Семена прошлого - Вирджиния Эндрюс

— Да, ты права: сначала я желал Мелоди, потому что завидовал Джори. Я честно признаюсь: я хотел украсть у него самое для него дорогое. Оттого, что он когда-то украл у меня то, что я больше всего любил и хотел — ТЕБЯ!

Я сморщилась от досады.

— Она отвергала меня, и я начал даже уважать ее за это. Она была так непохожа на других женщин, которых соблазнить легче легкого. Чем больше она отвергала меня, тем больше я горел желанием, пока, наконец, я не понял: или я завоюю ее, или умру. Я люблю ее… да, да! Теперь я не знаю, как мне жить без нее.

Я присела на широченную кровать и обняла его:

— Ах, Барт… как ужасно, что это не какая-нибудь иная женщина… любая, но не Мелоди… Я счастлива за тебя, ведь ты сам увидел, что такое любовь — в ней нет ни грязи, ни греха. Разве Бог, создавая мужчину и женщину такими, не подразумевал, что они должны соединиться? Это его творение, его план. Мы возрождаемся любовью друг к другу. Но Барт… ты должен пообещать мне не видеться больше с ней. Подожди, пока Мелоди родит ребенка; не решайте пока с ней ничего.

Его глаза наполнились надеждой и благодарностью:

— Ты поможешь мне, мама? Я никогда не мог бы подумать, что ты… — выражение надежды сменилось выражением недоверия.

— Подожди, пожалуйста, подожди. Позволь Мелоди родить ребенка, тогда уж иди к Джори и честно и открыто скажи ему все. Расскажи ему все, как мне. Не смей красть у человека жену, не дав ему самому шанса решить.

— Но что такое он может решить, мама, и какое значение будет иметь его решение? С ним все кончено. Он не сможет танцевать больше. Он даже не может ходить. Физически он больше не мужчина.

Мне пришлось подыскивать такие слова, чтобы они дошли до понимания Барта:

— Ты уверен, что она в самом деле любит тебя? Я слышала все: я была в гостиной. Она сама еще не приняла никакого решения. Из того, что я услышала, можно сделать вывод, что она разрывается между любовью к Джори и потребностью встречаться с тобой. Нечестно пользоваться ее слабостью, равно как невозможностью физической любви для Джори. Дай ему время для выздоровления — и тогда поступай, как подскажет тебе сердце. Непорядочно отнимать у немощного то, что он не сможет отстоять. Дай и Мелоди время привыкнуть к состоянию Джори. Тогда, если ты ей в самом деле нужен, забери ее, потому что в таком случае жизнь с Мелоди нанесет Джори только вред. Но что станешь ты делать с ребенком Джори? Ты заберешь у него и ребенка тоже? Ты собираешься ничего ему не оставить?

Он с глубоким подозрением глядел на меня. Потом перевел свой взгляд на потолок.

— Насчет ребенка я еще не решил. Я стараюсь не думать о нем. И не вздумай идти говорить об этом Крису или Джори. Прошу тебя, единственный раз в жизни — позволь мне иметь что-то собственное.

— Барт, но…

— Мама, пожалуйста, уйди. Дай мне обдумать все. Я устал. Ты, мама, утомляешь своими поучениями, своими суждениями. Дай мне шанс доказать, что я не так плох, как ты думаешь, и не настолько сумасшедший, каким я себя сам считал.

Он не попросил меня вновь не говорить ничего Крису и Джори. Как будто знал, что я не стану этого делать. Я молча вышла из его комнаты.

Идя обратно, я напряженно думала о разговоре с Мелоди, но видеть ее, не успокоившись и не обдумав все, я не могла. К тому же, она была уже, по-видимому, достаточно расстроена, а надо было подумать о здоровье ее ребенка.

Оставшись одна, я села перед разожженным камином и стала размышлять. Прежде всего — интересы Джори. За три месяца сильные ноги Джори стали тоньше тростиночек. Теперь это напоминало мне ноги Барта, когда он был маленьким мальчиком. Тонкие ножки Барта, поцарапанные, пораненные, вечно в синяках, вечно в переломах. Барт наказывал себя таким образом за несоответствие стандартам жизни. А стандартом для него тогда был Джори. И эта мысль подняла меня на ноги; я отправилась в комнату Джори.

Я вымыла лицо от слез, остудила покрасневшие глаза льдом и предстала перед Джори, улыбаясь беспечно и счастливо.

— Мелоди спит, Джори. Но перед обедом она тебя навестит. Я думаю, в такую дождливую погоду будет неплохо и уютно пообедать вдвоем перед камином. Я уже попросила Тревора и Генри принести поленья и маленький столик. Я запланировала твое любимое меню. Чем тебе помочь? Может быть, одеть тебя по-другому?

Он индифферентно пожал плечами. До этого несчастного случая Джори всегда любил одежду; доводил свой вид до совершенства, продумывал костюм до мелочей.

— Какая разница теперь, мама, какая разница? Тебе понадобилось так много времени, чтобы сообщить мне, что Мелоди спит? И почему же ты все-таки не привела ее?

—  Звонил телефон, мне пришлось отвлечься… К тому же, надо было срочно сделать кое-что. Так какой костюм ты предпочитаешь для обеда?

— Пижама подойдет вполне, — холодно проговорил он.

— Послушай, Джори. Сегодня же вечером ты будешь сидеть вместе со всеми в новом электрическом кресле за обедом и наденешь костюм отца, потому что ты не привез с собой зимнего костюма.

Он, конечно, начал отказываться, а я — настаивать.

Мы послали в Нью-Йорк за зимними костюмами и прочей одеждой, однако, Мелоди настояла, чтобы ее одежда осталась там, что подогрело мое возмущение. Но я тогда ничего не сказала.

— Когда хорошо выглядишь, то хорошо и чувствуешь себя, а это означает, что половина победы одержана. Ты перестал заботиться о своей внешности. Я побрею тебя, даже если ты решил носить бороду. Ты слишком красив, Джори, чтобы прятать свое лицо за бородой. У тебя такой благородный рот, такой сильный подбородок. Отращивать бороду имеет смысл лишь мужчинам со слабыми подбородками.

В конце концов он сдался и сардонически улыбнулся, согласившись, что все, что я предлагаю, просто сделает его вновь похожим на самого себя.

— Мама, я знаю, что у тебя что-то на уме, слишком ты хлопочешь обо мне. Но я не спрашиваю, почему; я просто рад, что кто-то обо мне заботится.

В это время Крис приехал домой и помог побриться Джори. Я в это время сидела у него в ногах и наблюдала. Я удивлялась благородному долготерпению Джори. Я не могла не возмущаться Бартом и была уже готова поговорить с Мелоди, открыв ей, что знаю о них с Бартом.

Джори уже вполне окреп, чтобы перенести свое тело в кресло-каталку. Крис и я наблюдали, не вмешиваясь, потому что знали: он должен сделать это сам. Опустившись в кресло, Джори казался и несчастным, и гордым собою одновременно: он впервые сделал это, и сделал относительно легко.

— Не так плохо, — проговорил он, изучая свое лицо в зеркале, которое я держала.

Он нажал на электрический рычаг и попробовал покружить в кресле по комнате. Затем он усмехнулся: