Семена прошлого - Вирджиния Эндрюс

Я сейчас же стала на сторону Синди:

— Вот видишь, Крис. Синди видит здесь то же, что и я. Если бы не влияние Джоэла, Барт выправился бы. Любым способом убери отсюда Джоэла, пока не поздно.

Да, папа. Заставь старика убраться отсюда. Дай ему денег, выгони, наконец.

— А что я должен сказать Барту? — спросил Крис, глядя то на одну из нас, то на другую. — Неужели вы не понимаете, что Джоэл нужен Барту таким, каков он есть? Только когда он сам разберется, что к чему, тогда он и выздоровеет.

Вскоре после этого разговора мы поехали в Ричмонд проводить Синди на самолет. Через неделю она должна была лететь в Голливуд, чтобы начать там карьеру в кино.

— Я не приеду в Фоксворт Холл больше, мама, — повторяла она. — Я люблю тебя, люблю папу, хотя он иногда и сердится на меня. Скажи еще раз Джори, что я тоже люблю его и его детей. Но, как только я переступаю порог этого дома, в моей памяти всплывают все безобразные моменты моей жизни здесь. Уезжайте отсюда, мама. Папа, уезжайте. Пока не поздно.

Помнишь ту ночь, когда Барт подрался с Виктором Вэйдом и избил его? Он тогда принес меня, голую, домой на плече и понес в комнату к Джоэлу. Он крепко держал меня, чтобы я не вырвалась, а Джоэл плевал в меня и обзывал. Я тогда не стала тебе говорить. Они пугают меня, когда они заодно — Джоэл с Бартом. Один Барт стал бы человеком. Но пока на него влияет Джоэл, он просто опасен.

Мы смотрели снизу, как улетал ее самолет. Она летела навстречу утру. Мы ехали домой навстречу ночи.

Это не должно было дольше продолжаться. Чтобы спасти Джори, Криса, близнецов и себя саму, я должна была сделать все, чтобы уехать отсюда. Даже если для этого мне надо было расстаться с Бартом.

РАЙСКИЙ САД

Бедная моя Синди, думала я, как-то ей будет там в Голливуде? Я вздохнула и пошла посмотреть, где дети. Они тихо играли в песочнице, хотя было уже начало сентября и достаточно холодно. Почему-то они не строили песчаных замков и не насыпали песок в формочки. Просто сидели.

— Мы слушаем ветер, — объяснила мне Дайдр.

— Мы не любим ветер, — сказал Дэррен. Я увидела, что к нам приближается Крис.

— Только что позвонила Синди из Голливуда. Сказала, что уже завела множество друзей. Не знаю, верить этому или нет. Но у нее много денег. Я позвонила одному из друзей, чтобы он помогал ей там.

— Ну что ж, тем лучше, — со вздохом проговорил Крис. — Кажется, она никогда здесь не приживется. Она не ладила с Бартом, а теперь и с Джоэлом та же история. Она думает, Джоэл хуже Барта?

— А он и есть хуже. Разве ты только сейчас это понял?

Но Крис снова пришел в раздражение, хотя я думала, что недавно убедила его.

— Ты предубеждена против него, потому что он — сын Малькольма. Вот и все. Вы с Синди было убедили меня, но потом я одумался. Ведь Джоэл не делает ничего, чтобы как-то подавить Барта. И Барт, насколько это видно из слухов, вполне наслаждается своей молодостью, нисколько не страдая и не ограничивая себя. Джоэлу недолго жить, Рак пожирает организм ежедневно, хотя он пока и поддерживает хорошую форму. Возможно, он протянет не более чем еще месяц-два.

Я не была расстроена, не чувствовала себя виновной или устыдившейся своего торжества: Джоэл получал именно то, что заслуживал, подумалось мне.

— Откуда тебе это известно? — спросила я.

— Он сказал мне, что именно поэтому приехал сюда, на родину. Он хочет быть похороненным на фамильном кладбище.

— Крис, но он действительно, как отметила Синди, выглядит сейчас лучше, чем тогда, когда приехал.

— Это оттого, что здесь хорошее питание и уход. В своем монастыре он жил нищенски. Ты видишь в нем одно; я — другое. Иногда он откровенничает со мной, Кэтрин, и признается мне, что всегда пытался наладить с тобой хорошие отношения, но это крайне трудно. Иногда при этом слезы появляются на его глазах. Он часто говорит, что ты — совсем как твоя мать, его сестра.

Но я ни одной минуты более, после того, каким увидела его на проповеди из-за колонны, не верила этому злобному человеку. И я рассказала Крису о том, что услышала и увидела на проповеди, но и тогда он остался другого мнения. И тогда, как последний козырь, я сказала, чему учат в этой «церкви» детей.

— Ты действительно слышала это? Слышала, как сами дети повторяли, что они — «дьявольское отродье»? — В его голубых глазах застыло неверие.

— Тебе это ничего не напоминает? Разве ты не видишь при этом, как Кори и Кэрри стоят на коленях возле своих кроваток, моля Бога простить им, что они рождены от «дурного семени»? Они же даже не знали, что это значит. Кому, как не нам с тобой, знать, какой вред наносят детским душам эти идеи? Крис, надо уезжать скорее! Не после смерти Джоэла, а как можно скорее!

Он сказал мне в ответ именно то, о чем думала я сама.

— Мы должны подумать о Джори, о его комфорте. Нам понадобится лифт, широкие двери. Нужно будет расширять коридор. И еще надо принять во внимание, что Джори с Тони могут пожениться. Он спрашивал меня, что я по этому поводу думаю: сможет ли она быть счастливой с ним. Я сказал: конечно. Я вижу, как они любят друг друга. Мне нравится в ней то, что она как бы и не замечает его физического недостатка, его инвалидного кресла. Она видит в нем не то, чего он не может, а лишь то, что он может. А ведь между Тони и Бартом была не любовь, Кэти. Это было притяжение тел — или назови это как хочешь. Но не любовь. Не наша с тобой вечная любовь.

— Да… — выдохнула я. — Не та любовь, что длится вечно…

Двумя днями позже Крис позвонил из Шарноттсвилля, сообщив, что нашел дом.

— Сколько в нем комнат?

— Одиннадцать. Мне кажется он маленьким после Фоксворт Холла. Но комнаты светлые, большие. Там пять спален, четыре ванные, гостевая комната и еще одна большая комната на втором этаже, которую можно преобразить в студию для Джори. Из одной спальни сделаем мой кабинет. Тебе понравится.

Я засомневалась: уж больно быстро он его нашел, хотя я как раз об этом и просила. Но голос Криса был такой счастливый, что я стала надеяться.

— Он очень хорош, Кэти. Как раз такой, о котором ты всегда мечтала. Не слишком большой и не слишком маленький, уютный для всех. Большой участок с цветочными клумбами.

Было решено, что мы переезжаем.

Как только наши вещи и мебель, нажитая за годы, проведенные в Фоксворт Холле, будет упакована, мы выедем в Шарноттсвилль.

Бродя по комнатам, которые я преобразила по своему вкусу, я ощущала грусть. Барт не однажды жаловался по поводу моих преобразований и протестовал, говоря, что в этом доме ничто не должно изменяться. Но даже он, видя окончательный вариант моих фантазий, воплощение которых сделало, наконец, из дома дом, а не музей, согласился и позволил мне преобразовывать дальше.