнинах. Это дерево с толстым, огромным стволом врастает в землю не только разветвлёнными толстыми корнями, но и крепкими побегами, придающими ему значительную устойчивость. Только благодаря этому оно не было вырвано налетевшим исполинским валом.

Омбу достигало почти ста футов в высоту. Его крона покоилась на трёх главных ветвях диаметром в шесть футов. Две ветви поднимались почти отвесно, неся на себе огромный зонт листвы, так густо переплетённой, что под ней образовались со всех сторон зелёные тайники. Напротив, третья ветвь вытянулась горизонтально над ревущим потоком, почти купаясь в нём. Она была похожа на острый зелёный мыс, далеко вдающийся в океан. На ветвях этого гигантского дерева было сколько угодно места: листва, особенно густая по краям кроны, оставляла ближе к стволу широкие просветы, открытые всем ветрам. Глядя на эти ветви, поднимавшие к облакам свои бесчисленные ответвления и побеги, увитые и переплетённые между собой лианами, можно было подумать, что на стволе омбу вырос целый лес.