Семена прошлого - Вирджиния Эндрюс

Ночью я услышала в звуках ветра свое имя, и поняла, что Господь дает мне знак: настал мой час. Ветер дул с гор. Я проснулась, четко зная, что мне делать.

И вот я снова была в этой сумрачной холодной комнате, без мебели, без ковров на полу, кукольный домик, который, правда, был не так хорош, как тот, давнишний. Я открыла потайную узкую дверь и начала свой подъем: все выше, выше, выше, по узкой пыльной лестнице… Я начала свой путь на чердак.

Путь, на котором я нашла своего Кристофера… Снова наверх…

ЭПИЛОГ

Маму нашел на чердаке Тревор. Она сидела в нише, которая могла раньше, очевидно, служить окном, окном той самой школьной комнаты, которую так часто она упоминала в своих воспоминаниях.

Ее прекрасные длинные волосы были распущены, свободно лежали по плечам. Глаза ее были раскрыты и глядели, как он сказал, в небо.

Он начал рассказывать мне, как она сидела, и я позвал к себе Тони, чтобы она слышала тоже. Прискорбно, что Барт был в это время в турне, иначе бы он прилетел из любой точки мира, услышав, что нужен ей.

— Она не замечала времени, — рассказывал Тревор, — поэтому, наверное, сидела там много дней. Сидела такая задумчивая, будто думала над смыслом своей жизни. Но какая грусть в глазах… у меня было разорвалось сердце, когда я ее увидел. Я искал — и неожиданно нашел другую, позабытую лестницу наверх, что была за закрытой дверью. Я зашел и огляделся. Меня первым делом удивило, что она, видимо, украшала чердак бумажными цветами перед своей смертью…

Я захлебнулся слезами. Слезами запоздалого сожаления, что не смог внушить ей нужности ее жизни, ее необходимости для нас.

Тревор продолжал:

— Теперь я скажу вам нечто совсем странное, сэр. Ваша мать выглядела там такой молодой, тоненькой, хрупкой — и ее лицо даже после смерти выражало счастье.

Тревор сказал, что, кроме бумажных цветов, он нашел там на стене странные бумажные игрушки: оранжевую улитку и красного червяка.

Мама написала предсмертную записку, которую нашли крепко зажатой у нее в руке.

«Есть в небесах сад, который ждет меня. Это сад, который мы с Крисом выдумали себе давным-давно, когда лежали вдвоем на жесткой черной крыше и смотрели на солнце днем и на звезды — ночью.

Теперь он — там, и лишь ветер доносит до меня его голос, шепчущий мне, что там, в небесах, растет пурпурная трава…

Они все там — и ждут лишь меня.

Поэтому простите мне, что я устала… слишком устала, чтобы жить. Я долго жила, и могу сказать, что в моей жизни всего было поровну: и горя, и счастья. Может быть, кому-то покажется по-иному. Я люблю вас всех. Я люблю Дэррена и Дайдр, я желаю им счастья всю их жизнь. Я желаю счастья твоему будущему ребенку, Джори.

История Доллангенджеров завершена.

Вы найдете мою последнюю рукопись после моей смерти: делайте с ней что хотите.

Так мне было предначертано. Мне некуда больше стремиться, кроме как туда. Никто не нуждается во мне более, чем Крис.

Но никогда не думайте, что я не достигла в жизни желаемого.

Может быть, я не стала прима-балериной, которой хотела стать. Не была я и образцовой женой, и матерью. Но мне, по крайней мере, удалось убедить одного человека, что у него был превосходный отец.

И твое раскаяние не было слишком поздним, Барт.

Попросить прощения никогда не поздно.

Никогда не поздно».