Великие научно-фантастические рассказы. 1939 год - Кэтрин Л. Мур

– То-то, – торжествующе сказал Зидель. Он повернулся к Мортону. – Видите ли, капитан, мне тоже все время казалось, что он где-то рядом. Но сейчас, заново прокручивая события, я нахожу несостыковки. Были моменты – а может, и целые минуты, – когда он совершенно исчезал из поля зрения.

Мортон помрачнел, обдумывая его слова.

– Говорю вам, не искушайте судьбу, – рявкнул Кент. – Эта тварь под подозрением – так убейте ее, пока она не причинила еще больше вреда.

– Корита, – медленно произнес Мортон, – вы, Кренесси и ван Хорн осматривали окрестности. Как думаете, котенок может быть потомком царившей на этой планете расы?

Археолог, высокий японец, долго глядел на небо, будто собирался с мыслями. Наконец он учтиво заговорил:

– Капитан Мортон, здесь кроется какая-то тайна. Предлагаю вам – всем вам – поглядеть на эту величественную панораму. Обратите внимание, пропорции некоторых зданий напоминают готическую архитектуру. Эта цивилизация, породив город-гигант, в то же время не утратила связи с землей. Строения, которые вы видите, не просто покрыты узорами. Они сами по себе образуют узор. Подобно дорической колонне, египетской пирамиде или готическому собору, они величаво растут из земли, дыша потаенным смыслом. Если представить, что этот пустынный, заброшенный мир был чьей-то родиной, вы поймете, почему ее землю почитали, как святыню, и любили всем сердцем[10].

Еще отчетливее об этом говорят лабиринты улиц. Ни один город этой колоссальной, сложной агломерации не выстроен по линейке. Да, здесь жили искусные математики, об этом свидетельствует их техника; но на первом месте стоял не расчет, а искусство. Дома, постройки, широкие улицы – все здесь неправильной формы, и в этих изогнутых линиях читается глубокая радость художника, следы его искренних порывов; здесь кроется сила, чувствуется вера в священные устои. Эта цивилизация не деградировала, не одряхлела с годами – то была молодая процветающая раса, самонадеянная, целеустремленная.

Тогда-то все и исчезло. В один роковой миг, будто здесь прогремела своя битва при Пуатье и вместо арабского халифата начала угасать их культура. Или как будто она одним махом переместилась во времени, на много веков, сразу в эпоху раздробленности. В китайской истории этот период принято отсчитывать с 480-го по 230 год до нашей эры, а сменила его зарождавшаяся тогда империя Цинь, первая во всем Китае. Схожая фаза в истории Египта охватывает 1780–1580 годы до нашей эры. О последнем из этих столетий, когда к власти пришли «гиксосы», папирусы умалчивают. В античном мире этот процесс начался после битвы при Херонее – 338 год до нашей эры, – а апогея достиг в 133–31 годах, от убийства Тиберия Гракха до сражения при Акциуме. Американских выходцев из Западной Европы эта напасть поразила в XIX–XX столетиях; по оценкам современных историков, события пятидесятилетней давности тоже следует относить к этой фазе – впрочем, нам, конечно, удалось ее преодолеть.

Вам может показаться, капитан, что все это не имеет отношения к вашему вопросу. Но вот к чему я веду: ни в одной исторической хронике вы не найдете резкого перехода к фазе раздробленности. Это медленный, постепенный процесс; и на первом его этапе незыблемые устои общества подвергаются безжалостной переоценке. И вот уже попираются священные истины, пав под натиском ученых умов с их жестокими экспериментами. Видными фигурами в обществе становятся циники.

А эта культура, как я предполагаю, потерпела крах внезапно, на пике развития. Как подобная катастрофа могла бы сказаться на обществе? Вот несколько последствий: упадок нравов; рост преступности; скотство, не сдерживаемое никакими моральными рамками; холодное безразличие к смерти. Если это… эта киса – дитя такой цивилизации, тогда перед нами коварное создание, вор в ночи, хладнокровный убийца, который ради наживы перерезал бы глотку собственному брату…

– Довольно! – оборвал его Кент. – Капитан, я готов взять на себя обязанности палача.

– Мортон, послушайте, даже если он виновен, вы не можете убить его прямо сейчас, – резко вмешался Смит. – Это настоящий клад для биолога.

Кент и Смит сверлили друг друга взглядом. Мортон, глядя на них, задумчиво сдвинул брови, а затем произнес:

– Корита, я склоняюсь к тому, чтобы сделать вашу версию рабочей гипотезой. Но у меня новый вопрос: родная эпоха котенка древнее нашей? Иными словами, мы сейчас на заре высокоцивилизованной эры, а он – дитя золотого века, враз лишившееся исторической памяти. Но какова вероятность, что культура этой планеты в принципе более поздняя, чем та, что сложилась в колонизированной нами галактике?

– Так и есть. Он застал расцвет примерно десятой цивилизации из тех, что населяли эту планету. Земляне же сейчас на закате восьмой; все восемь, в его случае – десять, выросли на обломках предыдущих.

– В таком случае котенок может быть незнаком с понятием скепсиса, дающим нам все основания считать его убийцей и преступником?

– Нет, для него это было бы сродни чуду.

– Тогда будь по-вашему, Смит. – Мортон мрачно улыбнулся. – Оставим котенка в живых; мы поняли, что к чему, а значит, только вопиющая безалаберность может стать причиной новой трагедии. Конечно, есть небольшая вероятность, что мы ошибаемся. Мне, как и Зиделю, все время казалось, что он где-то рядом. Но сейчас мы не можем вот так оставить несчастного Джарви. Нужно переложить его в гроб и похоронить.

– Не хороните его! – гаркнул Кент, и краска тут же прилила к его щекам. – Прошу прощения, капитан. Я не то хотел сказать. Я уверен, что котенку что-то пришлось по вкусу в теле Джарви. Все как будто на месте, но что-то должно было пропасть. Я выясню, что именно, – и тогда вы без тени сомнения признаете, что это убийство на его совести.

Был уже поздний вечер, когда Мортон оторвался от книги и увидел, как Кент выходит из дверей, ведущих в нижние лаборатории. В руках у него была большая плоская тарелка; он встретился с Мортоном усталым взглядом и еле слышно, отрывисто сказал:

– Смотрите!

Он шагнул к керлю – тот растянулся на ковре, притворяясь, что спит.

– Погодите-ка, Кент, – остановил его Мортон. – В любое другое время я бы не усомнился в вашей правоте, но у вас нездоровый вид; вы перетрудились. Что это у вас там?

Кент обернулся, и Мортон понял, что те признаки усталости, которые он успел заметить, не отражали и сотой доли настоящей картины. Серые глаза маленького химика запали и блестели, как в лихорадке, под ними темнели мешки, а ввалившиеся скулы придавали ему сходство с аскетом.

– Я нашел недостающий элемент, – объявил Кент. – Это фосфор. В костях Джарви не осталось почти ни унции. Каждую частичку вытянула мощная химическая реакция – не знаю, какая именно. Конечно, из человеческого тела можно извлечь фосфор. Помните, например, как погиб рабочий при постройке этого корабля? Родственники доказывали, что он якобы упал в чан с пятнадцатью тоннами расплавленного металита, но компания не хотела выплачивать компенсацию, пока