Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

дорогую покупку все заработанные деньги, садилась на голодную диету, говоря, что ей необходимо похудеть. В этом матушка до старости оставалась настоящей женщиной.

Мама очень любила дальние путешествия. Когда мой отец в перерывах между больницами и санаториями жил в Москве, они много ездили на машине – на Волгу, на Дубну, на подмосковные водохранилища. В 1959 году с отцом и группой горнолыжников-архитекторов она побывала в Чехословакии, где они катались на лыжах в Высоких Татрах.

Работая в проектном институте торговых зданий и сооружений, Наталья Георгиевна принимала участие в служебных поездках по России. Я думаю, что эти поездки помогали моей маме легче переносить одиночество, от которого она очень страдала после развода с мужем. Ведь, несмотря на свою обиду, она продолжала его любить, и весьма болезненно относилась к моим нечастым встречам с отцом и особенно к ежегодны визитам к нему в дом в дни его рождения.

Оставшись одна, мама стала путешествовать в одиночку или с кем-либо из своих знакомых. Характер у нее во второй половине жизни был довольно властным. Она всегда стремилась быть лидером. Подруги должны были ее беспрекословно слушаться, в противном случае матушка быстро расставалась с ними. Если мама хорошо относилась к кому-либо из своих или моих знакомых, она была с ним мила и приветлива, но если кто-нибудь ей не нравился, изменить ее мнение было невозможно. Отношения с моей женой Ларисой у нее были сложными, так как Лара довольно самостоятельный человек. Я думаю, в последние годы и деду с ней было не очень легко. Мать нередко уходила в гости, оставляя старика одного. В такие вечера дед особенно радовался нашему приходу и подолгу разговаривал с Ларой, которой он очень симпатизировал, рассказывая ей академические новости и обсуждая медицинские проблемы.

Самыми печальными днями для моей матушки после смерти ее отца, моего деда, были праздники. В майские и ноябрьские выходные дни мы все вместе уезжали на дачу, где она была не одинока. Сложнее было на Новый год. Последние годы жизни она уезжала вечером тридцать первого декабря на улицу Герцена (Большую Никитскую) к Кире Петровне Постниковой. Там всегда было весело и шумно от многочисленных гостей, которые, так же как и моя мать, любили Киру Петровну и ее гостеприимный дом недалеко от консерватории.

Со мной мама всегда была очень ласкова и терпелива. Думаю, что после отца она любила меня больше всех. Я же, стыдно признаться, был к ней не всегда внимателен и справедлив. «Прилепившись», как написано в Библии, к жене, я мало уделял времени своей матери, а когда работал над диссертациями, неделями не навещал ее. Она очень от этого страдала и обижалась. Как-то раз она сделала мне символический подарок – игрушечную свинью, показав мне этим, кто я есть. Мама очень много сделала для меня в жизни, не говоря уже о факте моего появления на свет, и я остался перед ней в неоплатном долгу.

Умерла Наля после операции в Онкологическом центре на Каширке 7 декабря 1988 года, в день моего 51-летия, когда разразилось страшное землетрясение в Армении. С тех пор мы перестали праздновать мой день рождения, а отмечаем только годовщину гибели Натальи Георгиевны.

Часть вторая

Детство и юность

Глава 7

Раннее детство. Война

Мои первые полусознательные воспоминания связаны с долгим переходом зимой через какое-то озеро или пруд. Я, укутанный, сижу на санках, которые тащат хорошо знакомые мне люди – мои мама и папа. Потом многоголосый лай и множество разных собак за решетками. Потом обратная дорога через озеро, и за пазухой у отца попискивающее маленькое живое и теплое создание, которое мне очень хочется потрогать. Это уже потом я выяснил у родителей, что мы действительно зимой, с санками ездили в собачий питомник где-то около Останкино, куда сначала добирались на поезде, а потом шли через пруд по льду. Обратно мы привезли щенка южнорусской овчарки, названного Фрамом. Судя по моим расчетам, это было в 39–40-х годах, и мне тогда было 2–3 года. Сначала Фрам был веселым малышом, который лизал меня в лицо, к большому недовольству моей няни, но через год он превратился в огромного косматого пса, имевшего очень грозный вид.

Нашу жизнь на даче до войны я помню очень плохо, она представляется мне сейчас в виде каких-то смутных картин, да и то, скорее всего, связанных с сохранившимися от того времени фотографиями: я в кузове большого игрушечного грузовика, я на плечах у отца, я с огромной теннисной ракеткой на корте. Но вот картины отъезда в эвакуацию я вижу уже очень четко. К концу июля 1941 года, когда над нашим домом на большой высоте стали пролетать немецкие самолеты бомбить Москву, стало ясно, что надо уезжать. К этому времени мой отец и брат матери дядя Сережа уже были мобилизованы в армию, и, как я рассказывал, в двадцатых числах августа все семейство Сперанских с дедом уехали в эвакуацию в Молотов, нынешнюю Пермь. Во главе с Георгием Несторовичем ехали Елизавета Петровна, моя мама Наля, моя няня Матрёша, моя двоюродная сестра Марина восьми лет и тринадцатилетний сын бабушкиного брата Владимира Петровича Филатова Сережа, у которого была кличка Ложкин. Объясняется это странное прозвище привычкой его отца, знаменитого офтальмолога, все есть ложкой. Но Владимир Петрович был довольно обидчив, и называть его Ложкиным не рисковали. Вместо него прозвище прилипло к Сергею. Он так привык к нему, что порой не отзывался на свое собственное имя. Сережа гостил у нас на даче, когда началась война, и возвращаться в Одессу ему было нельзя. Вместе с нами ехали невестка дедушкиного друга Николая Ивановича Побединского, Мария Ивановна с детьми Колей и Марой. Коле было лет двенадцать, а Маре – около пяти. Я взял с собой свою любимую игрушку – старую обезьяну Яшку, которая досталась мне по наследству от отца.

Уезжали мы из Москвы на поезде, а в городе Горьком пересели на баржу, которую тянул сначала вниз по Волге, а затем вверх по Каме привязанный к ней бок о бок небольшой пароходик. Вот эту поездку по реке я хорошо запомнил. Была солнечная, относительно теплая погода. Берега реки проплывали мимо нас довольно близко, и на них было много песчаных пляжей, на которых мне очень хотелось поиграть в песке На палубе баржи стояли какие-то крупные предметы, закрытые брезентом. Под ним мы с Марой просто так прятались от моей няни,