Конспект - Павел Огурцов

А через какое-то время можно и вернуться: не будут же они вечно заниматься ценностями Торонько.

Проведал маму, и об этом моем посещении помню только то, что мама ничего не говорила об обыске, а значит, у Аржанковых его не было, иначе она не удержалась бы и рассказала.

10 мая 32 года вечером выехал в Москву. Проехали пексину Лысую гору с уцелевшей церковью на ее совсем не лысой вершине, вспомнились наставления на дорогу. Папа: «Будет плохо — возвращайся, не жди, пока станет еще хуже». Сережа: «Захочешь учиться — учись лучше здесь». Лиза: «Помни, что здесь твой дом, а другого у тебя еще нет». Галя: «Не вздумай там жениться, а то осядешь на Урале, только мы тебя и видели». Бабуся: «Борони тебе Матiр Божа»...

Дом приезжих на первом этаже пятиэтажного здания на Арбате в Кривоколенном переулке. Через три дня прийти за направлением в Свердловск. «Фауст» в Большом театре с Марком Рейзеном в роли Мефистофеля. «Хлеб» Киршона во МХАТе — прекрасная игра, но сама пьеса, как мне показалось, — фальшивая однодневка на злобу дня с потугами на философию. Остальное время — Третьяковская галерея или прогулки по Москве. А Москва — это намного увеличенный Харьков с хаотическим сплетением улиц, похлеще, чем в Харькове, и может быть поэтому — уютнее, такая же пестрая застройка — большие дома вперемежку с маленькими, но насколько больше старинных и красивых зданий и церквей. Получаю направление и плацкартный билет в Свердловск. Бескрайние леса до горизонта, манящие проселочные дороги и тропинки, уводящие в глубину лесов: хочется встать с поезда и идти куда глаза глядят, хочется верить, что набредешь на избушку на курьих ножках или волшебное озеро, встретишь и лешего, и русалок. Казань поразила силуэтом мирно соседствующих минаретов и колоколен, Свердловск — большой шириной улиц с маленькими деревянными домишками и прудом в центре. Я ожидал, что предложат на выбор — куда можно поехать, но мне сразу вручили назначение на строительство челябинского тракторного завода и плацкартный билет в Челябинск на этот же вечер. Челябинск, так Челябинск, не худший вариант.

17.

Хорошо писали классики! Иду с вокзала по челябинским улицам и улыбаюсь: таким и представлял себе провинциальный русский городок. Маленькие деревянные домики с крыльцами под козырьками. Резьба. В окнах — герань и бальзамины. Палисадники с желтой акацией и сиренью. На улицах канавы, поросшие бурьяном, травка-муравка, изредка — булыжная мостовая и дощатые тротуары. На одной из улиц, в низком месте, где скапливается вода, уложены бревна. В центре встречаются двух– и трехэтажные рубленые дома. На главной улице одиноко торчит надстроенный до четырех этажей кирпичный дом, в нем — редакция местной газеты. Церквей не видно. Большие наклонные вывески над магазинами. Круглые афишные тумбы. Собаки. Движение редкое, прохожих мало. Пустынно.

Стройка за городом в гладкой степи, а в ней кое-где березовые рощицы. Прокладывается трамвайная линия. Ноги вязнут в грязи — недавно прошел дождь. Завод побольше харьковского. Вблизи него — поселки: один — из четырехэтажных кирпичных домов, очень похожий на харьковский, в остальных — бараки с сараями и надворными уборными.

Слой липкой грязи на первом этаже главной конторы. Получаю назначение в проектное бюро, хлебную и продуктовую карточки. Продуктовую тут же обмениваю на талоны в столовую. Питание — трехразовое. Поселили на первом этаже четырехэтажного дома в трехкомнатной квартире. В комнате застал еще двух только что приехавших техников. Один — строитель, фамилии его не помню, другой — Тропилин, специальности не помню. Оба старше меня на 5—7 лет. На матрасах, простынях, одеялах, подушках, наволочках, полотенцах — всюду черные штампы: «Украдено в ЖКО». В соседних комнатах — семьи рабочих ударников с детьми. Пошел обедать. Меню: первое — перловый суп с грибами, второе — вареная картошка с грибами, третье — чай. На металлических тарелках, кружках, ложках и вилках выбито: «Украдено в столовой ОРСа». Хлебные карточки удобные: на каждый день три талона по 200 грамм, не нужно носить с собою хлеб.

Ночью — нашествие клопов, очень больших и в очень большом количестве. Спать невозможно. Через день — выходной, который мы втроем потратили на борьбу с клопами. Тропилин, человек бывалый, привез целый чемодан персидского порошка. Кровати отодвинули от стен, ножки поставили в консервные банки, в банки налили керосин. Керосином обтерли дверь, окно, подоконник и пол. Насыпали валики из персидского порошка под дверью и на подоконнике, обсыпали им матрасы. Три ночи спали спокойно, потом — снова нашествие. Свет не тушим и видим, как клопы несколькими цепочками гуськом ползут и ползут из дверных щелей и открытого окна на потолок, а с потолка падают на кровати. На следующий выходной снова война с клопами, и так — каждый выходной. Хорошо отработали эту процедуру, все меньше тратили на нее времени и выполняли ее вдвоем, а третий по очереди был свободен. Говорили с соседями, предлагали персидский порошок и помощь. Один сосед принял нас за чудаков: больше у нас никаких забот нет. Другая соседка сказала, что выводить клопов только в одной квартире — без толку: все равно из других наползут. А если уж выводить, то на зиму, когда окна закупорены. Сказал о клопах на работе, а в ответ услышал:

— Тут они везде. Привыкнешь.

Проектное бюро занималось корректировкой проектов применительно к менявшейся ситуации — поступавшим на стройку аппаратуре, моторам, кабелям, проводам, осветительной аппаратуре. Оказывается, все это не всегда соответствовало проектам. Работа только срочная. В бюро два молодых инженера, язвительный старик-сметчик, не помню, сколько техников и две копировщицы. Все — в одной комнате, тесно. Заведующего не запомнил — он сидел отдельно, редко к нам заходил и не вмешивался в работу. Обстановка — склочная. Целый день крики, брань, угрозы и не только по работе, а по любому поводу. Грызлись между собой инженеры, кричали на техников и копировщиц, переругивались копировщицы и техники, а один из них все время отпускал пошлые шутки. Старик-сметчик изо дня в день так поносил своего техника за любую ошибку, так над ним издевался, что я удивлялся его молчаливому терпению. Корректируя чертеж по наметкам инженера, усомнился в каком-то сечении, просчитал на своей линейке, убедился, что сечение недостаточно и тихо сказал инженеру.

— Много ты понимаешь! Занимайся своим делом.

Отложил чертеж в сторону, занялся другими. В конце дня этот инженер берет отложенный чертеж, смотрит на него и спрашивает:

— Так какое, по-твоему, нужно сечение?

Называю. На другое утро этот чертеж лежит у меня на столе с названным мною сечением.