Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

к счастью, окончился благополучно. Выезжали из Молотова мы в теплушке – товарном вагоне, в котором перевозили и скот, и строительные материалы, а для людей там были устроены нары из досок и стояла печка-буржуйка, дрова для которой добывали все, кто как мог, во время стоянок. Где-то посередине пути моя мать встретила на станции знакомого офицера, который ехал в том же поезде, но в пассажирском, кажется, даже купированном вагоне. Он сказал, что у них есть одно свободное место, и он договорился с проводником, чтобы женщине с ребенком разрешили туда перебраться. На каком-то полустанке мама отнесла меня, уже довольно тяжелого мальчишку, в этот вагон, а затем побежала по путям обратно за вещами. И в этот момент поезд тронулся. Маму успели на ходу втащить в нашу теплушку, а я в течение трех часов ехал один с незнакомыми мне людьми и ужасно боялся, кажется, даже ревел. На очередной остановке мама, к моей невероятной радости, наконец-то появилась. И больше мы не расставались.

В Ярославле нас поселили в большой светлой комнате у приветливой хозяйки, которая доброжелательно относилась к нам. Отец работал в Управлении дальней бомбардировочной авиации и приходил домой в очень красивой фуражке с голубым верхом. Он занимался маскировкой самолетов, и в его подчинении были мастерские и ложные аэродромы, где на запретной зоне стояли макеты самолетов в натуральную величину, сделанные из реек и обтянутые покрашенной материей. Мы с мамой тоже ездили на такой аэродром, где на краю поля мы сажали картошку. Невдалеке была небольшая речка, из-за чего в этой местности было очень много комаров. Они больно кусались, и у меня постоянно чесалась кожа. В мастерской отец сделал мне модель истребителя, а для мамы – торшер и раскладное кресло-шезлонг. Остов этого шезлонга до сих пор стоит где-то в углу на нашей даче в Деденеве.

В управлении изредка устраивались торжественные вечера, и тогда давали съестные подарки – американскую тушенку, толстый, пористый, тоже американский шоколад, яблоки и конфеты. Все это было большой редкостью в нашей жизни и запомнилось навсегда. На одном из таких вечеров мне предложили рассказать стихотворение. Я набрался смелости, залез на стул и начал декламировать песню Клавдии Шульженко «Синий платочек», которую несколько раз слышал по радио. Но смог сказать только, что синий платочек с кого-то куда-то «скинулся с плеч». После этого я расплакался, и меня срочно сняли со стула и наградили яблоком и конфетой. Мать была вся красная и в пятнах, а отец и его сослуживцы долго смеялись.

Отец служил под началом майора Михаила Филипповича Рошаля, отца ныне известного профессора, детского хирурга Леонида Михайловича Рошаля. Сам Леня, тогда десятилетний мальчик, относился ко мне, пятилетке, весьма покровительственно. Потом мы не раз вспоминали эти годы с Леонидом Михайловичем, когда работали вместе в Русаковской детской больнице. Мне запомнился какой-то детский праздник на квартире у Рошалей, куда пригласили и меня. Точнее, не сам праздник, а изумительно вкусную, жаренную на сливочном масле картошку и колбасу, которые в то время были абсолютным деликатесом.

Самым знаменательным событием нашей ярославской жизни был приезд деда. Я его очень ждал, потому что задолго до его приезда с помощью мамы написал ему письмо с просьбой привести мне из Москвы мой трехколесный велосипед, купленный мне перед самой войной. И вот незабываемая картина: во двор нашего дома въезжает военный грузовик, рядом с водителем в кабине сидит улыбающийся дедушка с белыми усами и бородкой, а в кузове поверх каких-то вещей я вижу привязанный велосипед! Тут уж было не до деда: ведь я мечтал о нем (о велосипеде, не о дедушке) целых три года. Самое приятное было ездить на велосипеде по асфальту с лужами: от мокрых колес оставались занятные следы в виде сложных петель и узоров.

Летом 1943 года на таком же грузовике (мне помнится, это был то ли «форд», то ли «студебекер») мы поехали с мамой и папой в Москву. Мы с мамой сидели в кабине. По дороге случилась авария – машина врезалась в военный обоз и сшибла лошадь. Оглоблей разбило стекло у нашего грузовика и чуть не прибило нас. Начальник обоза кричал страшным голосом на нашего водителя и размахивал пистолетом, угрожая застрелить его. Мы с мамой ни живы ни мертвы сидели в кабине, и я все боялся услышать выстрел. Кажется, с нами в кузове вместе с отцом ехал какой-то офицер из папиного управления, и они с отцом спасли нас и нашего водителя, тоже достав из кобуры пистолеты. Потеряв много времени, мы были вынуждены заночевать по дороге. Мы свернули с шоссе и довольно долго ехали по невероятной грязи до какой-то деревни. Там попросились на ночлег. Нас с мамой положили на хозяйскую кровать с несколькими подушками и огромным количеством клопов, которые тут же с радостью набросились на нас, и особенно на меня. Спать было невозможно, и мама отнесла меня в грузовик, где я заснул в кабине на сиденье. Приехав в Москву, мы вскоре отправились на дачу. Бабушка была несказанно рада нам.

К лету 1943 года относится еще одно мое незабываемое военное воспоминание. Мы остались жить с бабушкой на даче, а отец вернулся в Ярославль. Спустя месяц-полтора в ясный солнечный день над нашим домом неожиданно появился небольшой военный самолет. На бреющем полете он начал делать большие круги, пролетая над соседней деревней, над стратегическим объектом, каким был тогда только что восстановленный мост через канал, над железнодорожной станцией и над нашим участком. Время было военное, и все страшно переполошились. Наконец мы увидели, как из самолета вылетел какой-то предмет и упал на крышу соседского дома. Все в страхе ждали взрыва, и только моя бабушка хладнокровно сказала: «Это наверняка Адриан. Никто другой не способен на такое хулиганство». Взрыва не последовало, а спустя несколько минут прибежала соседка и принесла мешочек с песком и запиской на имя моей матери. В ней отец сообщал, что прилетел на несколько часов по служебным делам в Москву и просит ее приехать в город. Мать тут же помчалась на поезд и успела застать отца в Москве. Этот случай еще долго обсуждался в Деденеве и окрестных деревнях, где было много жен военных летчиков, и каждая считала, что это прилетал ее муж.

Последние годы войны мне запомнились салютами в Москве. Наши войска неудержимо двигались на запад, почти каждый день занимая какой-нибудь город, а то и два. По поводу взятия каждого мало-мальски значительного населенного пункта в Москве в